Уильям Берроуз - Билет, который лопнул Страница 6

Охранник по прозвищу “Роза” сидит на скамейке в кузове раскачивающегося грузовика вместе с молчаливыми подрывниками. Он не знает ни куда едет ни что будет делать когда туда доберется… «старею… сторожем на склад… может музейным охранником…»

Я остановился у газетного киоска на Шафтсбери-авеню и купил экземпляр “Encounter” рассчитывая в рубрике “Эрос” обнаружить изящную прозу отвлеченную до такой степени что образной дорожки не возникает.

(Сопутствование или скорее сопоставление с этой неизменно удачной хотя и схематичной фигурой речи с помощью приписывания синтаксически виновной аналоговой метафоре того или иного пола.)

Без десяти двенадцать ночи я вошел в вестибюль “Бутса” а снаружи стоял “Добряк” на лице блики синего неона при взгляде на него возникала мысль о больном металле лицо сжигаемое неторопливыми холодными пожарами. (безнадежно упадническое отрицание общественных ценностей посредством отверстий оплодотворяет перспективу и амбивалентную самоуверенность скрытого тоталитаризма.)

Я знал почему он там стоит. У него не было наличных чтобы отоварить рецепт. Он ждал человека которого смог бы раскрутить. (увязнув в несоразмерной злобе он не добивается даже несообразной искренности истерии скорее — тревожной дремоты с контрапунктом в виде инфантильного обнажения фрагментарных провинциальных гениталий.)

— Нужна капуста к рецепту, старина?

Он обернулся посмотрел на меня и решив что я не из легавых кивнул. Я дал ему фунт.

— Этого хватит на шесть доз. Увидимся на улице.

Он опять кивнул вошел внутрь и уселся в очередь в рецептурный отдел.

(по иронии судьбы форма банальна до глубины всей макулатурной души амбивалентно бичующей небоеспособные щупальца словесного поноса)

Я ждал полчаса словесной грязи. (в подтверждение существования их творца их периодически взбадриваемые жизни испытывают смертельную жажду направления или курса предписываемого легко узнаваемыми формально негативными аналогами наибольшего доверия заслуживает банальная “приватизация”)

— Если хочешь можешь раскумариться где угодно.

Я видел что у него нет своего жилья. Он только кивнул и мы взяли такси. Когда мы приехали мне пришлось его будить и помогать подняться по лестнице. Сидя в очереди с рецептом он наглотался чумовых колес. Я усадил его в кресло. Он тяжело подался вперед и высунул язык. Открыв один глаз он взглянул на меня.

— Откуда я вас могу знать?

— Прямо с самого начала с врожденного знания.

Его взгляд ощупал меня внутри. Он улыбнулся вертя в грязных пальцах солдатский шарф.

— Вам лучше было бы позволить мне закончить дело а не бросать его на полпути.

(породы плодящиеся с подобной целью — чтобы с достойной уважения осведомленностью самодовольно спросить «Это еще зачем?» Я чувствую доступность ухода от вопроса.)

— Не забудь у меня уже иммунитет.

— Да благодаря мне.

— Благодаря “Добряку”.

— Ну и что это вам дало? — Он показал на зеркало. — Посмотрите на себя… измучились извелись… (оборотить то есть оболгать и превратить пульсирующее многообразие человека в непереводимое зачаточное слово означающее тайное единомыслие “непохожести”)

— Да на себя посмотри “Добряк”… сексуальная шрамовая ткань на всех кого я спрашивал живых и мертвых мне следовало знать.

(мистер С. который недавно стал важной персоной дело попросту в противоречиях прирожденного местного пророка склонного к громогласным смелым признаниям зависящим от банального безграмотного процесса восприятия)

Я нашел “Добряка” в полицейском участке на вершине холма. Он сидел на лавке лицо невыразительное как пустой экран. За столом щурился сквозь сигаретный дым сержант полиции.

— От него одно беспокойство, — он показал на “Добряка”, — бумаги muy malo[9] no en ordenes[10]…

— Паспорт у него есть?

— Да есть но дата здесь и дата здесь no corresponde[11]… muy malo… наверное паспорт фальшивый… конечно придется послать его в Столицу…

Он проследил за моей рукой и проверил достоинство купюры которую я подсовывал под потрепанный зеленый журнал регистрации приводов.

Он взял паспорт и принялся его листать.

— Ах да… вот дата въезда… Да все в полном порядке… ваш паспорт сеньор…

“Добряк” стоял с паспортом в руке…

— Пойдем “Добряк”. — Я взял его под руку и повел к дороге.

— Adios senores.

— Adios.

Я вел “Добряка” взяв его под локоть. Он весил не больше собственной одежды. Мы уселись под деревом отполированным другими сидевшими там до и после время перевело стрелки в поле белых маленьких цветов близ развалившейся сигнальной вышки. Мы помним эти дни как бесконечную процессию тайной полиции всегда везде в различных формах. Близ Гуаякиля сидел на берегу реки и видел как большая ящерица пересекает илистые равнины усеянные арбузными корками выброшенными из плывущих мимо челноков. Эго был уже конец пути. Моя смерть на его лице увяла средь футбольных результатов писсуаров и велосипедных гонок… и вновь возникла на лице Яесмя в гостинице “Зеленой” фасадом выходящей на долину.

Он стоял с войсками на склоне марокканского холма а вокруг них флейты Пана бесстрастные и тихие как голубое небо… Он услышал как из кармана раздался голос Бяки “Возьми меня с собой”… Он нащупал пластиковый пакетик и вынул его… Внутри была гладкая серая пленка… Он двинулся на флейты Пана к далекому горному селению своего детства где кружит по улицам голубая дымка и время замирает в крытых шифером домах… Слова покидали его разум… Он проплыл сквозь рассветы подземки и турникеты… В ливне разрушенных предместий описывали неторопливые круги мальчишки на роликовых коньках… на Ю-Йорк, Ариж, Им, Остон медленно опускались серые светящиеся хлопья… мятые тряпичные тела на улицах из металла и стекла продуваемых ветрами времени… с сиренных вышек гнусавые потоки страха… положительная обратная связь на опустевших улицах Пан Бог Паники извлекает из флейты голубые блюзовые ноты словно обезумевшая машина времени поднявшая ураган столетий… ветер в пыльных кабинетах и архивах… управленческие книги разбросанные по мусорным кучам земли… символические книги всемогущего правления которое с рождения до смерти контролировало мысль чувство и движение планеты железными клешнями боли и наслаждения… символы контроля стертые в словесную и образную пыль; мятые тряпичные тела огромной машины контроля… Вся структура реальности взлетела на воздух в бесшумных взрывах под жалобный вой сирен… Флейтисты из далеких горных селений выпустили Пана Бога Паники на улицы образа… мертвые азотистые улицы старой съемочной площадки… бумажная луна и кисейные деревья а в черно-серебристом небе громадные прорехи как будто мировой покров упал дождем блестящих кинохлопьев… Двадцатые годы кренясь промчались по темнеющим городам в черных “Кадиллаках” отхаркивая кинопули ускоренного времени… в открытое окно заносятся запахи болота и старые газеты… оргазмоманы свалены на чердаке точно шуршащая мешковина… тюфяк отформован со всех сторон отражались мастурбирующие предвечерья… «Трудно выбраться»… словесно-образная кожа точно резиновая игрушка покрыта серой позвоночной пылью… Голубые ноты Пана тонкой струйкой заливали серебристые паровозные гудки… вызывая плененного Джинна из космических скафандров для совокупления которые прилипли к его мускульному вожделению и жгучей сексуальной коже… Зеленые мальчики-рыбы бросили свою пытку фантомными обличьями и как рыбы покинули сад через прозрачную воду… Экспериментальные существа последовали за музыкальной оболочкой из света и цвета… Флейты Пана тонкой струйкой заливали друга его детства… чистые голубые удары сквозь Сад Наслаждений… колющие черное насекомое… Он ускользнул из времени в… Его кинопистолет взорвал память… Голубой мальчишка из далекого горного селения протянул руку к другому прибору… Они холодные и бесстрастные как небо сплелись друг с другом в компенсирующих давление креслах… прилипшие друг к другу в замедленных лицах… крест-накрест оплетенные экспериментальным свистом чужих губ уже прерванным с рождения до смерти… кожа контроля растворилась оставив мятые тряпичные тела шуршащей мешковины… Когда сперма вылилась из баков на улицы образа по легковесным сексуальным мыслям пронеслась взрывная волна… мировой покров упал дождем… все что из старого кино слабеет при его прикосновении.

В чужой постели

Ликин проснулся первым… Он не мог вспомнить где находится… Постепенно взгляд его голубых глаз затуманенных истощением отметил красные носки и металлические кусты с серебристыми листьями окружавшими лужицу в которой он лежал… В памяти вновь всплыла страшная ночь… Контрольные индикаторы их космического корабля внезапно погасли из-за вмешательства незримой чужеродной силы ледяной нитью протянувшейся сквозь каюту… Не только механические рычаги управления были выведены из строя но были парализованы и нервные центры… Они со вторым пилотом Брэдли два часа беспомощно сидели в своих компенсирующих давление креслах а вторгшаяся сила вела их корабль по отвратительной спирали сквозь ядовитые облачные пояса неведомой планеты… Когда они совершали посадку Ликин и Брэдли уже были без сознания… Как они выбрались из корабля?.. Он встал и споткнулся о спящую фигуру своего спутника голого если не считать облегающего прозрачного космического скафандра который прилип к его мускулистому телу… Прежде чем разбудить Брэдли он решил наскоро осмотреть местность… Он находился на дне глубокого оврага окруженного красными скалами из некой полупрозрачной субстанции… Он выбрался из оврага и оказался на плато… Фантастический ландшафт из многокрасочных скальных пород высеченный точно статуи из жидкой синей лавы перемежался сталагмитами такой жемчужно-белой яркости какой ему не доводилось ощущать ни в одной из предыдущих экспедиций… Небо было подобно зеленому океану… Вокруг плато над горизонтом светило четыре солнца, все разного цвета… Синее, зеленое, красное, а одно (намного больше остальных) ярко-серебристое… Воздух отличался звонкой прозрачностью которая казалось придает силы его телу от чего движения были невероятно четкими и легко давались… Он повернулся и стал вновь спускаться в овраг к лужице… Он ощутил в мозгу щелчок словно блеск кристалла и услышал серебристый голос: «Иди сюда незнакомец»… Брэдли был приучен к телепатическим явлениям но этот голос был на редкость отчетливым и близким… Он перебрался через большой камень и увидел лужицу… Его друг еще спал… Рядом с ним сидел земноводный мальчик-рыба поблескивавший водой из лужи… Существо пульсировало от полупрозрачного зеленого света который пронизывал плоть вихревыми потоками… Голова представляла собой остроконечный купол поднимавшийся от тонкой шеи с обеих сторон которой торчали жабры напоминавшие чувствительные пористые крылья… Существо было покрыто пленочной субстанцией с сетью прозрачных вен… Поверхность тела находилась в непрерывном движении точно неторопливо стекающая со статуи вода… Лицо было почти плоским но с резко и красиво очерченным носом и губами и огромными жидкими глазами над широкими острыми скулами тонкое строение которых просвечивало сквозь прозрачную кожу… Существо сидело скрестив ноги и на бедрах его выступали маленькие серебристые плавники из тонкой кисеи… Хрупкие волнистые ноги заканчивались перепончатыми ластами… Между ног Ликин разглядел гениталии слегка возбудившиеся от любопытства когда мальчик-рыба погладил его спящего спутника по голове и робко попытался проколоть скафандр своими длинными зелеными пальцами… Ликин двигался с осторожностью чтобы существо от страха вновь не скрылось в луже… Мальчик-рыба обернулся и посмотрел на него с застенчиво-мечтательной улыбкой… Электрическая дрожь пробежала вверх по его спине и вспыхнула кристаллическими рыбьими словами: «Подойди незнакомец… Не бойся»… Губами существо не шевелило… Дрожа всем телом от волнения Ликин двинулся вперед и опустился на колени рядом с водяным мальчиком который вытянул мокрую руку и слегка сжал его плечо… Трепет охватил его от этого контакта… В мозгу его лопнули пузырьки подводной памяти… Он находился в чужеродной среде, плавал извиваясь в кристаллических каменных прудах и грелся на известняковых берегах обмахиваемый гигантским папоротником под звуки капающей воды… Плыл по разрушенным городам вместе с водяными тварями извивающимися в неторопливых водоворотах оргазма, устраивал на поверхности взрывы разноцветных пузырьков, за ним тянулись голубые ленты…