Нефоры - Гектор Шульц Страница 5

И мы пошли. Скакать, орать и трясти головами под уебищный кавер «Рамонов», который звучал со сцены.

– Хули вы такие скучные? – орал посетителям клуба Балалай, которые тоже начинали улыбаться и вливались в наши дикие скачки. Балалай снова начинал имитировать игру на балалайке, а Кир уссывался со смеху, глядя на его кривляния.

– Ебнутый пацан. Но по-правильному ебнутый, – вытирая слезящиеся глаза, сказал он. Мы с Жабой молча согласились.

– У Балалая два состояния, – сказала как-то раз Ирка, после того, как узнала Олега чуть получше. – Балалай нормальный и Ебалай, когда ебаната включает.

– Все мы немного ебалаи, – пьяно прогудел Олег в ответ на это, благодаря чему получил еще один вариант погоняла. Но Ебалаем его звали редко. Лишь в те моменты, когда он начинал откровенно чудить или скатывался в неадекватность.

Жил он на Речке, но тусил с нами на Окурке. Свою старую компашку он частенько крыл хуями, называя их лицемерами и скучными уебками. Вся жизнь Балалая была движением, и он, сам того не ведая, заставлял шевелиться и нас.

Подраться с пьяным ролевиком в клубе, выпить с ним бутылку примирительной на двоих и на следующее утро поехать в ебеня на игру? Запросто. Заступиться за девушку, до которой доебалась толпа гопарей, получить пизды так, что потом неделю ссаться кровью? Легко для Балалая. Подбить нас полночи ходить у дома Солёного, стучать в окна и выть как волки, чтобы Кир в итоге выскочил на улицу с любимой кочергой и разбил башку Балалаю? И это тоже было нормой. Играть в переходе на гитаре красивый блюз, а когда соберется толпа слушателей, проорать, что все пидорасы, и начать исполнять куплеты «Красной плесени»? Само собой разумеется.

– Понимаешь, Дьяк, – философски сказал он мне как-то на совместной пьянке, – жить – пиздец как скучно. И если ты сам себя веселить не будешь, то превратишься в тех цивилов, которых презираешь. Дом, работа, дом, изредка бухнешь и все время будешь страдать. Я так не хочу. Я хочу жить и жить ярко, понимаешь? Даже если сгорю нахуй.

Я понимал его. Потому что сразу после нашей беседы Балалай соблазнил двух девок и, утащив их в свободную комнату, убедил сделать ему минет на балконе в пятнадцатиградусный мороз. Ментам, забиравшим его, он сказал то же самое, что и мне. Что жить скучно и жить нужно ярко. В подъезде ему дали пизды за пререкания и оскорбления, но Балалая это не остановило. Иногда он слишком увлекался, и тогда на волю выползал Ебалай.

Был у него небольшой пунктик по поводу мигрантов. Олежа ненавидел их всеми фибрами души, и неважно, кто перед ним: индус, таджик, армянин. Картоху на рынке он принципиально покупал у русских, а проходя мимо какого-нибудь кавказца, запросто мог закуситься с ним и начать орать. Изредка эти концерты переходили в драки, и тогда уже Балалаю приходилось убегать, сжимая в руках пакет с картошкой и огурцами. Потому что у обиженных им всегда находилось подкрепление, и даже Ебалай понимал, что лучше сбежать с места битвы, чем подохнуть в жиже от скисшего арбуза под чьим-нибудь прилавком.

– Хуй его знает, – огрызнулся он как-то, когда я спросил его о причинах ненависти к мигрантам. – Просто бесят. Отъебись.

– Да тебя корежит, блядь, как идиота, когда ты смуглых видишь, – усмехнулся я в ответ. Олег вместо привычной ругани вдруг задумался и пожал плечами.

– Много причин, Мих. Обо всех и не расскажешь, – буркнул в итоге он, затягиваясь косяком. – Бесит их говор ебучий. Как воняют, бесит. Бесит, что наших на рынке наебывают. Даже бабок, которые последние копейки им несут. То картоху червивую продадут, то пару помидоров под прилавок сунут, пока бабка еблом щелкает. Когда чурка один идет, он тише мыши. А стоит двум-трем собраться, и пиздец. Спины широкие, каркают что-то на своём, до баб доебываются. Вступишься, дашь им пизды, так они сразу весь свой табор ебучий зовут. Братана моего на Речке как-то азеры порезали. Он мимо них проходил и замечание сделал, что заплевали весь асфальт у подъезда. Отвернулся, ему ножом в почку и засадили. Еле откачали, блядь.

– Не все ж такие оборзевшие, Олеж, – улыбнулся я, делая глоток пива, и, мотнув головой, отказался от косяка, который протянул мне Балалай. – Вон, дядь Гела в моем дворе. Как из Грузии вернется, всегда угощает сладостями. То мандарин отсыплет, то чурчхелу даст, папке моему всегда с машиной помогал, пока не продали…

– Ага. Это он с тобой такой, – перебил меня Олег. – А на деле? Каким он был в молодости? Так же доебывал баб и залупался на тех, кто ему пизды не может дать? Все они, блядь, такие. Короче, нахуй с тобой спорить. Заебал. Я их ненавижу и причины озвучил. Переубеждать меня не надо. Не куплюсь я на таких «дядь Гел».

Я промолчал, понимая, что нихуя не добьюсь от Балалая. Его мозги уже были кем-то промыты, и мои потуги могли лишь навредить. Со временем стали понятны его заскоки и странный для его возраста цинизм, потому что жизнь у Олега, как и у многих на Речке и Окурке, была не сахар.

Олежа жил в однокомнатной квартире с сильно пьющим и вечно простуженным отцом, злобной матерью и двумя старшими братьями. В нашей компашке мы не называли их по имени. Только по кличкам. Круглое Лицо и Длинное Лицо. Или, сокращенно Круглый и Длинный, когда было лень называть полностью.

Круглый – старший. У него была большая круглая башка и хилое тельце, как у пришельцев из ящика. Крохотные глазки, здоровенный нос и толстые, вечно слюнявые губы. Солёный, как увидел его, сразу окрестил старшего дебилом и, как показало время, он был отчасти прав.

Длинный – второй сын Балакиревых. Его башка была вытянутой, как дыня-торпеда, а лоб сильно скошен, словно мозгов в его голове совсем нет. Такие же, как и у старшего, крохотные глазки, нос и толстые губы присутствовали.

Олег разительно от них отличался. Он был ниже ростом, более крепкий и куда симпатичнее братьев.

– Бастард он, бля буду, – сказал начитавшийся Вальтера Скотта Кир, когда увидел выползающих из чрева подъезда братьев Балакиревых. – Либо мамка нагуляла где-то, либо спиздили у соседей, увидев, какие уроды рождаются.

Чуть позже мы стали свидетелями особого отношения к детям в этой семье. Круглого и Длинного любили, зацеловывали в жопу и всячески перед