Алекс Константайн - Виртуальное правительство (Virtual Government) Страница 57

В свете данных о большом количестве детей, которые пострадали от сексуального насилия, но не получили от правоохранительных органов никакой защиты, особенно странно, что средства массовой информации с ликованием рекламировали первый доклад и замалчивали второй, где содержалась резкая критика первого.

Возмутительно, что доклад жюри 1991 – 92 годов “Семьи в опасности” обманом толкал правоохранительную систему Сан-Диего к принятию стандартов, которые могли отрицательно сказаться на судьбе пострадавших детей. Не менее возмутителен плагиат этого доклада, составленный Большим жюри округа Мерсед – сельскохозяйственного сообщества в центральной Калифорнии. 9 июля 1992 года газета “Сан-Диего Юнион-Трибюн” сообщила, что первоначальная ложь была перенесена в доклад жюри округа Мерсед “бесхитростно просто – почти слово в слово – из доклада жюри Сан-Диего. Даже некоторые свидетельские показания, цитируемые в докладе жюри Сан-Диего, появились в докладе жюри округа Мерсед”. Плагиат был обнаружен, когда сотрудники управления социальных службами округа Мерсед сравнили документы и пришли к выводу, что, по меньшей мере, на три четверти доклад жюри округа Мерсед состоит из измышлений, состряпанных под присмотром капитана Макфи в Сан-Диего.

Эх! Ну и паутина…

Глава 7

ДОМ УЖАСОВ

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХИАТРИЯ В НАЦИСТСКОМ СТИЛЕ -КЛИНИКА ОАК-РИДЖ, КАНАДА

СТИВ СМИТ И АЛЕКС КОНСТАНТАЙН

Целых 20 лет Стив Смит тщетно пытался заставить себя предпринять что-нибудь, чтобы призвать к ответу виновных в кошмаре, который он пережил во время “лечения” в психиатрической клинике Оак-Ридж.

Наконец, в 1991 году он запросил свою историю болезни из архива психиатрической клиники и получил документ на 15 страницах. С бумагами на руках Смит обратился в канадскую Коллегию врачей. И потребовал проверить законность экспериментального психиатрического “лечения” – садистского метода, который его мучители уклончиво называли “терапия, прорывающая защиту”. Коллегия провела расследование и категорично заявила, что в клинике Оак-Ридж никакие экспериментальные исследования не проводились – ни на Смите, ни на других пациентах.

Смит обратился в Совет здравоохранения Канады. В качестве доказательства он приложил к письму свою историю болезни. Совет здравоохранения дал указание Коллегии провести новое расследование. В письме на девятнадцати страницах Совет требовал тщательного расследования. “У меня есть копии писем, которыми обменивались совет и коллегия, – говорит Смит. – Переписка становилась все более резкой, причем коллегия обвиняла совет в действиях, которые “оказывают плохую услугу общественным интересам”.

На самом деле общественным интересам правда о погружении Смита в жуткий мир психиатрии пошла бы только на пользу. Услугу обществу оказало бы и разоблачение “экспериментаторов”, особенно доктора Элиота Баркера, который руководил “лечением” Смита в Оак-Ридж. Подопытных для психиатрических экспериментов часто выбирают случайно, решение зависит от секретных служб. Учитывая характер опытов доктора Баркера, заинтересованность ЦРУ весьма вероятна. Q причастности спецслужб говорит и финансовая поддержка, которую получил один из пациентов, который после выписки из клиники стал наемником и воевал в Родезии. Эксперименты на людях продолжаются – в нарушение Нюрнбергского соглашения. Жертвы экспериментов могут потратить десятилетия, чтобы собрать документальные свидетельства. История Смита не уникальна. Каждый из нас – это потенциальная жертва теневой науки, основанной на абсолютном презрении к правам человека.

А. К.

История Стива Смита

Зимой 1968 я бросил школу, но всем, похоже, было на это наплевать. Подростковая тяга к путешествиям натолкнула меня на мысль двинуться в Калифорнию. Я уже умел водить машину, и целью моей жизни было получить водительские права. Иногда я таскал у матери ключи от машины и катался по соседним переулкам. Родители развелись, когда мне было десять. Мы с братом жили у отца в Садбери, Онтарио. Мать ушла к крутому красавчику-бармену, отец пристрастился к алкоголю и скоро совсем опустился. Нам с братом приходилось самим заботиться о себе. Жили мы в запущенном доме, часто было нечего есть. Где-то с год отец медленно умирал, а потом нас с братом отправили к матери. Несколько лет пришлось терпеть побои и издевательства, которые в приступах пьяной ярости обрушивал на всех нас ее новый муж Билл. В 1987 году он покончил с собой. Мать доживает век в одиночестве со своими кошками и собаками.

После нескольких столкновений с морской полицией и судебной системой, которая очень недолюбливала местную контркультуру и жестко ее обрабатывала, я рванул к Западному побережью.

Вдвоем с моим другом Беном мы отправились в дорогу в разгар зимы – без денег, наобум. Автостопом мы доехали до ВаВа, Онтарио. Провели ночь в церковном подвале. Следующее утро было морозным, и путешествие стало настоящим мучением. Мы пешком побрели в Уайт-Ривер, “самое холодное место Канады”.

Перед нами стоял выбор: идти или умереть. До Маратона мы добрались поздно ночью, совсем окоченев. В городе все уже было закрыто. Хотя искать открытый ресторан все равно смысла не было. У нас не хватило бы денег даже на чашку кофе на двоих. Мы с Беном нашли маленькую автостоянку на окраине и угнали машину. Доехали до следующего города перед самым рассветом и хотели было бросить машину у автосервиса. Только мы стали вылезать, подъехала полиция. На пять минут раньше или позже – и моя жизнь пошла бы совершенно по-другому.

В кармане у меня (это было в духе того времени) лежали две таблетки ЛСД, которые я думал принять, когда доберемся до Ванкувера. Пилюльки всего-то со спичечную головку. Но на пути в Ванкувер замаячил арест, я их и проглотил. С этого-то и началось сошествие в ад, которое продолжалось восемь месяцев и от которого я не могу оправиться всю жизнь. О последующих сутках у меня сохранились очень смутные воспоминания, но некоторые моменты запечатлелись навсегда:

Я в темной стальной клетке; на стенах зловещие граффити. Я в наручниках стою перед врачом. Пол ходит ходуном.

В больничном отделении скорой помощи какой-то здоровяк валит меня на кушетку и пытается всунуть мне в нос пластиковую трубку. Я сопротивляюсь. Стакан жидкости, похожей на красное вино. Выпиваю, и через несколько секунд начинается жуткая рвота. У меня передоз, я страшно ослаб и напуган – сильнее, чем когда-либо за всю свою жизнь.

Несколько часов полный провал. Следующая картинка: я в зале суда, кругом полно скелетов в черных балахонах. Судья только глянул на меня и сразу отправил в местную психбольницу – па 30 дней, под наблюдение.

Первый день я пролежал привязанный к кровати почти без всяких контактов с окружающими. Следующая неделя прошла без происшествий. Со мной пару раз беседовали, но не могу припомнить, говорил ли я кому-нибудь про ЛСД. У меня было ощущение, что они никак не могут разобрать, притворяюсь я или под кайфом. Вскоре мне вернули одежду. Меня не запирали, и я считал, что мне можно выходить из больницы. Я познакомился с одной девушкой из соседней палаты, и она пригласила меня вечером потанцевать. Но когда я отправился на свидание, в дверях палаты меня остановил санитар, которому сильно не понравилась моя одежда – контркультурный прикид шестидесятых, бисер, обычные прибамбасы. Санитар вел себя ужасно агрессивно. Он оттолкнул меня к стене, схватил за джинсы и начал кричать что-то о приличной одежде.

И тут я допустил еще одну серьезную ошибку. Я стал сопротивляться. Он тут же повалил меня на пол. Набежали другие санитары, мигом сдернули штаны аж до колен и саданули мне какой-то болезненный укол. Потащили по коридору, втолкнули в пустую комнатуи заперли. Я был в бешенстве. Меня там девушка ждет, а я здесь, голый, заперт в этой комнатушке. Я бросился на пол и давай орать, пока не сорвал горло.

В моей истории болезни есть запись, датированная 26 апреля 1968 года. Она сделана через несколько дней после того инцидента: Стив Смит “обидчив, замыкается в себе и проявляет враждебность, когда ему запрещают делать то, что он хочет…”. Я и не подозревал, как опасен мой бунт. Никогда не сходи с ума в сумасшедшем доме. На следующий день я узнал, что меня отсылают в психиатрическую клинику для пациентов с криминальными наклонностями. Нет слов, чтобы описать охвативший меня ужас. Клиники пользовалась дурной славой. Это конец, думал я, оттуда на свободу не выйдешь. Да, у меня были серьезные проблемы, но сумасшедшим я не был. На следующий день на меня надели наручники, и два здоровенных охранника затолкали меня в поезд. Они ясно дали попять, что никаких глупостей не потерпят. Охранники показали мне полицейскую дубинку и здоровенный шприц. Путешествовать пришлось в обычном вагоне. Попутчики не спускали с меня глаз.

Мы добрались до Мидлэнда, Онтарио. Там нас ждала машина. Короткий переезд – и вот я стою перед клиникой Оак-Ридж, очень похожей на тюрьму. Железные ворота закрылись за мной; обратно я вышел только через восемь месяцев. Меня поразили размеры охранников; никогда в жизни не видел такой коллекции громадных обезьян. Никто из моих родственников или знакомых не знал, что я здесь. Я исчез с лица Земли. Никогда я не чувствовал себя более беспомощным и одиноким. Никто не сказал мне ни слова. Со мной обращались как с куском мяса. Раздели догола. Заглянули в рот, ощупали подмышки, волосы – проверяли, не прячу ли я там оружие или контрабанд Побрили голову. Обрызгали жгучей дезинфицирующей жидкостьк , дали тяжелый полотняный халат и закрыли в бетонной камере, выдав всего одно одеяло. Ни слова. Дверь захлопнулась.