Смог - Павел Луговой Страница 30

— Ой… — расстраивается свекровь. И сыну: — А ты говорил, что все синтомы сняли. Где же все-то? — И Маше: — Ты же болела, детонька, посляродовым, как это, псориазом. Даня, Даня… Какой Даня? Мальчика ты мёртвым родила, детонька, аль не помнишь? Жлох.

— Даня! — кричит Маша, не слушая. — Что вы с ним сделали? Рома, где наш сын?

— Машенька… — Рома пытается успокаивающе погладить её по плечу. — Ты, наверное, не помнишь… Даня, он…

— Даня! — кричит Маша, словно сын, которому едва исполнилось три месяца, может отозваться.

Она торопливо сбрасывает с себя сапоги и, забыв про пальто, расталкивая свекровь и мужа, пробивается в комнату.

Как ни стремительны и неожиданны оказываются её порыв и атака, едва не завалившаяся в угол свекровь успевает таки сделать ей подножку — целяет носком ступни Машину голень.

Маша теряет равновесие и влетает в комнатушку, сбивая подбородок об истоптанный пол. Половицы скрипят.

Свекровь тут же бросается следом, торопясь придавить невестку своей тушей. А Машины глаза обегают комнату в поисках кроватки, которой почему-то нет на привычном месте. И в других — непривычных — местах её тоже не видно.

— Где?! — кричит она. — Где мой сын?

Она хочет подняться, путается в полах пальто, и в этот момент свекровина туша настигает её, наваливается сверху и напрочь припластывает к полу.

— Молоток давай, — велит свекровь сыну.

— Не луна же, — отзывается тот.

— Да всё одно теперь, — пыхтит свекровь. — Неси.

Покуда Рома бегает к темнушке и возвращается с молотком и двумя гвоздями-сотками, свекровь борется с Машей, силясь перевернуть её на спину. Ей не удаётся, пока она не пускается на хитрость — наваливается на Машино лицо своей пышной желеобразной грудью, напрочь перекрывая доступ кислорода. И когда ослабевшая невестка начинает биться, задыхаясь, теряя сознание и волю к сопротивлению, одним рывком переворачивает девушку на спину, крепко прижимает её руки к полу, так что Маша и двинуть ими не может. Подоспевает Рома с молотком и гвоздями.

— Может, не надо? — с сомнением произносит он, умоляюще глядя на мать.

— Ты ещё заплачь, — бросает свекровь. — Давай-ка руки ейны держи, да хорошо держи.

Сын послушно берётся за Машины запястья. Теперь он смотрит тем же умоляющим взглядом в глаза жены.

— Рома? — дрожащим голосом произносит ничего не понимающая Маша. — Что происходит, Ромочка? Где Даня?

— Ты прости, Маш, — шепчет в ответ муж. — Так надо. Ты только не разговаривай со мной, ладно? Не говори ничего.

Раздаётся первый — богатырский — удар. Гвоздь легко пробивает Машину ладонь и впивается в пол. Она кричит, жутко кричит и начинает биться, но Рома сильней нажимает на её руки. Потом, для верности, придавливает их коленями. Его пах при этом оказывается у самого Машиного лица, на нём ощущается её лихорадочное дыхание, и он чувствует, как стремительно восстаёт в трусах плоть.

Вторым ударом свекровь вгоняет гвоздь почти до конца. Третий завершает дело. Она не обращает никакого внимания на крики невестки и растерянность сына, она деловита, сосредоточена и безостановочно читает наговоры:

— Сдох ездох, сдох Молох. Ежди, напредста…

Она прилаживается ко второй ладони, а истосковавшийся по жениному складному телу Рома ждёт не дождётся, когда она закончит и уйдёт в кухню, чтобы можно было остаться с женой наедине.

* * *

Поздним вечером мать и сын сидят за столом на тесной кухне. На столе ополовиненная бутылка водки и наспех собранная под стопарь и под нетребовательный вкус закуска. Мать уже хорошо пьяна — она дышит часто и шумно, а говорит вязко и громко.

— Сказывала тебе, не зачинай в ней, во мне зачни. Так нет, молодого теста ему захотелось. А не один ли хуй-то, в какую ямку сеять. Вот и страдаешь теперь, олух Молохов.

— Я люблю её, — оправдывается Рома.

— Во-о-она чё, — усмехается мать. — А меня, значит, не любишь?

— Ну что ты, мамонька, люблю и тебя.

— А доказать смогёшь? — она суёт свою плотную красноватую руку с короткими, как обрубки, пальцами в Ромин пах и мнёт там. — Могёшь?.. Ну-ка, ну-ка, не слышу… Ух ты! Могёшь, гляди-ка, — довольно говорит она, поднимается с места и пересаживается на колени к сыну. Одной рукой требовательно обхватывает его затылок, другой быстро расстёгивает на груди халат и прижимает Ромино лицо к студням своих грудей.

— Ыст! — доносится из большой коробки с надписью «Доширак», стоящей в углу, между холодильником и стенкой, у батареи. — Ыст, ыст!

— Ой, — мать расплывается в улыбке, сползает с сыновых коленей, — проснулся. Проснулся, маленький. Разбудила бабка, да? Разбудила, сволочь старая…

Она достаёт из холодильника бутылочку с Машиной кровью и приседает перед коробкой на корточки.

— Плоснулась бабина ладость, — сюсюкает она. — Ку́сать захотел маненький, ку-у-сать. Ну на, потьмокай, потьмокай, мой холосый.

Крестины

В первое воскресенье мая собрались у Прокоповых отмечать открытие дачного сезона. Нынче этот разбитной праздник совпал с крестинами Прокопова. А крестины он праздновал неизменно, с первого дня — так сначала приучили его родители, а потом он и сам не мог без этого тихого праздника, как без крестика, который носил не снимая сначала Лёсик, потом Лёшик, потом Лёшенька, Алёша, Алексей и наконец Алексей Палыч.

В гостях значились Наденька Орлик да Бенислав Фридман; принимающая сторона — Алексей Палыч и его супруга Варвара Михайловна, место действия — дача Прокоповых в Дербятово, время действия, как уже было сказано, — первое воскресенье мая.

Наденька была бальзаковскою дамою какого-то неопределённого цвета кожи и причёски, с лицом, впрочем, заставлявшим всматриваться в него в поисках некой неправильности, которая настойчиво казалась глазу, но старательно ускользала от пристального взора, раздражая этою своею неопределённостью, так что в конце концов у впервые наблюдавшего её мужчины оставалась лишь растерянность: красива ли она в конце концов или так себе?

Бенислав Фридман поражал, во-первых, своими усами, архаически закрученными на гусарский манер, а во вторых — дебелою комплекцией, не свойственной вообще-то людям с фамилиями такого типа. Ну да что там фамилия, был бы человек хороший. А Бенислав Иосифович был хорош во всех своих проявлениях.

Воскресенье не задалось — мрачное, серое, дождливое с то и дело переходом в снежное, что в начале