Элмер Мендоса - Любовник Дженис Джоплин Страница 5

— Нет! Уходи прочь! — Потом бросился на пол: — Прочь из моей головы! — и принялся таскать себя за волосы.

Воцарилась полная тишина, в которой раздавалось только тяжелое сопение Давида. Наконец тетя обняла его и стала успокаивать:

— Тихо, тихо, мой мальчик.

— Это дьявол, тетя, у меня в голове дьявол!

— Мой племянник болен, — обернулась тетя Мария к Маскареньо. — Ему плохо!

Полицейский уже привык никому не верить, но все же не шелохнулся. Остальные также стояли, словно завороженные этим проявлением безумия. Воспользовавшись замешательством офицера, Нена перешла в наступление:

— Команданте, Давид никак не связан с делами моего брата, а кроме того, нездоров. Он всего лишь простой крестьянин, вы только посмотрите на его руки; говоря словами Атауальпы Юпанки, мозоли — вот его верительная грамота, и он продлевает ее дважды в год.

— Хватит мне голову морочить! — оборвал ее полицейский. — Где находится Грегорио Палафокс Валенсуэла?

— Я прогнал его из дома, — ответил дядя, — потому что не согласен с их идеологией.

Маскареньо посмотрел на него с нескрываемым недоверием и, казалось, вот-вот ударит, но в это мгновение Джонленнон длинно пукнул, отчего стоящие рядом с ним полицейские рассмеялись. Один из агентов, который последним слез с крыши, приблизился к начальнику и шепотом сказал, что живет в этом районе, знает в лицо всех членов семьи и Давид действительно не Чато. Начальник сердито взглянул на него:

— Я не просил вас давать разъяснения! — Вид у него вдруг стал очень усталым. — Пошли отсюда, — приказал он. — Лейтенант, выводите «драконов»!

Когда обитатели дома решили, что вроде бы все уже позади, Маскареньо напоследок поддал Давиду спереди коленом, и тот, скрючившись от боли, покатился по полу.

— Будешь знать, как ломать комедию, Ротозей! Начальник подошел к Грегорио.

— В следующий раз я арестую вас, и тогда вам придется отвечать за проделки вашего сына!

Они ушли, оставив дверь открытой, и в доме воцарилась гнетущая тишина.

— Вот гадство! — пробормотал Грегорио. — И все из-за этого засранца!

Давид поднял голову и посмотрел в окно; луна была похожа на золотую монету.

Глава 3

Он не стал раздеваться, только стянул свои ковбойские сапоги. Джонленнон, спящий на соседней кровати, в очередной раз громко испустил кишечные газы. Внутренний голос твердил ему, что, совершив убийство, он заклеймил себя на всю жизнь, что память о Рохелио будет преследовать его вечно. Давид чувствовал себя совершенно разбитым. Он вспоминал снова и снова, как в зверином порыве спасти свою жизнь нащупывал невидимый камень. Несколько минут назад двоюродная сестра помогла ему подняться с пола, пока дядя Грегорио с горечью бранил Чато:

— Чтобы я о нем и слова не слышал в этом доме! — кричал он. — Понятно вам? Для меня он мертвый и в могилу закопанный!

— Да успокойся ты, старый!

— Папа, этого нельзя так оставлять, надо подать на них в суд!

— На кого подать в суд? На полицию?

— Конечно! — настаивала Мария Фернанда. — Пойми, нарушены наши гражданские права, мы не можем терпеть подобный произвол, иначе они из нас станут веревки вить!

Они сидели в гостиной. Грегорио совсем сник.

— Обязательно надо подать на них в суд, — настаивала Нена. — Мы находимся под защитой Конституции!

— Безнадежно судиться с полицией!

— Это еще почему? С какой стати мы должны позволять полицейским и остальной своре нарушать законы? Только подумайте, к какому разгулу насилия это может привести!

Тут тетя вспомнила о Давиде, который молча сидел, уставившись печальными глазами на книжные полки.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голова болит.

— Нена, дай ему таблетку аспирина, пусть умоется и ложится спать на кровати Чато. Бедняжка, ему-то ни за что досталось!

Спальня была очень большая. Джонленнон уснул беспробудным сном.

— Я сейчас вернусь, — сказала Нена. — Помнишь, где ванная комната?

Давид кивнул, а когда сестра вышла, чуть не заплакал; ему нельзя здесь оставаться, надо уносить ноги, не дожидаясь рассвета. Его все больше привлекала идея отправиться на заработки в США, но он понятия не имел, как добраться до страны, о которой столько слышал от друзей.

Такая ли на самом деле Калифорния, как ему описывали? Может быть, у них действительно пива хоть залейся и женщины ходят по улице почти голые? А вот броненосцы там водятся, сосны растут? Сумеет ли он найти работу на лесопилке? Давид углубился в размышления о возможности трудоустройства, когда в спальню вошла Нена и бросила ему пузырек с бальзамом.

— Смажь этим ушибленные места! — Потом подошла к кровати Джонленнона, поправила сброшенное им во сне одеяло и присела с краешку, чтобы поболтать. — Ну как, тебе больше не удавалось убить оленя?

— Нет, их почти не осталось, истребили гомеросы и партизаны.

— А почему ты решил поехать на заработки?

— Так просто.

— У тебя болит? — Да.

— Вот сволочи, мне даже смотреть больно было, честное слово, но ничего, мы на них в суд подадим, вот увидишь!

— Нена, зачем им нужен Чато?

— Похоже, юноше захотелось сильных ощущений, вот он и подался в партизаны.

— Он что, в людей стреляет?

— Мне кажется, у него просто крыша немного поехала; папа говорит, что Чато вернется, когда с голодухи припрет, но пускать ли его в дом, он еще посмотрит.

— Хоть бы ничего с ним не случилось!

— Ничего с ним не случится; сейчас мода такая, в партизанах ходить, а то модно, знаешь, что душе угодно.

Нена посмотрела на свои наручные часы.

— Ну ладно, ты ложись, а у меня завтра ужасный день — экзамен по математике, а я ничегошеньки не знаю! Если подумать, насколько тебе жить легче, не имея на шее учебы! Только попробуй вообразить этот ужас: экзамен по математике, в субботу, в восемь утра! — Она направилась к двери.

— Нена!

— Что?

— Зачем ты надела этот пакет себе на голову? Мария Фернанда опять покраснела.

— Понимаешь, я иногда смазываю волосы майонезом, чтоб блестели, это хорошее естественное средство.

— Разве они потом не пахнут?

— Большеньки-меньшеньки, но можно потерпеть ради красоты.

— Ай, сестренка, — воскликнул Давид и рассмеялся, — у тебя хотдог на голове! — Марии Фернанде шутка не понравилась, и она принялась старательно подтыкать одеяло вокруг Джонленнона, хотя в этом не было необходимости. — Нена, тебе никогда не доводилось слышать голос у себя в голове?

— Нет, — ответила она сухо. — Я еще с ума не сошла!

— А ты не знаешь, какая часть человека возрождается после смерти?

— Кажется, мне что-то попадалось насчет этого.

— Может, это болезнь?

— Трудно сказать… Если хочешь, завтра что-нибудь разузнаю об этом. Приятных сновидений!

Оставшись в одиночестве, Давид стал смотреть в окно и размышлять.

«Я даже не хотел идти на эти танцы и вообще уходить собрался, когда Карлота потащила меня танцевать». — «Не говори чепухи, — возразил ему внутренний голос. — Ты только об этом и мечтал весь день, пока гонялся за броненосцем. Скажи спасибо, что жених один явился, а то бы…» — «Замолчи!» — «Как-то поживает команданте Насарио?» — «Заткнись!» — «Что-то сейчас поделывают полицейские в Чакале?» — «Замолчи, я тебе сказал!» — «Думаю, погони тебе не избежать». Давид вспомнил последние минуты перед полетом, выстрелы, с тревогой подумал об отце и со слезами на глазах повалился на подушку — ему, несчастному двадцатилетнему юноше, судьба подложила жирную грязную свинью.

Всю ночь Давида терзал внутренний голос, отчего голова у него разболелась, точно сжатая в огромных тисках. Он слышал, как его бессмертная часть разгуливает по мозгу, будто осматривая свои владения, и твердит ему, чтобы перестал дурака валять, что пора уж привыкнуть к ней, что все его страхи выеденного яйца не стоят. Она говорила с ним колким, уничижительным, властным тоном и уверяла, что ему уже никогда не избавиться от ее присутствия. Этот кошмар длился до самого утра и прервался лишь после того, как сестра потрясла Давида за плечо.

— Тебе что-то страшное приснилось?

— Нет… — Весь в холодном поту, он сел на кровати.

— Ты так кричал; наверное, это тебя совесть мучает — дядя Альфонсо нам уже все рассказал!

— Папа?

— Вставай, он совсем недавно приехал, ждет тебя на кухне!

Было уже около десяти утра. У Давида ломило все тело, в местах ударов образовались кровоподтеки. Он с трудом обулся.

— Пошли, — торопила его Мария Фернанда, — твой отец очень беспокоится!

— Он один приехал?

— Ну да, а ты кого-то ждал?

«Наверное, команданте Насарио! — издевательски подсказал внутренний голос. — Или, может, Карлоту Амалию?»

— Маму, — ответил Давид.

Альфонсо Валенсуэла добирался до родственников на попутках. Лицо его осунулось от усталости и бессонной ночи, но в то же время выражало удовлетворение, словно ему удалось избавиться от большой неприятности. Посадив сына в самолет, он, набравшись храбрости, тут же отправился на переговоры с отцом убитого. Ему удалось добиться от дона Педро Кастро обещания пощадить Давида при условии, что ноги его больше не будет в Чакале.