Рю Мураками - Экстаз Страница 36

Мое сердце забилось сильнее, стоило мне лишь услышать ее голос. Голос Кейко Катаоки. Не то чтобы этот голос сразу вызывал у меня особое желание или мне не требовалось воображать себе обнаженное тело этой женщины, чтобы возжелать ее, мне достаточно было представить себя рыдающим в унизительной позе у ее ног. Она, естественно, понимала, что не дает мне покоя, даже находясь на другом конце провода, за океаном. Я вспомнил о том, что сказал мне бомж, и почувствовал, как у меня по спине, еще мокрой после душа, побежали мурашки.

«Я слишком уважал и Кейко, и Рейко, чтобы нам втроем удалось удовлетворить друг друга в наших обычных извращенных играх», — сказал он. Весьма вероятно, что это было так. «Втроем это уже стало невозможно, именно поэтому мы и решили подключить других», — прибавил он. Однако, даже допуская это, в настоящий момент они находились слишком далеко друг от друга, чтобы поддерживать эту садомазохистскую связь… Неужели в этой игре на троих единственной их целью было разрушить личность того, кто попался к ним в сети? И Ми, верно, стала их первой жертвой. Должно быть, рассредоточившись по свету, они ждали, пока появится следующая возможная добыча! Ничто не говорило против этого предположения. Они собирались доконать меня на медленном огне. Мне казалось, то, что до сих пор составляло мою личность, сейчас стало пошатываться, готовое рухнуть. Мне уже не раз представлялся случай почувствовать это. Я слышал в трубке голос Кейко Катаоки, потом был этот человек, снисходительно рассмеявшийся, когда я дал ему ответ по поводу Ван Гога в этом баре в Бауэри, но вот третий персонаж, Рейко, оставался для меня полной загадкой… Врата рая распахнулись передо мной, и отступить уже было невозможно. Если мое предположение было верно, то оставалось лишь одно, чего я никак не мог понять: почему они выбрали такого невзрачного, заурядного типа, как я?

— Вы договорились встретиться еще раз?

— Да.

— Сделайте это. Это крайне необходимо. Вы выслушаете все, что он скажет, все. Неважно, о чем будет идти речь. Вы поняли? Далее если он заявит, что хочет вашу задницу, или потребует, чтобы вы спустили штаны на Пятой авеню и ползали на карачках. Вы хорошо меня поняли?

— Да, да, — повторил я, как пес, исходя слюной и виляя хвостом. У меня стоял так, что полотенце выпирало клином.

— Займешься своим членом, когда я повешу трубку. Ты понял? Ты запишешь все, что он скажет.

— Да, да, хорошо.

— Я хочу также, чтобы прежде чем увидеться с ним, вы позвонили по номеру, который я вам дам, и встретились с молодым человеком по имени Ган. Это американец японского происхождения, он говорит по-японски. Вы скажете, что вы его друг. Ган прекрасно знает их обоих, его и Рейко.

Я схватился за член, как только она повесила трубку, будто кто-то все это время держал за моей спиной кайло для колки льда; я стал бешено мастурбировать, как загнанный зверь. Сначала я тер себя голой рукой, но вскоре у меня заболел кулак, а я все никак не мог кончить. Я кинулся в ванную за тюбиком «Бэби ойл», но нашел там лишь флаконы с шампунем и пеной для ванны. Ничего не оставалось, как только поплевать на ладонь. Я стоял на коленях перед Кейко Катаокой, горя желанием лизать ей пальцы ног и не получая на это ее разрешения; наконец я разрыдался как младенец. Я тискал свой пенис до тех пор, пока у меня мучительно не заболел кулак, пока мой конец не распалился, как кусок раскаленного добела железа, пока я не почувствовал, что единственное живое место у меня — это головка моего члена. Затем по всему телу пробежали судороги, подобно земляным червям поносного цвета, прошмыгнувшим, извиваясь, по моей коже, и струя спермы вырвалась из меня наконец с такой силой, что перелетела через мою голову. Я тяжело и часто дышал, с трудом переводя дух. Как мне было хорошо! На глаза у меня навернулись слезы. Но мне все еще хотелось, из-за кокаина, мое желание все еще не было утолено, даже после эякуляции.

Я набрал номер, который он мне дал. Ответила какая-та женщина очень приятным голосом. Я сказал, что звоню от Ямамоты.

— Третья категория, не так ли? — сказала она, хихикнув. — Молодая блондинка с очень белой кожей постучит в вашу дверь через полчаса, — прибавила она, прежде чем повесить трубку.

Тридцать минут я кружил по комнате, аккуратно вышагивая по бордюру ковра, как сатир на грани нервного срыва, в смятении мысленно перебирая, что бы мне надеть для встречи с этой молодой блондинкой с очень белой кожей. Я перепробовал все свои рубашки и в конце концов остановился на темно-синих фланелевых брюках и белой сорочке из хлопка. Потом, как раз когда я подумал, что в этом отеле, выходившем на Центральный парк, непременно должен был быть привратник и что, естественно, это не то место, куда свободно пропустили бы проститутку, как раз когда я задался вопросом, как же она сможет проникнуть сюда, в дверь постучали. За дверью стояла хорошенькая женщина в кремовом плаще, накинутом поверх сиреневого костюма, держа через плечо сумку от Луи Виттон.

— Джоанна, — представилась она, улыбаясь. — Миленькая комнатка. — сочла нужным добавить она, конечно же, чтобы сделать мне приятное.

Она держалась очень прямо, как будто позируя перед креслом, которое я наконец кое-как сумел ей предложить.

— Я бы выпила чего-нибудь, — сказала Джоанна.

Я открыл дверцу холодильника и достал маленькую бутылку шампанского.

— Это подойдет?

Джоанна взяла бутылку.

— Это калифорнийское, — сказала она гнусавым голосом, — ну да ладно, сойдет. А вы еще совсем молодой. Такой опрятный. Вы мне нравитесь. — Затем она поднялась и приблизилась ко мне.

— Как вы будете платить? Наличными? Чеком? Кредиткой?

— Наличными, — ответил я.

Она расстегнула две пуговицы моей рубашки, слегка раздвинув полы, затем нагнулась, чтобы поцеловать мне сосок. Она была выше меня по меньшей мере на голову. От нее исходил сильный запах духов. Она стояла совсем рядом, и я заметил, что костюм у нее не шелковый. У нее были острые черты лица: нос, подбородок, уши резко выступали, напоминая собачью морду. Затем Джоанна скрылась в ванной. Десять минут спустя она сидела передо мной, положив ногу на ногу, а я, стоя на коленях, лизал ее ступню, не переставая мусолить свой член. Джоанна мелкими глотками пила шампанское, как будто это был бренди, а затем, когда я все-таки кончил, легонько оттолкнула меня носком, прошептав:

— Мазохист.

Мазохист.

Тариф был триста долларов в час, но, по негласному правилу, эякуляция означала конец сеанса. Тридцать минут! «Позвони мне», — сказала она улыбнувшись и вышла из номера. Мысль о том, что я воспользовался деньгами Кейко Катаоки, чтобы снять себе шлюху, расстроила меня. Кейко Катаока стала для меня чем-то вроде психоаналитика и в то же время медиума. Она знала все, она видела меня насквозь. Я боялся, что она оставит меня, вот здесь, в этом номере, голого. Она видела, как я высыпаю эту дорожку кокаина, она видела все, и я заметил презрение в ее глазах. «Ты знаешь, что ты заслуживаешь наказания? Выбери его сам. Подумай о таком, которое доставило бы мне удовольствие и которое ты сам бы привел в исполнение. Ты ведь человек, не лишенный воображения, не так ли? Ты, должно быть, еще способен на это». Это не было галлюцинацией, я ясно слышал ее голос. Это были слова, которые мне до смерти хотелось услышать, и я отчетливо различал их. Мне казалось, что я уже читал об этом феномене, где-то в курсе кибернетики.

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это. не так ли?

Я слышал, как ее голос повторяет это с назойливостью телефонного звонка. Кейко Катаока обладала способностью обращать в ничто своих собеседников. «Я поняла, какой образ себя самого ты хотел бы запечатлеть, — говорила она. — И что ни говори, с абсолютной ли точки зрения или с относительной, образ этот довольно мелкий, и ты сам это понимаешь. Ты никогда, со дня своего рождения, не предпринял ни малейшего усилия, чтобы стать лучше, и именно этого ты стыдишься. Твое лицо покрыто стыдом, ты уродлив. Ты боишься. Ты всегда боялся, боялся попытаться стать лучше. Ты всегда обращался в бегство, прежде чем всего лишь сделать попытку. Ты дышишь стыдом, и именно поэтому ты никогда не получишь удовлетворения. Ты даже забыл, что существует такое слово, как „бороться“. Сейчас дело уже не в деньгах, не в общественном положении и не в почестях — ты должен придумать, как наказать себя. Должен отыскать это в самом себе. Тебе нравятся эти картинки китайских пыток, у тебя их довольно много, не так ли? Например, та, с одним несчастным из Секретного общества „Живадан“, которого четвертовали во время репрессий после бунта Боксеров. Настало время разбить твои самые безумные мечты и разорвать все эти фотографии, на которые ты любуешься. Твой образ, который ты сам себе выбрал, должен наполнить конкретным содержанием твое наказание, которое ты сам приведешь в исполнение; естественно, совсем не обязательно себя четвертовать, но знай тем не менее, что это наказание станет единственным и последним способом, который может помочь тебе узнать, кто ты есть на самом деле. Попытайся хоть ненамного повысить тот уровень, на котором ты застрял. Я не требую от тебя невозможного, лишь одно небольшое усилие… Ты ведь еще способен на это, не так ли?»