Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields) Страница 5

Стол я передвинул на другой конец комнаты, от чего появилось новое место для коробок с бумагами, прежде стоявших на полках. На освободившееся пространство я поставил диски. Потом переставил разные предметы, стоящие где попало: столик, на котором я обедаю, комод, телик с видаком. Потом я поснимал с полок все книги, повыкидывал штук сто пятьдесят: дешёвенькие детективчики, ужастики и научную фантастику, которые никогда не буду перечитывать. Сложил их в два чёрных пакета, вынутых из серванта в коридоре. Потом взял новый пакет и начал перекапывать бумаги на столе и в ящиках. Беспощадно выкидывал всё, что хранить незачем, всякую фигню, которую несчастный наследник после моей смерти тут же немедленно отправил бы в помойку, ибо зачем могут понадобиться… да, зачем могут понадобиться старые любовные письма, чеки, счета за газ и электричество, пожелтевшие распечатки неизданных статей, инструкции по пользованию для бытовой техники, которой у меня давно нет, буклеты с праздников, на которые я не ходил… Господи, мне пришло на ум, когда я сваливал этот мусор в пакет, в каком дерьме приходится разбираться после нас другим людям. Не то чтобы я собирался помирать, но меня с головой накрыло стремление разобрать бардак в квартире. И в жизни тоже, пожалуй, потому что когда я принялся разбираться в рабочих материалах – папках с газетными вырезками, иллюстрированных книгах, слайдах, компьютерных файлах – в основе лежало желание работать над проектом, чтобы его закончить, а закончить, чтобы освободить в жизни место для чего-то нового, наверное, более амбициозного.

Когда на столе установился порядок, я решил пойти в кухню и налить себе стакан воды. В горле пересохло, вернувшись домой, я ещё ни капли жидкости не выпил. В тот момент мне в голову не пришло, что я редко пью воду. На самом деле мне не пришло в голову, что вообще всё происходящее довольно странно – странно, что по возвращении я не бросил якорь в кухне, странно, что я до сих пор не вцепился в банку пива.

И тем более мне не показалась странной мысль, что по дороге надо быстренько оправить покрывала на диване и кресле.

Когда я толкнул дверь кухни и включил свет, сердце мое упало. Кухня была длинной и узкой, со старомодными пластико-хромовыми шкафами и большим холодильником. Всё доступное пространство, включая раковину, было погребено под тарелками и грязными кастрюлями, пустыми коробками из-под молока, пачками из-под крупы и раздавленными пивными банками. Я замер секунды на две, а потом бросился убираться.

Когда я ставил на место последнюю надраенную кастрюлю, я бросил взгляд на часы и увидел, сколько уже времени. Мне казалось, что я вернулся домой не так давно, минут тридцать – сорок назад, но теперь я понял, что уборка заняла три с половиной часа. Я оглядел кухню, с трудом её узнавая. Потом, ощущая себя всё сильнее сбитым с толку, я вернулся в комнату и остолбенело уставился на произошедшие там перемены.

И ещё кое-что – за все три с половиной часа с тех пор, как я вернулся, я ни разу не закурил, что для меня было неслыханно.

Я пошёл к стулу, где оставил куртку. Вынул пачку “Кэмэл” из бокового кармана и, держа её в руке, принялся разглядывать. Знакомая пачка, с профилем верблюда, неожиданно показалась маленькой, съёжившейся, никак со мной не связанной. Не воспринималась она частью моей повседневности, неким продолжением меня, и вот тогда всё стало окончательно странно, потому что это был самый долгий период бодрствования годов с семидесятых, который я провёл без сигареты, и при этом у меня не было ни малейшего желания курить. К тому же, я с ланча ничего не ел. И не отливал. Это всё было очень, очень странно.

Я вернул пачку сигарет туда, откуда взял, да так и замер, разглядывая куртку.

Я был сбит с толку, потому что без сомнения меня “вшторило” то, что мне дал Верной, но я никак не мог разобраться, что же это за приход такой. Я растерял свои потребности и убрался в квартире, ладно – но что это всё значит?

Я развернулся, пошёл к дивану и медленно сел. Прикол в том, что чувствовал я себя хорошо… но это не считалось, потому что я был таки большим неряхой, и моё поведение, как минимум, было весьма нехарактерно. Я имею в виду, что это было – наркотик для тех, кто хочет стать аккуратистом? Я пытался вспомнить, может, я уже о чём-то похожем слышал или читал, но в голову ничего не приходило, и через пару минут я решил на диване растянуться. Положил ноги на подлокотник, а головой зарылся в подушку, размышляя, может, удастся перенаправить эту штуку, изменить параметры, сдвинуть ощущения. Но почти сразу появилось какое-то напряжённое, колючее ощущение, острое чувство дискомфорта. Я скинул ноги с дивана и встал. Несомненно, мне хотелось чем-нибудь заняться. Исследования беспокойных вод неизвестного, непредсказуемого и часто более чем не рекомендуемого врачами химического вещества последний раз случались в моей жизни много лет назад, в те далёкие, странные средние восьмидесятые, и я жалел, что так ненароком – и тупо – позволил себе вновь к ним вернуться.

Я послонялся туда-сюда, потом пошёл к столу и сел в крутящееся кресло. Просмотрел бумаги, относящиеся к инструкции по телекоммуникационному тренингу, которые я готовил, но этой нудятиной не хотелось забивать себе голову.

Я посидел, покрутился в кресле, окинул взглядом комнату. Куда бы ни смотрели глаза, везде лежали напоминания о моём проекте книги для “Керр-энд-Декстер” – иллюстрированные тома, коробки слайдов, груды журналов, фотография Олдоса Хаксли, прикнопленная к доске на стене.

“Включаясь: от Хэйт-Эшбери до Силиконовой Долины”.

Я весьма скептически относился ко всему, что говорил Верной Гант, но он так категорично заявил, что таблетка поможет мне преодолеть творческие проблемы, что я подумал, лады, почему бы не попробовать сосредоточиться на книге – хотя бы ненадолго?

Я включил компьютер.

Марк Саттон, мой руководитель в “К-энд-Д”, предложил мне эту работу месяца три назад, и с тех пор я ковырял эту идею – катал её в голове, обсуждал с друзьями, притворялся, что работаю, но, глядя на записи в компьютере, я впервые осознал, как мало сделано настоящей работы. У меня хватало дел – вычитка корректуры, подготовка текстов, я был, конечно, занят, но, с другой стороны, именно такую работу я и выпрашивал у Саттона с тех пор, как пришёл в “К-энд-Д” в 1994 году, работу важную, на которой будет стоять моё имя. Теперь же я видел, что мне угрожает серьёзная опасность её загубить. Чтобы сделать всё как следует, мне надо было написать вступление на десять тысяч слов, и ещё десять-пятнадцать тысяч слов подписей к фотографиям, но, судя по моим записям, я сам понимал весьма и весьма смутно, что именно хочу сказать.

Я собрал много исследовательских материалов – биографии Реймонда Лоуи, Тимоти Лири, Стива Джобса, политические и экономические статьи, дизайнерские справочники по чему угодно – от ткани до рекламы, от обложек альбомов до плакатов и промышленных продуктов – но сколько из них я прочитал?

Я взял с полки над столом биографию Реймонда Лоуи и вперился взглядом в фотографию на обложке – щеголеватый усач позирует в своём сверхсовременном офисе в 1934 году. Это был человек, который вёл за собой первое поколение дизайнеров-стилистов, людей, которые приложили руку почти ко всему; сам Лоуи отвечает за лощёные автобусы “Грейхаунд” сороковых, за пачку сигарет “Лаки Страйк” и за холодильник “Колдспот-Шесть” – всю эту информацию я прочитал на суперобложке, когда стоял в магазине на Бликер-стрит, пытаясь решить, брать её или нет. Её хватило, чтобы убедить меня в важности этой книги, что Лоуи был продуктивным человеком, и мне надо всё о нём знать, если я серьёзно отношусь к работе.

И что я узнал о нём? Да ничего. Разве не достаточно того, что я отдал 35 долларов за эту чёртову книгу? Теперь ещё придётся её читать?

Я открыл “Реймонд Лоуи: Жизнеописание” на первой главе – рассказ о его ранних годах во Франции, до того, как он переехал в США – и начал читать.

На улице заверещала автосигнализация, я попробовал не обращать внимания, но потом поднял взгляд – подождал ещё, в надежде, что она вот-вот замолчит. Через пару секунд так и случилось, и я вернулся к книге, но при этом неожиданно обнаружил, что уже читаю страницу 237. А читал я минут двадцать. Я обалдел, я не мог понять, как у меня получилось проглотить такой объём информации за такое небольшое время. Обычно я читаю очень медленно, у меня ушло бы на чтение часа три-четыре. Это потрясающе. Я пролистал страницы назад, чтобы оценить, насколько я узнаю текст, и я та-ки его узнавал. Опять же, в нормальных обстоятельствах у меня в голове задерживается мало из прочитанного. У меня возникают проблемы даже с необходимостью следить за интригами в сложных романах, не говоря уже о технической или фактологической литературе. Я иду в книжный магазин, смотрю на исторический отдел, например, или архитектурный отдел, или отдел физики и прихожу в отчаяние. Как хоть у кого-нибудь получается следить за всем материалом, существующим по одному предмету? Или даже по какой-то специальной области этого предмета? Это безумие…