Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис Страница 37

Белая стена, воздвигнутая вокруг твоего существования, мешала не только видеть все, что ты пережил, но и то, зачем и сколько тебе осталось жить. Зеркала нет, поэтому и себя увидеть тоже негде. Кто ты? — Это вопрос, который тревожил воспаленный разум, поглощенный вот уже несколько дней тем, что искал бреши и трещины в белой стене, за которой начиналась свобода мысли. Да что там говорить, сама форма, сам стиль мышления были отделены от тебя и спрятаны далеко за стеной. Темница, воздвигнутая за одну ночь, призванная оберегать тебя от свободы, оказалось настолько тесной, что слабые почти неживые мысли о самом себе уже причиняли тесноту.

Переохлаждение тебя не беспокоило. Разве может переохладить то, что и без того белое и холодное, как январский снег или крышка керамического чайника? Разве может переохладиться то, чего раньше не было, а теперь появилось, чему нет начала, но конец очевиден? В бессильной злобе ты упал на пол и принялся разбрасывать по всей комнате фотокарточки, рвать и метать их в разные стороны. Есть вещи, которые мы не понимаем. Есть вещи, которые мы не понимаем либо в силу своей слабости, либо в силу сложившихся обстоятельств. И не нам их преодолевать.

Белые стены твоего восприятия сходились кверху, образуя мощный непробиваемый купол. Изоляция угнетала так, что хотелось выть. Одно дело, когда твой внутренний мир раскрашен красками и полон забавных картинок, а по каждому вопросу есть свое мнение, другое — когда нет у тебя твоего внутреннего мира, а есть лишь только белые-белые стены, лишенные тепла и способные отражать свет, который ты еще излучаешь.

В бесконечных попытках пробить блокаду ты проводил третий день.

Когда происходит такое, стараешься найти хоть какую-нибудь зацепку, хоть какой-нибудь краешек факта, тянущегося с той стороны стены, но все такие попытки становятся лишь частью общей конфабуляции, когда придумываешь и веришь в придуманное. Это не было выходом, но помогало создавать суррогатные основы своего нового мира, в котором придется жить, как бы тяжко это не было. Несмотря на все попытки подкопать или пробить стену, она оставалась нерушимой твердью, которую невозможно преодолеть.

Высокий и достаточно глупый человек в белом приходил в окружении каких-то странных типов и сказал тебе вчера, что происходит. Естественно, ты не понял его, он говорил какими-то спецтерминами, но это не внушало уважения. Спецтерминами ругаются все, начиная от химиков и заканчивая мелиораторами. Тем не менее, он, как и стена, белый, видел тебя насквозь, поэтому либо знал, что ты испытываешь, либо просто говорил тебе то, что ты хотел от него услышать. Но была важная вещь, которую он назвал.

Он сказал непонятное слово: «прогрессирующая амнезия»…

Ты снова взял из общей кучи одно из писем, которые принесли вчера эти странные люди. Удивительно нелепо выглядели они на фоне всех этих событий и размышлений, которые заполняли твой опустевший аквариум мысли, на фоне этой белой пелены, навсегда покончившей с тем, кто был до тебя. Теперь надо строить другого человека. И сейчас эти письма, принесенные твоими бывшими людьми, теми, кто окружал в прошлом безвозвратно ушедшего человека, казались лишь искусственным наполнением всего, что ушло в забвение.

Здравствуй, дорогой сынок!

Мы с твоей матерью очень переживаем, что ты потерял память, и теперь не можешь вернуться к нормальной жизни. Мы собрали все твои вещи, которые были для тебя памятны, запаковали и выслали. Очень надеемся, что ты хоть что-нибудь из них узнаешь и все вспомнишь. Знаешь, сердце кровью наливается, когда я думаю о том, что ты уже не станешь прежним Серёжкой, которого мы любили и растили.

Твоя сестра поступила в университет, будет учиться на экономиста. Она очень переживала, когда получила за первый экзамен тройку, думала провалит. Все обошлось — два других экзамена были легкими, она все сдала и теперь на первом курсе. Ей учеба нравится, хотя и достаточно тяжело учиться. Будет большим человеком.

Наш Тузик околел. Буквально неделю назад он съел что-то и отбросил лапки. Мать очень переживает по этому поводу, да и сестра твоя тоже. В конечном счете, он ведь тоже был как член семьи. А для меня он как был, так и остается добродушной фиделькой. Помнишь, как он нагадил мне в ботинок? А хотя, чего это я…

А наша соседка Лидия Филипповна, которая тебе всегда конфеток давала, на днях в Израиль уехала. Там у нее и дети, и внуки. Вот и сама сорвалась — жизнь отправилась новую искать. По мне так ей просто делать нечего: доживала бы себе старость. Ей лет пять еще жить осталось, куда там путешествовать? Но с другой стороны, понятно. Так всю жизнь и прожила в нашей хрущовке, жизни не видела, другие страны тем более. Хочется же посмотреть на нашу планету, побывать в легендарных местах планеты.

А еще мы прибрались в твоей комнате, выкинули все те коробки, которые ты натаскал зачем-то. Мы вообще регулярно протираем пыль в твоей комнатке, наводим чистоту. Все надеемся, что ты придешь и все вспомнишь, все вернется на свои места. Я даже шкаф с книгами отремонтировал, теперь не шатает.

Нам постоянно звонил Лиза. Матери она очень нравится. Мы дали ей адрес, по которому тебя содержат, она напишет тебе письмо. Так что жди, может, её слова разбудят твою дремлющую память и все будет как в прошлые времена. Держись, сынок.

Форточка хлопнула снова, впуская сквозняк, стелящийся по полу.

Очевидно, это родители, которых ты никогда не видел, и которые никогда не видели тебя. Имеется в виду, никогда после той ночи. Подозрительно огромное синеватое пятно просочилось из-за того пространства, с той стороны белой стены, за которую нельзя было дотянуться, за которую нельзя было заглянуть. Опорная точка — родители. Это люди, которые тебя родили и вырастили с целью продолжения рода и передачи своей метакультуры на далекие генетические расстояния.

Какая-то вещь, какое-то звено не укладывалось в твоем общем наблюдении. А без этого звена вообще ничего не укладывалось. Стараясь повнимательнее разглядеть пятно, выступившее на белой стене, ты собственноручно схематизировал получаемые из внешнего мира данные. Во-первых, надо лимитировать время той ночью три дня назад, когда ты понял, что живешь. Это странное чувство,