Хьюберт Селби - Реквием по мечте Страница 35

На улицах стало особенно неспокойно. Все улицы в районе прочесывали наркоманы в поисках хоть чего-нибудь, невзирая на снег и дождь. Повсюду можно было видеть болезненные лица с текущими носами и людей, трясущихся от холода и ломок. Холод проникал до самого костного мозга, когда на несколько секунд отступал лихорадочный жар. Растянувшиеся на мили заброшенные здания, из-за которых город выглядел как после бомбежки, придававшие лицам их обитателей жалкое и измученное выражение, давали приют множеству наркоманов. Торчки сидели внутри и жгли маленькие костерки, пытаясь согреться и протянуть еще немного, пока не смогут достать очередную дозу и прожить еще день только для того, чтобы начать по новой. Когда кто-то доставал дозу, ему еще нужно было без приключений добраться до дома или какого-нибудь безопасного места, где можно спокойно поправиться без угрозы нарваться на кого-то, кто бы мог отобрать героин или даже убить за него, или убить самому, если не хотелось расстаться с чем-то на тот момент более ценным, чем жизнь, потому что без этого его жизнь снова станет адом, причем намного худшим, чем смерть. Иногда смерть казалась скорее вознаграждением, чем угрозой, потому что мучительная смерть на ломках была самым страшным, что могло случиться. В общем, город становился все более агрессивным с каждым прошедшим днем, каждым шагом, каждым вздохом. Время от времени из окон выпадали тела, и, прежде чем вновь просачивалась сквозь одежду, чьи-нибудь руки уже обшаривали карманы на предмет чего-нибудь, что могло бы помочь прожить еще один день. Таксисты старались избегать определенных районов и имели при себе оружие. Доставки отменились. Некоторые службы не работали. Такие районы словно находились на осадном положении, окруженные врагом, решившим морить жителей голодом, пока те не сдадутся, только в этом случае враг находился внутри кольца блокады. И не только внутри границ городов, районов, заброшенных зданий, обсосанных подъездов, но в каждом сознании, игле, и, главное, — в каждой душе. Враг пожирал их волю, поэтому они не могли сопротивляться, их тела не просто жаждали, но нуждались в отраве, которая ввергла их в это жалкое состояние; сознанике: было заражено и искалечено врагом, которым о. ни были одержимы, а одержимость и физические мучения растлевали ДУШУ дО тех пор, пока поступки человека не становились подобны метанию раненого животного, метанию жалкого существа, которым они никогда бы не хотели быть. После участившихся случаев наглых ограблений полиция усилила патрулирование улиц. Мужчин и женщин расстреливали, если они разбивали витрины магазинов и пытались убежать с телевизорами в руках. При падении телевизоры взрывались, тела скользили по льду, оставляя за собой кровавые следы, и замирали без движения, остывая на холодной земле до приезда труповозки. На каждый грамм выброшенного для уличной продажи героина находились сотни рук страждущих и больных, готовых бить, резать, нажимать на курок, лишь бы получить дозу. А если даже удавалось кинуть кого-нибудь и уйти без проблем, это вовсе не значило, что тебе удастся отправить кайф гулять по венам. Не исключено, что тебя ударят по голове трубой в минуту, когда ты варишь раствор в ложке, полностью сконцентрировавшись на процессе и боясь пролить хоть каплю.

Постепенно Гарри и Тайрон слились с клоакой, в которой им приходилось вариться ежедневно. Это была постепенная прогрессия, как у большинства болезней, и всеподавляющая потребность в наркотике заставляла их закрывать глаза па многое, кое-что приукрашивать, а остальное принимать как часть жизни. Но с каждым днем правду становилось все труднее не замечать, хотя зависимость привычно и надежно искажала правду до приемлемых форм. Их болезнь сделала возможной веру в любую ложь, которая была им удобна, лишь бы и дальше можно было этой болезни потворствовать, доходило до того ЧТО они убеждали себя, что не больны вовсе. Они взбирались но старым крошащимся лестницам к разрушенныс квартиры, где укрывались разрушеннные люди, где штукатурка отваливалась от стен, обнажая огромные дыры в стенах с поломанными перекрытиями, а под ногами шныряли гигантские крысы, они пропитаны отчаянием, так же как обитатели этих мест, постоянно что-нибудь вынюхивая и ощупывая людей, валявшихся в отключке. Теперь Гарри и Тайрон всюду ходили вместе, невзирая на черно-белую схему, потому что быть одному повышало шансы нарваться на ограбление, а то и убийство. Все торчки выглядели и воняли как хорьки, тот острый помоечный запах ни с чем не спутаешь, он проникает сквозь одежду и пропитанный холодом воздух. Поначалу Тайрон и Гарри держались у края этих зон опустошения, наблюдая костры В заброшенных зданиях со стороны, но со временем им пришлось проникать все глубже и глубже в опасную территорию. Поначалу их вылазки были робкими и неглубокими, теперь же они стали более осторожными, но и более уверенными, появилась необходимость оказаться там, где происходило движение, до того, как все закончится и останется ничья земля, усеянная пустыми пакетиками, разбитыми бутылками, бесчувственными телами и одним-двумя трупами. Если у них появлялся малейший шанс поправиться, они автоматически его использовали, в угоду болезни, и хотя какая-то часть все еще пыталась сопротивляться, но она была такой маленькой и находилась так глубоко, что воспринималась как старый сон из прошлой жизни. Теперь их жизнью распоряжалась безумная и жадная потребность, она отдавала приказы, которым они подчинялись.

Каждый день им приходилось тяжелее предыдущего, и они были на грани отчаяния. Много раз их кидали на сотню там, на пару в другом месте, но таковы были законы этого подмира, и им оставалось лишь поднять еще денег и продолжать свои поиски и движения, пока им доставалось то, что нужно. Много раз им удавалось лишь достать пару доз, поправиться и продолжать поиски героина для Мэрион и Элис, но за частую у девушек между уколами проходило очень много времени. Поправившись, Тайрон и Гарри договаривались пойти домой, даже если им удастся взять только пару доз для их подруг, однако каждый раз, когда они доставали пару чеков, они тут же проставлялись сами, зная, что для них всех будет лучше, если они останутся там, где происходили некие события, и продолжат поиски, чтобы их подруги могли раскумариться по-человечески. Они уверяли самих себя, что лучше уж вообще ничего, чем мало, и кто знает, что может произойти, пока их не будет. И когда они возвращались домой, ложь их звучала весьма убедительно, потому что они сами в нее верили.

Иногда они вспоминали о старике, но старались тут же загнать эти воспоминания как можно дальше, уверяя себя, что с ними ничего подобного случиться не может и они предпримут что-нибудь до того, как это про изойдет. И каждый раз, когда они видели торчков, продающих за укол чьи-нибудь часы или очки или набирающих воду для укола из унитаза, они думали, что до такого они никогда не опустятся. Одно слово подсесть, но такое дерьмо — удел животных. Однако постепенно многие вещи стали приниматься как-то очень легко. Недавно они шли с другими торчками на замут к одному барыге, и вдруг из подъездa выскочил какой-то чувак, приставил барыге пистолет к голове и снес ему полбашки, забрал героин и свалил, бормоча себе под нос что-то насчет гондона, который пытался его кинуть. Торчки посмотрели на барыгу, из головы которого толчками выходила кровь, и разошлись. Замерзшее тело было найдено через восемь часов.