Евгения Мелемина - Полёт попугайчика Страница 6

Томми чувствовал, как смутное недовольство своей жизнью постепенно превращается в требование выразить протест. Ему хотелось высказать матери все, что он думает о ее гребаном политеизме, о том, что убийство кота – самое подлое, что она могла сделать, что не стоило резать его модную футболку в лоскуты, и что он, Томми Митфорд, уже взрослый человек, взрослый парень, которому плевать на рай и ад, и на инопланетян, пожалуй, тоже.

Он шел по Речной улице, засунув руки в карманы толстовки и от злости то и дело прикусывал губы. Мысленно он вел диалог с миссис Митфорд, и его лицо странно искажалось – Томми не умел скрывать эмоции.

Выглядел напуганным, когда пугался, растерянным,  когда терялся, расстроенным, когда расстраивался.

Неплохо было бы научиться держать себя так, как держится Хогарт, подумал Томми. Переживать все внутри, а снаружи быть совершенно спокойным. Если бы какой-нибудь дурачок подскочил во время свидания, Томми вряд ли смог бы просто показать глазами на дверь. Наверное, он растерялся бы, вскочил, принялся знакомить свою девушку с дурачком, делиться своей пиццей и заминать нелепую ситуацию изо всех сил.

Ему снова представилось лицо девушки – миленькое и раскрасневшееся, с сухими губами, потрескавшимися от жара.

Томми поежился. Теплая постель, чай и тонна лекарств – он всегда болел только так. Мать ни за что не отпустила бы его больного на свидание, даже если бы это было последнее свидание в его жизни.

Наверное, ей пришлось тайком убежать из дома.

Поднимаясь по ступенькам крыльца своего дома, Томми с тоской подумал: вокруг столько парочек. Они творят безумства, встречаются на задних рядах кинотеатров, целуются в коридорах школы, нежничают и делятся друг с другом завтраком. Карла и Алекс тоже скоро образуют уютную парочку – Томми знал, что Алекс неравнодушен к Карле уже год, и вся его бравада и напускная взрослость – все ради нее. Карла знает об этом и наверняка ломается только для виду. Как она сказала – никогда не будет стелиться перед парнем…

Может, уже сейчас, пока Томми снимает кроссовки, Алекс с Карлой лежат в кровати, и он обнимает ее бедра, целует ее живот, а она пытается обхватить ногами его плечи и заставить спуститься ниже.

А может, это происходит давно и регулярно – Карла и Алекс постоянно остаются вдвоем.

Ну вот и все. Томми,  ты выброшенный за борт придурок с блокнотиком в кармане.

– Томми?

– Да, мама. – Он выпрямился и аккуратно повесил ветровку.

– Четверть одиннадцатого.

– Я немного задержался.

– Я могла уже давно лежать в постели, Томми. Если я не высплюсь, у меня поднимется давление.

– Хочешь, подогрею молоко?

Томми пошел на кухню, а она следом, шлепая мягкими тапочками и придерживая на груди разъезжающийся мягкий халатик.

– Я уже не засну, – пожаловалась она, села и молча смотрела, как Томми открывает холодильник, наливает молоко в кружку и греет его на медленном огне. – Утром будет ужасная головная боль.

Черт тебя возьми, подумал Томми, сцепляя зубы. Утром ты поднимешься разбитой, будешь требовать задернуть шторы и принести таблетку, а когда я уберусь в школу, примешься болтать по телефону с тетей Лорой и мазать лицо жирным кремом, а потом спустишься вниз и усядешься смотреть утренние шоу, поглощая фисташковое мороженое.

Однажды Томми, весь измученный чувством вины, от расстройства забыл телефон, вернулся за ним домой и застал эту картину.

– Погода меняется, – отхлебывая молоко, сказала миссис Митфорд, – не расстраивай меня, Томми, я тяжело переношу эти перемены.

– Извини, – сказал Томми.

Наклонился и поцеловал ее в теплую макушку.

Он пойдет в душ, а она будет сидеть здесь и ждать, пока он закончит и уберется в свою комнату, и только после этого отправится спать.

– Мне дали роль в пьесе, – сказал Томми. – Не очень значительную, но…

– Надеюсь, ничего жуткого? – спросила миссис Митфорд. – Когда актер играет, он программирует свою реальную жизнь. Нельзя играть маньяков, убийц, собственную смерть, несчастные случаи. Любая роль оставляет отпечаток на личности актера. Как думаешь, почему Мэрилин Монро покончила с собой? Сцена сожрала ее энергетику подчистую. Я бы не хотела, чтобы с тобой случилось что-то подобное.

– Я играю статую, – устало сообщил Томми, – она не шевелится и не разговаривает, так что программировать там нечего.

– А вдруг тебя парализует?

– Вряд ли. Не волнуйся, мам, это крошечная роль.

И все-таки по лестнице наверх он поднимался с тяжелым чувством неизбежного.

Холодок поднимался по спине, словно и в самом деле подкрадывался сзади кто-то, кто с хрустом переломает Томми позвоночник и превратит в беспомощное бесчувственное тело.

Я не тело, думал он, засыпая, я – человек. Взрослый человек… Я поступлю в колледж и буду писать отличные статьи… и красивые поклонницы тоже будут ждать меня по два часа. Потом я приеду на встречу выпускников, Минди увидит меня и подойдет с бокалом шампанского… Карла тоже приедет, у них с Алексом будут дети. Я буду получать четверть миллиона в год, куплю две машины, заведу кота… А Хогарт, наверное, станет игроком Высшей Лиги…

Поток плохо связанных мыслей прекратился. Томми заснул.

Его рука свесилась с кровати, отбрасывая мягкую короткую тень. Блокнотик, выпавший из кармана,  белел на полу. С плакатов, которые давным-давно следовало сорвать со стен и отправить на помойку, на Томми пристально смотрели неподвижные глаза умерших людей. Среди них была и Мэрилин Монро – миссис Митфорд внимательно следила за содержанием плакатов, и мало-помалу заменила рок-звезд своими кумирами.

**  *

Томми взбрело в голову извиниться. Он привык извиняться почти за все, потому что хорошо знал вкус вины. Заметив, что Хогарт стоит перед своим распахнутым шкафчиком, и рядом не крутится никого, кто мог бы помешать, Томми подошел к нему.

– Привет, – сказал он.

Хогарт скользнул взглядом и кивнул. Томми не удержался и заглянул в его шкафчик: смятая футболка, коричневый бумажный пакет, пара тетрадей, знакомая распечатка в файловой папке. На дверце – футбольные карточки с фотографиями известных квотербеков.

– Я вчера смотрел, как вы играете, – сказал Томми. – Отлично играете… Я хотел тебе сказать, что вы хорошо играете, но тут высунулась ведьма Стефани и записала меня в статуи. Поэтому я подошел к вам в пиццерии. Чтобы сказать, что… хорошо играете. Извини, что вмешался.

Вот тебе и умение общаться с людьми. «Хорошо играете» просто навязло на зубах.

– Играл когда-нибудь? – спросил Хогарт, проигнорировав «к вам» и извинение.

– О да, – сказал Томми. – В настольный теннис. У меня неплохо получалось, но не настолько хорошо, как вы играете.

Да чтоб ты подавился своим языком, Томми. Что с тобой случилось?

– Настольный теннис, да? – повторил Хогарт, вынимая из шкафчика хрустнувший бумажный пакет.

– Ага, – ответил Томми. – Маленький мячик и ракетки.

– Интересно, – сказал Хогарт, захлопнул шкафчик, развернулся и пошел по направлению к столовой.

– Ты идешь обедать? – спросила Карла, дернув Томми за руку. Откуда она взялась и как давно стояла рядом, Томми не знал.

Томми глянул на часы.

– Иду. У меня полчаса до репетиции.

– Ну так быстрее.

Томми и Карла сели за угловой столик, треснутый посередине. Это было обычное место их троицы, но сегодня не хватало Алекса – он отравился.

– Никотином, – сообщила Карла, гоняя по пластиковой тарелке кочанчик брокколи. – Выкурил почти две пачки, его еще вчера тошнило со страшной силой.

Значит, не было для них никакой постели. Или была, и Карла пытается это скрыть?

– Боже, сюда идет Моран, – шепнула Карла. – Томми, я тебя прошу…

Берт Моран остановился возле Томми, сгреб его обеими руками и заорал:

– Ты т-а-ак вырос, миленький! Вчера еще я видел тебя вот таким крошкой! Вот таким крошкой с двумя длинными ушками! Тебя звали Пиппи и ты рассказывал, как подрачиваешь у дверей женской раздевалки!

Он потрепал Томми по голове и словно от избытка чувств ударил его ладонью по затылку. Томми еле успел подставить руку – иначе впечатался бы носом в свою тарелку, прямо в картошку фри, густо залитую кетчупом.

Ломтики картошки прилипли к локтю.

– Кушай, – ласково сказал Берт. – Кушай, детка.

Все привыкли к развлечениям Берта – он давным-давно выбрал Томми своей мишенью, и следил буквально за каждым его шагом, вычитывал его блоги и все интервью – черпал информацию для шуток.

Привыкли, но каждый раз смеялись. Берт, огромный и нескладный, грузное тело на коротких ногах, почти мультяшный злодей, шутил не смешно, но Томми каждый раз так нервничал и так отчаянно краснел, что шоу никому не надоедало.

– Ну что ты, маленький? – участливо спросил Моран. – Соус размазался? Не переживай, у меня есть еще.

Он поставил обе руки на стол, наклонился и пустил длинную густую нитку слюны в тарелку Томми. Прямо на горку картошки.