Маргарита Шелехова - Последнее лето в национальном парке Страница 39

Тищенко растворился в темном уличном воздухе, а я обернулась к двери зала. Андрей стоял, прислонившись у этой самой двери к белой стене.

— Пойдем танцевать, — предложил он мне совершенно спокойным голосом.

Я спрятала кассету в сумочку, и мы прошли в зал, где уже пригасили свет. Я положила руку на плечо моего спутника и сразу же ощутила тот таинственный перелом ресторанного бытия, ради которого и слетаются ценители красивой жизни. Зал уже был заряжен электричеством, дамы легко и естественно впитывали галантные комплименты подвыпивших кавалеров, глаза танцоров полнились таинственным блеском, а приглушенные голоса за столами приобретали проникновенные чувственные нотки.

— Давай не будем ссориться, — предложила я, почувствовав его напряжение, не соответствующее празднику, — у нас так мало времени.

Андрей привлек меня к себе, и гены моей петербургской родственницы, уютно устроившиеся в двойных спиралях моего грешного тела, тут же дали себя знать. Я задрожала от этой внезапной близости, и мое состояние немедленно передалось партнеру по танцу.

— Сделай что-нибудь, пожалуйста, — умоляюще прошептала я ему, — иначе умру.

Он повел меня к выходу и доложил швейцару ровным голосом, что мы сейчас же вернемся. Швейцар оглядел нас по привычке весьма подозрительно, но через минуту мы уже были на заднем сидении, где я быстро и неэстетично утолила свою жажду.

— Ведь тебе было сейчас абсолютно все равно, кого насиловать, — подытожил мои действия любимый.

— По-моему, ты просто напрашиваешься на повтор, — ответила я, все еще надеясь обратить его выпад в шутку.

— Повтор? Недурно сказано! Марина, я уже напросился на повтор, когда впервые обнял тебя в Пакавене. Ведь у тебя все это уже было — и озера, и теплый ночной воздух, и любовь в соснах. Только последний идиот мог ревновать тебя к фотокорреспонденту, ведь он был тоже вторым. Скажи, кто-нибудь у тебя был первым?

— Не расслабляйся, милая, — подумала я о себе, угадав глубокий нравственный смысл тирады, — ушат холодной воды у джентльмена всегда наготове, особенно в те минуты, когда ты особенно счастлива.

Осаживать — так по-большому, чтобы мало не казалось!

— Ну, что ж, в определенном смысле ты прав. Первого никогда не было, на первом месте у меня всегда я сама. А вот в другом ты сильно ошибаешься — я вовсе не прошу у тебя характеристики для заграничной поездки.

— Кстати, о документах, — сказал он, — можно поинтересоваться, в чем заключается твоя программа-минимум?

— Ну, скажем, удовлетворить любопытство.

— Тогда ты ее уже выполнила.

Я посмотрела в глаза своему любимому и, увидев там пустую холодную бездну, мгновенно вспомнила один солнечный летний денек, когда отец повел меня за руку в зоопарк, и я, зажав в другой руке воздушный шарик, восторженно разглядывала лисичку-сестричку, зайчика-побегайчика, и Тотошу, и Кокошу, пока не наткнулась на волчий взгляд, в момент сожравший розовенький воскресный сироп моего младенческого бытия.

— Ты снова прав, но давай вернемся в зал, раз содержательная часть нашего разговора уже позади.

Вернувшись за столик, мы всячески соблюдали внешнюю благопристойность — относительно этого у нас обоих были одинаково твердые установки. На маленькую эстраду вышла певица в оранжевой блузке и запела что-то из репертуара Лаймы Вакуле, но я больше не танцевала. Вечер, собственно говоря, уже был на исходе, и вскоре мы разъехались под страшной угрозой попасться местным гаишникам, благо было недалеко.

Барон с художественной компанией отбыл на такси, и Андрей договорился завтра после обеда переправить приятелей в Пакавене.

Мы молча ехали по темному бульвару, и неотвратимость гибели сладким липовым дурманом сковывала мои мышцы, а потом где-то внутри сложилась скорбная мелодия, и я тут же подарила ее Дэвиду Линчу для будущего сериала «Твин Пикс», потому что миру грозила беда, и антихрист вот-вот должен был появиться в маленьком провинциальном городке, затерянном на границе добра и зла среди могучих канадских елей.

По приезду я некоторое время раздумывала, не переночевать ли на вокзале до первой утренней электрички, но потом решила не искать ночных приключений на свою голову. А главное — хлопать дверьми нужно на всплеске эмоций, а сейчас странное спокойствие вдруг воцарилось в моей душе, как в тихое утро после атомной катастрофы.

Стоя под душем, я уже строила модели своего дальнейшего неясного бытия, когда детали мучившей меня ранее головоломки внезапно сложились в некую картину. Оранжевая блузка певицы — вот что явилось ключом к разгадке! В оранжевом свитерке лежала несчастная растерзанная женщина в песчаном карьере, и, когда по приезду я шла в Пакавене, то видела в серых" Жигулях» рядом с водителем женщину в чем-то оранжевом. Звонарь на велосипеде проехал чуть позже, и он тоже должен был видеть встречную машину.

Мне вдруг страстно захотелось уехать. Отбыть бы из Пакавене с ее неясным «who is who» на фронт к Шарапову, где, конечно, жизнь не так уж и легка, зато местоположение опций «друг» и «враг» предельно ясно — сбоку и впереди! Оно конечно, совсем неплохо, обложив парша по утреннему морозцу красными флажками, допросить его ночью на чистой иностранной мове, окуривая отечественной папироской «Казбек». Неплохо! — но кураж пропал. Еще сегодня утром я под угрозой расстрела вообще не стала бы трогаться с места — здесь мой любимый принадлежал только мне, и каждый день длился бесконечно долго, как в детстве. В Москву, в Москву, в Москву…

Кстати, неплохо бы закончить статью, благословляя на которую мой заведующий отделом, член-корреспондент Академии Наук Владимир Иванович Ильин, старый хулиган, дал предельно четкие указания:

— Скромным нужно быть в жизни, а в науке скромным быть нельзя…

— … как и в любви, — добавил он неожиданную концовку своей любимой поговорке после защиты моей диссертации, приняв на грудь изрядную дозу коньяка.

Иногда, впрочем, он давал отдельным сотрудникам другие, не менее ценные указания: «Делать, так по-большому!», и я старалась, как могла, лезла из кожи вон, потому что творчество — это праздник, который всегда носишь с собой, и это единственное, в чем нельзя обмануться. К тридцати трем годам неплохо бы завести учеников, как и полагается по жизни. Что ж, года через три я, наверняка, получу звание старшего научного сотрудника, и первый аспирант вылупится на свет как раз вовремя.

Дайте мне глаз, дайте мне холст, Дайте мне стену, в которую можно вбить гвоздь — И ко мне назавтра вы придете сами…

— Давай поговорим, — сказал мне сосед по комнате, когда я вышла из душа.

— Давай, — согласилась я, но, как и в тот незапамятный вечер, сильно разочаровала собеседника, поведав ему отнюдь не свои чувства, а зловещую тайну трупа в песчаном карьере.

— Но ты их не разглядела, — уточнил Андрей, выслушав мой рассказ.

— Машина ехала медленно, но она вынырнула на меня из-за поворота дороги, я и не успела рассмотреть седоков. Я и убитую не узнала бы по фотографии. Я помню только ее рану и оранжевый свитерок.

Именно этот цвет меня и надоумил, он сейчас достаточно редкий. А серые" Жигули" в деревне сейчас не редкость, да, собственно говоря, могли быть и проезжие машины.

— Ты боишься, что шофер разглядел тебя?

— Не знаю, но, если он местный, то звонаря-то точно узнал. Может быть, поэтому звонарь уже и мертв?

— Думаешь, нужно уехать?

— Я не могу бросить стариков, в этом году здесь других родственников нет. А срывать их с места из-за неясных девичьих страхов не хочется.

— Теперь ты нашла недостающее звено, и, я надеюсь, беспокойство уляжется.

— Нет, мы с этим типом еще как-то связаны.

— Давай тогда сейчас вместе прикинем варианты, — предложил он мне.

— Нет, я даже не знаю, за что ухватиться, да и поздно уже. Я хочу спать.

— Зачем ты кудряшки размочила? — спросил Андрей, возвращая меня к сегодняшним событиям.

— Чтобы было спокойней. Тебе не хотелось заразить меня тифом?

— Да, похоже, мы испортили друг другу вечер.

— Похоже, мы испортили гораздо больше, и с этим уже ничего не поделаешь. Но ты зря занимался поисками в шкафах. Мог попасться зеркальный, и ты бы нарвался на свое отражение. Мне кажется, именно этого ты больше всего и боишься.

— Может быть, именно этого я и хочу, но никак не получается.

— Давай тогда не будем мучить друг друга. Ведь все равно, ты для меня остаешься только чужим мужем, и мне гораздо комфортней существовать одной. А сегодня я избавилась, наконец, от своего наваждения.

— Ну, что ж, готов уважать твой выбор. Я, правда, наговорил тебе лишнего, ты уж прости меня.

— Чего уж там, я и сама хороша была. Желаю тебе наладить семейные отношения, и, вообще, желаю всего самого доброго.

— Засыпай, — сказал Андрей после некоторого молчания, — я посижу немного в машине.