Ричард Хелл - Погнали Страница 37

Она смотрит фотки. Она уже моя или нет? Покорится она или нет? Получу я, чего мне хочется? И как это узнать, ничего не испортив? Я уже почти не дышу. Я себя чувствую, как подросток на первом свидании. Лицо все горит, щеки красные, как помидоры, легкие как будто забиты камнями, каждый вздох дается с превеликим трудом, в штанах – монументальный стояк.

Я себя чувствую необъятным, огромным. Я заполняю собой все пространство, я поглощаю ее, всасываю в себя. Расстояние между нами – неисчислимо. Я – разлившийся океан, где она тонет… уже почти утонула. И она даже не подозревает, что я знаю, что она здесь. Во мне. Полностью в моей власти. Я смотрю на нее с бесконечным холодным волнением и спокойной уверенностью. Да, я мерзавец, злодей и скотина, но я все-таки человек, и я люблю ее. Я люблю ее. Я хочу облизать ее всю, хочу засунуть язык ей в задницу. С любовью. Хочу кончить ей на лицо, хочу обсосать ее изнутри. Хочу сделать так, чтобы ей было хорошо. Все, что я сделаю с ней, я сделаю с благоговением. Я вознесу ее до небес. Она будет кричать в экстазе. Она так удивится, моя любимая тетя. Она должна это знать, должна знать. Ей будет так хорошо… ей понравится. Нам обоим понравится.

Я ставлю кассету, что-то из старенького мотауна. Мы пьем вино, смотрим фотки. Нам хорошо. Мы довольны и счастливы.

Она восторгается фотографиями, так что они уже сослужили мне службу. Они немного ее напугали и в то же время заставили ощутить себя частью большого мира – такого огромного и волнующего, – и чтобы унять волнение, она пьет еще.

Мы обсуждаем фотки, и я ей рассказываю о своих мучениях, когда я пытался придумать, что написать, чтобы текст подходил к фотографиям, и хотя она делает вид, что все так и должно быть, я вижу – она польщена, что я говорю с ней о «муках творчества» как с человеком, который все это знает и хорошо разбирается в этом деле. За окном – серые сумерки. Скоро стемнеет.

Мы сидим совсем рядом, так близко друг к другу, и вот наступает переломный момент. Мне кажется, я сейчас потеряю сознание, упаду в космическую пустоту. Я протягиваю руку и обнимаю ее за талию. Это так странно и так интимно – ощущать ее теплую кожу под блузкой. Это – как смерть. Она смотрит на меня с невинным, наивным восторгом и благодарностью – ей так приятно быть рядом с любимым племянником. Я привлекаю ее к себе, и этот невинный восторг у нее в глазах рассыпается в пыль, когда я целую ее в губы. Ее губы – они даже лучше, чем ее горячий живот у меня под ладонью.

33

Я закрываю глаза и пропихиваю язык еще дальше ей в рот. Какая-то доля секунды – но Господи Боже, ее рот, как горячая печь, доисторический огонь, расплавленная карамелька для взрослых. Как самый лучший приход, когда замирает сердце. Я чувствую, как у меня напряглись соски. У нас общие гены, общая кровь – они стремятся друг к другу. Так жарко, невероятно жарко.

Потом она отстраняется и смотрит на меня, удивленная, ошеломленная и растерянная, но я вижу, что она не сердится. Наоборот, ее это, кажется, забавляет. Лицо у нее все горит, и у меня – тоже, но я себя чувствую очень уверенно. Я снова добился, чего хотел, я готов покорить очередную вершину. У меня все под контролем. Я – решительный и надежный, умелый ведущий, которому можно довериться. Как будто я – старший, а она – младшая.

– Билли. Что ты делаешь?

– Хорошо провожу время.

– Так нельзя.

– Почему? Тебе не понравилось? – я сам поражаюсь тому, как хрипло и сдавленно звучит мой голос. А я-то думал, что владею собой.

Она молчит, а потом говорит:

– А мне надо было об этом задуматься?

И я понимаю, что она – моя.

– Нет, ты вообще ни о чем не думай. Просто пойдем со мной. – Я встаю и беру ее за руку. Она тоже встает.

– Куда? – говорит. Так растерянно. Господи, это так возбуждает. Все так волнующе. И неизбежно. Это – судьба. Я снова целую ее. Я такой огромный, а она такая маленькая. И хотя я уверен в себе и, вообще, крут и неслаб, когда я целую ее, у меня перехватывает дыхание. Она отвечает на мой поцелуй – пусть всего лишь на долю секунды, – и это правильно и чудесно, легко и пронзительно. Свободной рукой я хватаю бутылку вина и веду тетю к ней в спальню.

– Билли, нам надо поговорить.

– Я хочу, чтобы ты разделать. Хочу увидеть тебя без всего.

Она снова краснеет. Я отпиваю вина прямо из горлышка.

– Ты всегда этого хотел? – спрашивает она.

– Да, наверное. Я не знаю.

А разве я один такой?

– Я должна тебя остановить. Но я не хочу. Никогда не хотела тебя останавливать… – Она имеет в виду, что раньше она всегда потакала моим проказам и покрывала меня перед предками. Она всегда была за меня, всегда…

Мы уже в спальне, но она держится напряженно. Отошла от меня, встала поодаль. Меня слегка раздражает, что она никак не избавится от своей роли доброй тетушки, и при этом она вся такая застенчивая, такая робкая, как невинная девушка… и меня это тоже бесит. Неужели она не понимает, как это здорово?! Я передаю ей бутылку, и она тоже пьет прямо из горлышка, и все опять – сексуальное и приятное. Пока она пьет, я подхожу к ней вплотную и расстегиваю пуговицу у нее на джинсах.

– Билли, не надо. Прости меня. Я не могу. Это безумие. Ты, правда, этого хочешь?

Уже слишком поздно. Я еще успеваю подумать, что если все должно прекратиться, то прекращать надо прямо сейчас – но уже слишком поздно. Я миновал точку невозвращения, но дело даже не в этом. Если остановиться сейчас, то получится как-то даже и неудобно – получится, что весь этот всплеск был впустую. Если остановится сейчас, то останется лишь мрачный привкус, послевкусие секса, но без самого секса. Так что надо идти до конца. Мы оба пьяные. И я, понятное дело, ее не люблю, хотя я не очень знаю, что значит «любить» – во всяком случае, я к ней не испытываю никаких романтических чувств, хотя мне нравится притворяться, что что-то такое есть. Притворяться – перед собой. Не перед ней. Просто я ее хочу, и мне кажется, что она мне даст. И нам обоим будет приятно и интересно.

Я становлюсь все нахальнее и наглее, как будто мы с ней дразним Бога, как будто наш грех – это гордая, самоуверенная демонстрация нашей свободы, и она принимает игру – с отчаянием, граничащим с безрассудством, – чтобы не думать о том, что происходит на самом деле. Но, как всегда, в ней есть что-то такое, что мне недоступно, что от меня ускользает, что вне пределов моей досягаемости – она моя, но лишь постольку-поскольку, – она все равно остается загадкой, как и любая другая женщина. Но все равно это так замечательно: вставить собственной тете, тем более, такой милой и славной тете – большой эрегированный член. Это приятно для моего самолюбия, да и вообще – просто приятно. Я чувствую, как разбухает мое «эго», надувается, как воздушный шар, и хотя вокруг – вовсе не чистое небо, а стаи летучих мышей и взвихренный черный ветер, мне все равно хорошо. Но я не боюсь за свое самолюбие – его ничто не пробьет. Или, может быть, это любовь.

Все происходит как шквал дождя, как маленькая, но свирепая буря в ее мягкой постели. Это так здорово – познать ее тело вот так. Это как некое неуловимое знание где-то внутри, экстраполяция подсознания, тайное подозрение вне всех пределов, мечта, воплотившаяся в реальность, мечта, которая далась тебе в руки и стала твоей. Это как чудо, которое ошеломляет. Как изумительное извращение. Мы – в другом мире. У нее потрясающее влагалище для женщины ее возраста – тугое, упругое, тесное. Похоже, она не часто занимается сексом.

Я не знаю, хочу ли я видеть ее глаза – я смотрю ей в глаза, но это совсем не опасно, потому что ее глаза плотно зажмурены. Я смотрю на нее – на всю. Я лижу и обсасываю ее разгоряченную штучку, мой напрягшийся член прижимается к ее гладкой икре. Даже ее влагалище – может быть, я его пару раз видел раньше, мельком, случайно, когда был совсем маленьким, – кажется таким близким, таким знакомым. Она вся пронизана сексуальностью, вся такая уступчивая и покорная, ее соки пенятся у меня на губах. Такая нежная, ласковая… и волосы у нее на лобке – такие мягкие, и от нее так вкусно пахнет. Я раздвигаю ее ягодицы – по-прежнему твердые и упругие, – и запускаю язык ей в задницу. Но мне уже невтерпеж, я словно взбесившийся кобель с раскалившимся докрасна хуем. Кажется, если я прикоснусь к ее коже членом, он оставит клеймо. Я хочу заклеймить ее всю – каждый дюйм ее тела. И мне нравится с ней целоваться. Потому что она вся такая безвольная – не холодная, нет, просто пассивная, – но на поцелуи она отвечает. Как будто она меня по-настоящему любит. Она отвечает на мои поцелуи страстно, но в то же время с опаской, как будто пробует, хорошо это или нет: начинает так робко и нежно, но распаляется уже в следующую секунду, и вся раскрывается мне навстречу. Глаза закрыты, лицо горит. Она готова взорваться. Когда я вставляю ей, мне становится чуточку страшно. Хочется остановить мгновение. Это так хорошо – и где будем мы оба, когда все закончится? Я так возбужден, что боюсь кончить прямо сейчас, но волшебство этого действа и даже мой собственный страх помогают продлить удовольствие. Она кончает! Господи, как хорошо. Как в сказке. Она кричит, больше не в силах сдерживаться, и я целую ее – в губы, в грудь, в шею, и продолжаю долбиться в нее, как безумный. Это такое блаженство… И я чувствую, как срывается первая капля спермы, и вот она уже бьет струей, и тут начинается что-то уже совершенно невообразимое – я вижу вспышки ослепительно белого света. Я поворачиваю голову, и хотя взор у меня затуманен, и вообще я сейчас мало что соображаю, я вижу фигуру в дверях.