Мэттью Стокоу - Коровы Страница 6

Он ходил с места на место, в вечерней бойне ему было неуютно. Кто-то за ним наблюдал, он это чувствовал. Но он трудился в стороне от других рабочих, а Крипе после обеда не выходил из убойного цеха. Он посмотрел через плечо. В темноте за вентиляционной решеткой мигнули и погасли два мягко мерцающих глаза. Он спрыгнул с табурета, но было слишком поздно, пространство за решеткой опустело. Он прижался к ней лицом и где-то вдалеке туннеля услышал удаляющийся звук вяло покачивающихся вздутых животов.

Глава девятая

В тот вечер ужин был ничего — какие-то мясные консервы. Зверюга ела молча, но пристально разглядывала его. После первого же куска Стивен понял, что она пересолила мясо. Он заставил себя невозмутимо жевать.

— Тебе нравится на работе?

— Нет.

— Девчонкой я работала на гусиной ферме. Тоже, блин, работка. Их засовывали вверх ногами в жестяные конусы с дырками внизу. И в сараях были сплошные ряды гусиных голов, свисающих из конусов. Нам надо было бежать с ножом вдоль линии отрезать их, и все было в кровище. Мы были вечно мокрые насквозь. И головы, срезанные вместе с шеей, были похожи на члены, когда они валялись на земле, все в кровище.

У Стивена в желудке что-то дернулось. Слова на него никак не подействовали — он переслушал все ее рассказы, когда ему еще восьми не было, о том, куда она, бывало, засовывала себе эти шеи, — но каждый кусок был солонее предыдущего, и внутренности собрались в ближайшем времени опорожниться. Он заставил себя проглотить еще немного, назло ей. В коридоре Пес тащил свое тело посрать. Стивен сделал выпад в сторону Зверюги.

— Не напрягайся. Я это уже слышал.

— Ладно, извиняюсь. Прошу, блядь, прощения. Матерям ведь полагается разговаривать со своими детьми, Стивен. Не знаешь разве? Только так тебя можно чему-то научить.

Он расхохотался ей в лицо.

— И чему ты меня хоть раз научила?

Игра в мамочку отвалилась от Зверюги, как кожа от змеи. Она перегнулась через стол, ухватилась за его края, суставы пальцев у нее побелели.

— Мудила ты неблагодарный. На всем, что принадлежит тебе, есть моя отметина.

В желудке снова начались спазмы. Стивен привстал навстречу ей, но он был еще не готов дать себе волю. Собственная ненависть парализовала его, и на секунду он замер, чтобы перевести дыхание.

А когда он был меньше и она представляла собой огромную тушу в голубом платье из набивной материи, которую он безрезультатно пытался ударить, высоко задирая колени, слабый в своей детской ярости, выхода из положения не было, и всегда кончалось тем, что он с визгом убегал и невидящими от слез глазами искал кукурузные поля, в которых все киношные детишки спасаются от взрослого мира. Теперь он вернулся.

— И что я из себя представляю, ненормальная ты сука? Непонятно что, что ты так основательно заебала, что никогда не сможет измениться и жить среди других? Господи, все, на что я способен — это пройтись по улице.

И он, изможденный, стал блевать на стол, уцепившись за него руками. Зверюга тихо засмеялась, тяжелыми шагами пересекла кухню и встала над Псом, который сидел на своем сральнике.

— Ну, тогда время не прошло даром.

Она подняла юбку и помочилась на захныкавшее животное.

В мягком монохромном свете телевизора шкура Пса выглядела темной и промасленной. Волоски собрались неровными волнами, когда Стивен провел по шерсти полотенцем взад-вперед, открывая трогательную узкую полоску белой кожи и кучки блох то там, то сям. Жестокая вонь Зверюгиной мочи горела в мертвом воздухе, сносила укрепления в мокрых спорах, черневших по углам, и собиралась навсегда поселиться в комнате. Пес ворчал от удовольствия, что ему уделили внимание, но в его глазах светился тот печальный огонек жертвы предательства, что появлялся после каждой жестокой выходки Зверюги, от которой Стивен не смог его защитить.

Глава десятая

Раньше он уже бывал на пятом этаже. Долгие годы, пока он рос, это было частью пути, ведущему к временному избавлению от безумных бочек, которые катила на него мамаша. По ступенькам, которые вечно не освещались и скрипели так, что ноги мальчика начинали трястись от страха, мимо лестничной площадки, где изоляция была такой надежной, что тени должны были, просто обязаны скрывать что-то омерзительное и зубастое, что жаждет детской кровушки, к лестнице в конце, по которой взбираешься к квадрату разбитого стекла, потом на крышу, задыхаясь, выходишь на дневной свет, глотаешь пыльный воздух города, казавшегося черным, — чтобы затем вдохнуть всей грудью и нырнуть вверх, прочь, в мир, где нет ни чудовищ, ни матери.

Сразу за пределами кольца отчуждения сверкали огни и разбрасывали по миру краски. И краски тогда имели большое значение — каждая неоновая тень тянула его к себе, обещая новый способ жить, каждый сияющий изгиб стеклянной лампы был целым миром, который сомкнётся вокруг тебя, если заблаговременно к нему устремишься, и пронесет тебя через теплые фиолетовые ночи туда, где играет музыка и смеются люди.

Постоять у перил на краю крыши, попинать валяющиеся рядом кирпичи и помечтать спуститься в городские огни — это искупало визги и побои, которыми его неизбежно приветствовали по возвращении в квартиру.

Но когти времени побывали на фонарях, и те потускнели. У них появился новый смысл, не радовавший сердце Стивена. Когда-то они были топливом для его мечтаний, теперь стали разъедающим дух напоминанием о том, что эти мечты не осуществились. Так Стивен перестал лазить по лестнице по ночам, и вместо этого принялся искать на менее переменчивом телеэкране дороги к мирам, виденным с крыши.

Теперь пятый этаж стал иным. Сорок ватт горели над пыльной серой ковровой дорожкой, и в ярко-коричневом свете Стивен увидел только копию собственной лестничной площадки. Слабенькая электрическая лампочка и ход времени разоблачили ложь огромной призрачной тьмы, которую он воображал себе, будучи ребенком. Больше не существовал таинственный и страшный проход к мечтам, так манившим его в детские годы.

Но стоя там, молча набираясь храбрости перед квартирой Люси, он не мог не надеяться, что это место снова станет отрезком на дороге к счастью. Не к настоящему счастью, которое по бедной его комнате так метко разбрасывает телевизор — на это он не мог надеяться — но как-то приблизит к этому идеалу, создаст копию частокола, построенного только из тех материалов, что имеются под рукой, за которым его одиночество будет неглубоко захоронено.

Люси открыла дверь, потом отошла назад и рухнула на кушетку. Стивен последовал за ней и присел на край. Комната выглядела так, будто ее подняли и встряхнули. Сотни мелочей в беспорядке валялись на каждой поверхности, где только возможно. Кое-где была одежда, упаковки от продуктов, но многие предметы были изготовлены из блестящей стали и, казалось, имели хирургическое назначение. Небольшие лампы горели по углам желтым светом, видеомагнитофон показывал операцию на брюшной полости — кровь на зеленом медицинском халате крупным планом, тугие складки на грязных резиновых перчатках, щупающих человека изнутри, тихий голос комментатора.

— Это продают для тех, кто хочет стать врачом, чтобы они учились. Но не думаю, что они ищут то, что надо.

Люси говорила, не отрывая взгляда от экрана. Хирурги что-то сделали с органами, и она закричала, нагнувшись вперед и сощурившись:

— Гляди! Видел, что было, когда он приподнял печень?

— Что?

Люси перемотала, нажав кнопку на пульте. — Что-то под ней было. Разве не видел? Что-то черное и блестит. Гляди.

Запись пошла снова, и черная штука под печенью оказалась просто полостью, заполненной кровью.

— Блядь.

Люси резко откинулась назад, но от экрана она не отвернулась.

— Вот почему они это не показывают? Однажды ведь покажут. Вот забудут спрятать, и я узнаю, где точно это находится.

Затем, что-то припоминая, повернулась лицом к Стивену.

— Ты в коровах посмотрел?

— Ничего там не было.

У Люси вытянулось лицо.

— Ты ведь не смотрел.

— Нет, смотрел. Точно говорю, смотрел. Я там все разворотил, и ничего я не видел, кроме кишок.

— Ты заглядывал в сами органы?

— В некоторые да.

— А в кишечник заглядывал?

— И как я мог, по-твоему? Там все забито говном.

Люси злилась.

— Может быть, это как раз там. Тебе следовало проверить.

— Нет там ни фига.

Люси цыкнула зубами от бешенства и остановила видео. Стивен беспокоился, ему надо было завязать с ней отношения. Из всего, что у него было, на жену и ранчо в деревне больше всего тянули эта вот комната с царившим в ней раздраем и эта девчонка с сиськами под майкой, раскинувшая ноги в разные стороны. Он постарался говорить понимающим тоном:

— Откуда ты знаешь, что там что-то есть?