Фил Бейкер - Абсент Страница 4

…проклятые поэты и писатели, составляющие поколение девяностых, которые принесли пьянящий аромат тепличных цветов из странной оранжереи fin-de-siecle. Ричард Ле Гальен со Суинберном, Доусоном и Саймонсом — лишь часть странных певцов похоти и безнадежности.

Однажды ночью, в 1890 году, поэт Лайонел Джонсон предложил эссеисту и второстепенному поэту Ле Гальену выпить абсента. Ле Гальен вспоминает, что они шли из кабака (тот уже закрылся), и Джонсон пригласил его к себе, в Холборн, в «Грейз Инн» выпить по последней. Вспоминая это в 1925 году, Ле Гальен пишет, что предупреждение, сделанное Джонсоном, когда они поднимались по лестнице, все еще вызывает у него улыбку, «очень уж оно типично для 1890-х»: «Я надеюсь, вы пьете абсент, — сказал Джонсон, — у меня ведь больше ничего нет».

Я только слышал, что абсент — таинственно-изысканный и даже сатанинский напиток, что-то вроде чемерицы или мандрагоры. Я ни разу его не пробовал, да и после он не стал моим любимым напитком. Но в 90-е, говоря о нем, кичились своей безнадежной порочностью, намекая на сатанизм и крайнюю растленность.

Эти важнейшие ассоциации и коннотации тут же вступили в игру: «Разве Поль Верлен не пил его все время в Париже? А Оскар Уайльд и его близкие друзья, судя по туманным намекам, услаждались им каждый вечер в „Cafe Royal“».

Поэтому я смотрел со сладким трепетом, как клубится абсент в наших стаканах. Вдвоем с Лайонелом Джонсоном я впервые пил его глубокой ночью, в учено-строгой комнате, с красивой дароносицей на каминной полке и серебряным распятием на стене.

(Роскошно украшенная дароносица — часть католической церковной утвари, вроде реликвария, где хранится для поклонения пресуществленная гостия.) Джонсон был одним из основателей и членов Клуба стихотворцев, группы поэтов, которая встречалась в кафе «Старый чеширский сыр» на Флит-стрит. Туда входили Ле Гальен, Доусон, Артур Саймоне и У.Б. Йейтс, большой поклонник Джонсона. Джонсон был типичен для fin-de-siecle, но настоящим декадентом его назвать нельзя, как показывает его резкое эссе о декадансе «Образованный фавн» (опубликовано в «Антиякобинце», 1891).

Во-первых, пишет он, настоящий декадент должен быть строго одет (совершенно как Уильям Бэрроуз в его «деловом костюме», или Т.С. Элиот; Обри Бердсли одевался, как сотрудник страховой компании, где он какое-то время и работал). Далее, по Джонсону, декадент должен быть нервным и циничным, любить католические ритуалы и, самое главное, преклоняться перед красотой, даже если у жизни есть жесткие, ужасные стороны, скажем — пристрастие к абсенту.

Наш герой должен культивировать обнадеживающую строгость привычек, даже быть чуть-чуть денди. Он чужд блуждающих взглядов, тщательно продуманного беспорядка, величественного безумия его предшественника, «апостола культуры». Итак, аккуратный вид, внутри же — католическое сочувствие ко всему, что существует, «а значит» — страдает ради искусства. Что до искусства, оно связано не столько с чувством, сколько с нервами… Бодлер очень нервный… Верлен трогательно-чувствителен. В этом все дело — тонко ощущать боль, изысканно впадать в тоску, изысканно поклоняться страданию. Здесь в дело вступает нежное попечительство католицизма — длинные белые свечи на алтаре, аскетически-прекрасный молодой священник, позолоченная дароносица, тонкое благоухание ладана…

Чтобы исполнять роль правильно, необходим легкий привкус цинизма — исповедание материалистических догм, объединенное (ведь последовательность запрещена!) с мрачной болтовней о «воле к жизни»… Общий итог — жизнь омерзительна, но красота блаженна. А красота… о, красота! — это все прекрасное. Не слишком ли это очевидно, спросите вы? В том и заключается очарование, показывающее, как вы просты, как католически-невинны. Да, невинны. Красота всегда непорочна, что бы там ни говорили. Конечно, есть на свете «ужасы» — боль, дикий взор любителя абсента, бледные лица «невротических» грешников; но все это -у наших парижских друзей, такой-то «группы», которая встречается в таком-то кафе.

Джонсон стал католиком в том самом году, в каком написал это эссе; в нем была несомненная строгость. Однажды он сказал Йейтсу, что люди, отрицающие вечную гибель, должны бы понять, как они невыразимо вульгарны.

Напряженную чувствительность Джонсона в том, что касается веры и монархии (на самом деле он был сторонником Стюартов), можно почувствовать в двух его самых известных стихах, «Темный ангел» и «У статуи короля Карла на Черинг-Кросс». Он постепенно спился после того, кик врач (сейчас мы сказали бы — с почти преступной халатностью) посоветовал ему выпивать, чтобы избавиться от бессонницы. Йейтс описывает его падение в своих «Автобиографиях». Ле Гальен, возможно, уже предчувствовал тогда, в «Грейз Инн», что абсент «слишком свирепое зелье» для такого тонкого человека. Но Джонсон пил, «потому что, особенно в форме его любимого абсента, алкоголь на какое-то время стимулировал и прояснял его разум и воображение». Позднее у него развилась мания преследования, ему казалось, что за ним следят. Близкий друг Эрнеста Доусона, он вечно сидел в кабачках на Флит-стрит и умер в 1902 году, после того, как упал там с высокого табурета.

Коллега Джонсона по Клубу стихотворцев Артур Саймоне сыграл ключевую роль в формировании образа 90-х годов XIX века. Он редактировал влиятельный журнал «Савой» и был автором работ о Бодлере, Уолтере Пейтере и Оскаре Уайльде. Его главный труд, книга «Символистское движение в литературе» (1899), сделавший современную ему французскую поэзию более известной в Англии, считался в свое время чуть ли не манифестом. Раньше он опубликовал эссе о «Декадентском движении». Собственные его стихи — квинтэссенция духа 90-х годов, импрессионистские наброски «низких» урбанистических тем — театров и кафе, сомнительных актрис, проституток, дешевых пансионов, нищих углов, которые сочетаются с совсем уж непоэтическими, как тогда считалось, деталями, например — сигаретами и газовыми фонарями. Однако есть у него и тяжелый цветистый эстетизм, и более причудливые черты, например, — освещенные газом улицы в стихотворении «Лондон»:

…вспыхнет огонь недобрый,И люди, деревья ходящие, смутно мелькают во свете,Ненатуральных плодов…В сборнике 1892 года «Силуэты» есть стихотворение «Пьющий абсент»:Я отстраняю мягко видимый мир,Слышу вдали и вблизи неясный рев,Странный далекий голос в моих ушах.Может быть, мой? Ну, что же, мои слова,Падают странно сквозь день, словно во сне.Тусклый солнечный свет мне снится. Зато,Ясным взглядом любви я вижу людей,Быстро идущих куда-то своим путем.Мир очень красив. Минуты и дниСвязаны танцем чистого забытья.Я примирен и с Богом и с людьми.Сыпься же, тихий песок в стеклянных часах.Я безмятежен и не слежу за тем,Как равнодушно ты усыпляешь меня.

Эти стихи дополняют более ранние и более порочные стихи Саймонса «Куритель опиума», которые начинаются «за здравие» («Я увлечен, мне хорошо тонуть…»), а кончаются «за упокой» — в мансарде, кишащей крысами.

Саймонса считали пьяницей и наркоманом, но он мало пил и едва пробовал гашиш. Хэвелок Эллис считает, что Саймоне пил абсент только один раз, с самим Эллисом в парижском кафе. Возможно, он немного недооценивал Саймонса, но у того, конечно, не было наркотической зависимости. Вероятно, заботясь о своей репутации, Саймоне написал в своей книге «Лондон» с подзаголовком «Книга перспектив»:

Мне всегда были любопытны ощущения, в первую очередь те, которые, кажется, ведут в «искусственный рай», доступный не всем. Я не сразу понял, что «искусственный рай» — в твоей душе, среди твоих собственных мечтаний… Тайна всего, что опьяняет, зачаровывала меня, а напиток, никогда меня лично не привлекавший и, в сущности, не принесший мне никаких удовольствий, побуждал меня снова и снова наблюдать за его силой, воздействием и изменениями.

С такими друзьями, как Доусон и Джонсон, у него наверняка было много возможностей наблюдать за воздействием абсента. Хотя у него и не было «зависимости», в 1907 году он не избежал тяжелого нервного срыва. Тем не менее он прожил намного дольше, чем его употреблявшие абсент товарищи. Он пережил Доусона, Джонсона и Уайльда почти на полвека и умер в далеком 1945 году.

Судьбы эстетизма, декаданса и «Искусства ради искусства» поднимались и падали и вместе с судьбой Оскара Уайльда, который прославился около 1880 года и страшно рухнул в 1895 году. Он был учеником Уолтера Пейтера книга которого «Ренессанс» в своем Заключении» содержала манифест нигилистического эстетизма. «Это моя золотая книга, — говорил Уайльд, — я никуда без нее не езжу. Вот он, подлинный цветок декаданса; последняя труба должна была прозвучать, как только она была написана». Сам Уайльд написал другое великое произведение английского декаданса — «Портрет Дориана Грея». Тлеющее раздражение разгорелось открытым огнем в 1895 году, когда его признали виновным в мужеложстве и отправили в тюрьму. После освобождения, в 1897 году, он переехал во Францию.