Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты - Илья Михайлович Зданевич Страница 30

в звёздное пространство и посетить далёкие миры. Гораздо важней, как перестроил себя человек. Именно одеждой. Одежда то, что человек прибавил к душе и телу, то, чего не дала земля. Вот почему чем дальше, тем сильней власть одежды, и в наше время стало истиной, что цари платья затмили царей духа и красоты. В доброе время ценили хорошее тело, потом хороший ум, теперь ценят хорошую одежду. Так говорят, по платью встречают. Но ещё провожают по уму. Скоро будут по платью встречать и провожать. Повязывая галстук, мы восторженней причащающихся или брачных в первую ночь. Одежда пьянит нас. Одежда наша школа, как прежде школой была любовь или церковь. Царство тела прошло. Царство духа прошло. Приди царство одежды.

Но одежда не только новый элемент человека, им самим созданный, но и мировоззрение, и учение жизни. Одежда путь ко всёчеству.

Великий портной Поль Пуарэ275 высказал [совершенно] правильную мысль, свидетельствующую о проникновенном понимании духа одежды – всякое платье нужно надевать только раз. Т<о> е<сть> – одежда умирает в час рождения, и за одной должна следовать – иная. Ни минуты задержки. Всё дальше. Новые сочетания и новые слова. Мода и та уже влечёт к обществу. Подумайте – разбирая дух одежды, мы приходим к тому, что сказал только что Ларионов – к измене. Измена краеугольный камень одежды, и этим, прежде всего, она хороша.

Одна дама сказала – у меня одна голова, я буду носить одну шляпку. Другая возразила ей, одна голова, но этот недостаток я заменю тем, что буду менять шляпы. Этот недостаток — вот где цель менять ненавистную голову, всегда одну и ту же. Пока это не достигнуто, лучшие люди – потерявшие голову. Ненасытная жажда меняться, упадок нравов, жажда приключений, gout de I’infini – не говорит ли всё это о росте одежды, хотя час её владычества и не настал. Тело можно только угадать, тело узнаешь только в спальной комнате и отдельном кабинете. Душа не видна, душа спряталась. Всё покрыла одежда, но осталось ещё лицо. Осталось лицо. Буше де Монвель сказал, если я не ошибаюсь, что кусочек белого шёлка, образующий галстук, и одинокая жемчужина, его украшающая, экстракт древней пышности мужского костюма, экстракт малый по количеству, но более острый и ясный. Можно сказать, что лицо человека, небольшое пятно его существа – экстракт тела и духа, спрятанного и убитого, которые некогда жили полной жизнью, экстракт малый, но более острый и выразительный. Я не сомневаюсь, что в наши дни лицо выразительней, чем когда бы то ни было276.

Последняя цитадель выразительной души и летопись тела, последний оплот индивидуальности, слабеющий под напором культуры глашатай тела и глашатай духа, он громче, чем когда бы то ни было, кричит о них. Убить лицо, сделать человека безличным, значит упразднить власть индивидуальности, права духа и тела. Сделать человека безличным или хамелеоном в лице – значит освободить его от последних оков постоянства и кинуть как бомбу в бешенство бесконечности. И этот час настал – убийства лица. Час, которого так боится земля. Предстоит жестокая борьба. Мобилизуются армии. По одежде суждено победить. Настал час убийства лица. Убийцы же мы – славные всёки, вооружённые неистовством и жаждой измены. Вот мы принесли раскраску. Да будет она ножом. Вонзим. Смотрите, как брызнула кровь земли.

Кто-то закричал из толпы – вот ваши объяснения. Славно. Однако причём же тут искусство. Раскраску мог ввести всякий. И разве до сих пор люди не красились. Не красили ногти, волосы. Разве не существовала до вас татуировка. Чем вы разнитесь от неё и причём тут именно искусство и воля мастера.

Я отвечал. Высказанной мной идеологии, основоположений всёчества достаточно, чтобы понять нашу ненависть к чистому лицу, к лицу как оно есть. Но это не объяснит вам именно раскраски, а потому я продолжаю.

Навстречу высказанным идеям бежит ряд других, которые, вклиняясь в них, порождают наше дело. Мы мастера, мы провозглашаем, что жизнь для искусства, об этом вам в самом начале сказала Н.С. Гончарова, и жизнь перестраиваем для искусства. Всё в жизни объекты для искусства. И подходя к ней с точки зрения живописи и поэзии, скажем – нас в жизни занимает декоративное и иллюстративное, вся жизнь декорацией и иллюстрацией одновременно.

Перестраивая жизнь, человек действует в пределах данного стиля, делая строительство декоративным. Но если это строительство целесообразно, то оно и иллюстративно, говоря о чем-либо. Осмотрев все изделия, вы почти ни одного не найдёте, лишённого декоративных зачатков хотя бы в незначительном количестве. Декоративность – одежда вещей, это то, что человек привносит, следуя требованиям не целесообразности, а одного вкуса. Задача развития в том, чтобы эту декоративность развить и делать всю жизнь декоративной, прежде всего, это задача мастера.

Сам человек как таковой требует внешней культуры. Стремление сделать тело более декоративным, чем оно есть, началось весьма рано, и в пещерах первобытных людей находили шарики сурьмы, предназначенной для раскраски кожи. Вся последующая культура привносила всё больше, и чем выше была она, тем основательней становилось преображение тела. Крашение волос, ногтей, причёски, ношение украшений – всё основано на том же. Считается почти доказанным, что появление одежды вызвано не только желанием прикрыть пол, но и, прежде всего, желанием украсить тело. Потому одежда становится полем применения декоративных задач. От декоративности она не освобождается впредь – [современный] наш фрак не менее декоративен, чем парео полинезийцев. Далее стремление украсить переходит и на лицо. Но тут замечается нечто странное. Лицо оказывается такой святыней, что нарушить его, как оно есть, решаются весьма немногие. А т. к. требование украшения сильно, то идут на компромисс и расцвечивают лицо согласно природе, и то, это считают безнравственным. Так получается подцвечение лица наших дней, особенно, и по вполне понятным причинам, распространённое среди женщин. Его принцип – усиливать цвет, следуя природе. Губы делаются более красными, чем в действительности, брови более тёмными, кожа более белой, корни ресниц чернятся и т. д. Подобное расцвечение лица – я назову академическим, ибо оно подобно искусству, стремящемуся подражать природе. По академически красить лицо, значит, во-первых, не понимать задач раскраски, а во-вторых, считать, что природа красива. Но если раньше подобное убеждение и существовало, то ныне красота природы превзойдена, и пора руководиться новыми вкусами. Настаёт пора с академической раскраски лица перейти на свободную. Появление мушки начинает этот переход.

Но существует свободная декоративность лица. Это татуировка. Можно было бы наперёд сказать, следуя нашим положениям, что татуировка является стадией отнюдь не первобытной культуры, а наоборот,