Революция - Дмитрий Мойкин Страница 5

Желудочный сок обжег все, что мог, и мишка без лапы выглядел совершенно подавлено в этой густой желтой массе. Лапы не было. Но это не было проблемой. Вова почувствовал тепло в месте, где раньше было отверстие для ножика ревности и неудовлетворенности. Паренек дошел до комнаты, лег на пол. Посмотрел в потолок. Потолок падал. Но очень медленно. В общем эффект от одной маленькой лапки был слабоват, но мысли все равно спутались и развалились.

Вместо потолка над Вовой мерцал ковыль. Вместо потолка над парнем нависло поле. Или парень навис над полем. Короче, они смотрели друг на друга и умилялись. Какой мягкий воздух. Он гладит пазухи и горло — тут смотря как дышать. Вова услышал голоса. Разговоры молодых людей доносились откуда-то снизу справа. Парень не мог повернуть голову, но через мгновение перед его взором оказалась группа подростков, почему-то в куртках, хотя было если уж не лето, то поздняя весна — так подумал Вова, исходя из ярко светившейся зеленой травы и тепла, которое грело изнутри парня и согревало все вокруг. Его силуэт отбрасывал тень. И ребята заметили эту тень и посмотрели наверх. Они прикрыли глаза ладонью, чтобы солнце не мешало разглядеть застрявшего посреди высоты человека. Вова улыбнулся им. Он мог им улыбнуться и улыбнулся. Они улыбались — то ли в ответ, то ли щурясь от солнца. В общем, непонятно. «Кто вы?» — спросил Вова, но его вопрос повторился в его ушах хором различных голосов. «Кто вы?» — переспросил Вова, но ребята вновь одновременно с ним задали тот же вопрос. «Я Вова. Меня кинула девушка, и я жду революцию», — сказал Вова в тишине. Подростки потупили взор, оглядели друг друга, будто советуясь. А потом развернулись и уже молча пошли дальше по полю, оставив Вову в одиночестве. Он расстроился, но не повел и бровью. Лишь глаза его раскрылись широко. И он продолжил левитировать над чистым полем.

Вова лежал на зассанной скамейке в скверике недалеко от бара, в котором пил два часа назад. Он лежал, свернувшись на боку. Тело было напряжено, ведь сила веса тупо тянула скатится в свойственный множеству питерских скамеек глубокий желоб. Уже прошло около двух лет с той минуты, когда Вова летал над полем. Теперь не было той Веры, да и друзей Вериных тоже больше не было. Мать его умерла от нервного истощения. Все время этот долбаеб трахал ей мозги с тем, как плохо с ним поступила жизнь. Не забывал о революции. Однажды вынес из дома крупную сумму денег с похоронных и купил себе лицензию на огнестрел, пистолет, каску, бронежилет и одну гранату. Все остальные деньги он раздал безруким и безногим инвалидам, которых успел встретить. По связям в госорганах Надежда Александровна договорилась с некоторыми крупными ментами, а они в свою очередь отловили уже пустого Вову. Как только парня поймали — сразу же и отпустили. Мать не могла собственноручно остановить его безрассудный одинокий поход на современность, но и сажать своего сына тоже не хотелось. Смогла лишь умереть от последствий инсульта.

Вова менялся. Вот знаете таких людей, которые изо всех сил пытаются выбраться из зоны ментального комфорта, победить стресс, убить навязчивую тревогу. Он начал пить, все время шатался по барам. Сначала был скромен, и его принимали везде. Где-то даже угощали бесплатным пойлом, как друга заведения. Но постепенно слово «революция» перетекло из головы Вовы на его уста, и с учетом того, что Вова не особенно хорошо понимал и осознавал разнородность посетителей увеселительно-пивных заведений, скоро он нашел среди обладателей добродушных лиц и здоровенных пролетарских кулаков врагов себе не по карману и не по силам. В паре мест ему на постоянке отказывали в обслуживании, хотя с каждым разом Вова приходил к ним все с большим количеством денег. Почему в портмоне молодого хрюкающего в смехе пьянчуги водились деньги? — ответ на вопрос оставался открытым, и потому многие другие кабаки вдруг закрыли свои двери для этого странного баловня судьбы.

Но Санкт-Петербург город большой и свирепый: сегодня здесь был контактный бар, завтра его выгнали арендодатели за неуплату, послезавтра там открылся новенький спорт-бар. Поэтому Вове всегда удавалось прийти куда-нибудь и пропустить с десяток шотов.

И вот Вова лежал на зассанной скамейке. Шея искривилась. Лицо свалилось и припало к плечу, чернела правая глазница. Видимо, снова не смог поладить с постояльцами. Одно хорошо, что Вова был в сраку пьяный. Украл электронку у пиздюка и зализал чью-то даму. Потом его вывели на улицу. Идти домой не хватало сил и желания. Он лег и уснул.

На часах было что-то около семи часов утра. Стояла непривычная тишина. Хотя нет. Тишина была привычная. Сегодня суббота. В субботу утром странным покажется, скорее, шум, чем тишина.

На горизонте улицы, ведущей к скверику, в котором одиноко отдыхал Вова, появилась черная точка. Точка приближалась и укрупнялась. Проявился человеческий силуэт. В мраке осеннего утра терялись черты лица, но было ясно, что это был за человек. Это был человек, многое повидавший, многое претерпевший. Его походка утомленного выдавала стойкость духа, воспитанную на терпении. Руки висели словно цепи. Они, казалось, так же скрипели. Грудь человека вздымалась к небесам, а потом падала вместе с туловищем.

Вот путник подошел к скверику, к самой Вовиной скамейке, наклонился над спящим. Проверил жив ли спящий — ощутил ровное дыхание и сел рядом, на уголок. Скамейка неистового заскрипела от нежелания терпеть на себе сразу двух посетителей. Вова засопел и приоткрыл глаз, который впился в сидевшего у ног старика, потом закатился обратно ко лбу, и веки закрылись. Парень все так же ровно спал. Путник же, заметив эту случайную активность, подумал, что Вова проснулся и тихо, почти шепотом сказал;

«Извините»

Продолжил:

«Я вижу, вы страдаете. Мне не хотелось вас тревожить, но, мне кажется, я знаю, как вам помочь».

В этот момент Вовино лицо странно исказилось: брови упали на глаза, появилась кривая улыбка. Видимо, ему снился яркий сон. Старик счел гримасу за реакцию на его реплику и начал свой рассказ.

«Наше племя поистине тоскливо. Под племенем имею в виду нас — мужчин. Вы же тоже настоящий мужчина — я понял это по фигуре. Как-то все у нас