Дорота Масловская - Польско-русская война под бело-красным флагом Страница 6

Вокруг одни шесты, а на них флаги, куда ни глянь, везде бело-красные знамена. А ведь я хочу только твоей любви, но меня в любую минуту могут ударить или даже убить, к примеру. Первый встречный может убить. Человек человеку волк. А друг, бля, предаст.

Стоит очень поздняя, глубокая ночь, море, пляж. Вокруг ни одной живой души, те два хмыря уже давно поджали свои кожаные хвосты и испарились как камфара, будто их никогда и не было. Несмотря на оскорбление, которое она мне причинила, я не могу просто пропустить ее слова мимо ушей. Это выше моих сил. Потому что как бы там ни было, а с ее стороны это было хамство чистой воды, хотя теперь она нежная и романтичная.

Не говори так, Магда, потому что все равно я тебя не слушаю. Я тебя больше не хочу. Ни слушать, ни все остальное. Потому что твои слова полны лжи, отравлены ядом лжи и фальши. Я больше так не могу. Не далее как сегодня ты меня отвергла, если не принимать во внимание условностей временного летоисчисления. Потому что по законам времени это случилось типа вчера. Но так или иначе, ты растоптала мое чувство. А потом заявляешь, что все неправда, что у тебя судорога в ноге и ребенок. Что он тебя убивает и все такое. Ты обвиняешь меня, что это мой ребенок. После чего оставляешь подыхать на пляже, а сама связываешься с какими-то мудаками. Судорога в ноге у тебя вдруг проходит. Ребенок тоже. Полная мобилизация. Нос по ветру, как рыба, почуявшая свежую кровь. Обо мне ты вслух, как Иуда, сказала, что я умственно дефективный. И не вздумай теперь отпираться, это всё твои поступки, и ты их собственноручно совершала. А теперь ты, наоборот, опять говоришь, что меня любишь, но я, Сильный, последний раз тебе повторяю, что между нами все кончено.

Да, вот так я и сказал. Без залечек, без особой горечи обид, без ботвы о какой-то там любви. Потому что, Магда, это тот тяжелый случай, когда нет никаких шансов на снисхождение. Ее способность не чувствовать и тени эмпатии меня просто пугает. А Магда опять в рев, причем рыдает все громче и все более убедительно. Говорит, что ее еще никогда в жизни никто так не обижал, как я, своей жестокостью, своей сухостью, своей ментально-непробиваемой скорлупой чувств. Можно даже сказать, чешуей, которая меня покрывает. Говорит, что те двое хотели ее просто убить как собаку, и меня бы тоже убили. Если бы она не сказала им, что я умственно отсталый, они бы меня тоже прикончили. У них были пистолеты, пневматическое ружье, охотничьи ножи и другое оружие. Разное. Они прятали его под курткой, она сама видела, потому что они ей показали. И она притворилась, что я ее брат, у которого в башке винтиков не хватает, потому что хотела удержать меня от неминуемой смерти.

Мое терпение уже трещит по всем швам, я на грани шока и чего-то там еще, чего не могу назвать. Понятное дело: ведь то, что я слышу, это уже перегиб, преувеличение, чистой воды этическое очковтирательство, которое по большому счету просто невыносимо. Магда пользуется минутой молчания, которая воцарилась между нами. Пропихивает базар на тему своей доброты и самопожертвования, стала вдруг ужасно словоохотливая, тарахтит без умолку, как умственно отсталая шлюха, как шизанутая прошмандовка. Я говорю так: слушай, Магда. А она дальше свое. Я тогда спрашиваю у нее в лоб: у тебя судорога в ноге есть или ее уже нет?

А она мне отвечает, хотя и с явным трудом, поскольку от амфы у нее ярко выраженное сотрясение нижней челюсти, которая до потери пульса дрожит на ее лице и мешает говорить: есть или нет, пусть это тебя не волнует, потому что я отсюда сваливаю, я ухожу, понял, забираю свои манатки и линяю, потому как хамство и полное отсутствие у мужчины культуры и хорошего обхождения меня никогда не прикалывали, меня интересуют культура и искусство, мне нужна настоящая любовь до гробовой доски и то чувство, которое возникает между людьми разных полов. И мне насрать на твои лесбиянские заморочки, знаю, ты всегда считал, что у тебя стоит на лесбиянок, так вот, я тебе кое-что скажу, ты просто извращенец, как и все остальные, у тебя только одно на уме, одни извращения, хотя тебе отлично известно, что я не такая, меня это не колышет, меня от этого тошнит. Я даже думаю, что у тебя, скорее всего, просто гомосексуальные склонности, и хотя у меня нет доказательств, потому что в таком деле ничего доказать нельзя, но я тебе это скажу прямо в глаза, потому что это правда. И вот еще что: я тебя ненавижу, потому что ты примитивный и вообще пустой. Тебя не прикалывают картины, журналы и кино, а я всегда это любила, хотя у меня и не было возможности развивать свои интересы, скажу больше, я просто боялась выехать с чем-то таким, потому что ты мог бы ответить мне отрицательно, например, — нет. И вот еще, меня не интересует любовь в той форме, в какой тебе бы хотелось, и именно поэтому темы наших разговоров были такие натянутые и полные недомолвок. Потому что мое мировоззрение в большинстве процентов состоит из освобождения женщин из-под ярма, чтобы покончить с феодализмом на эту тему, в этом вопросе. Мое последнее слово, что хватит, и этот кулак я поднимаю против таких людей, как ты, которым нужно только одно — поклонение волхвов у своих ног. Если и дальше так пойдет, то я до последней капли потеряю собственную личность, свой личный индивидуальный масштаб, манеру поведения, взглядов; мне придется сложить их у твоих ног как верноподданническую дань. Скажу тебе одно, потому что как ни крути, а жизнь рядом с тобой превращается для меня в кошмар. Мои чувства погасли во мне еще вчера, и скажу тебе, что смотрела я тогда на Левого, потому что он лучше тебя, он знает, что нужно девушке, когда я была с ним, весь мир казался мне преисполнен глубины и страдания, но именно из-за этой экзистенциональной черты в его поведении я чувствовала, что если в жизни что-то важно, так это умственное развитие, чтение и компьютерная грамотность. Что передо мной маячит механизированное, сплошь компьютеризированное будущее, обучение основам ксерокса, основам английского, заграничные поездки. И тут в моей жизни из-за Лёлика появился ты, хотя даже с ним я была счастливее, хотя Лёлик человек сухой и суровый и не позволял мне выражать собственный голос, собственное мнение. Твое присутствие убило во мне всё, каждое рождающееся в моих недрах желание. Короче, я вообще не знаю, зачем я с тобой связалась, потому что, честно говоря, наши отношения с самого начала не складывались, сплошные конфликты, паранойя какая-то, и хотя я никому не говорила, но Левый мне еще тогда открыл глаза, он мне все про тебя рассказал, что ты просто мудак, который не имеет малейшего понятия о женщинах, и что, скорее всего, я буду твоим первым сексуальным опытом, если не считать Арлетки, между прочим моей подруги, хотя ты в этом никогда не признаешься, потому что главная и основная черта твоего характера — лживость. И еще он сказал, что никогда бы в жизни не позволил мне встречаться с тобой, потому что еще не было случая, чтоб ты употребил хоть одно из трех волшебных слов, пожалуйста, спасибо, извините, чтобы открыл перед девушкой дверь. Не говоря уже о чисто символической пресловутой перспективе.

— Что ты сказала? — говорю я, исходящим из моего нутра почему-то писклявым, я бы даже сказал, женским голосом. Это результат чувства гнева, которое вдруг заливает меня, как океан, и в корне перечеркивает все рациональные импульсы, все рациональные реакции организма. И я ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы она отвечала на мой вопрос. Наоборот, я хочу ее убить, и это мое желание — единственный способ выразить мои впечатления от всего вечера.

Магда, хотя это имя я сейчас ненавижу до последней капли, и мое единственное желание — перечеркнуть в нем все буквы вдоль и поперек, чувствует страх за свои слова. Она явно стреманулась и жалеет, что на меня наехала. Видок у нее такой, как будто знает, что сейчас ей наставят пиздюлей. Скрючилась вся, скукожилась, башку втянула, ногу поджала.

— Это не я так сказала, — говорит она быстро, закрывая руками свою пустую до последней извилины голову, — это Левый сказал.

— Что Левый, что, блин, на фиг Левый, когда ты это сказала, падла, минуту назад, и я готов на суде присягнуть, что это вылетело прямо из твоей пасти, — говорю я, хотя, принимая во внимание ломку, говорить мне из-за трясущейся нижней челюсти не в дугу.

— Но это же Левый сказал, а не я. Да забей ты. Ты же знаешь Левого. Шизик. Я из-за этого с ним и порвала. Особенно меня достал его тик, ну, который у него в глазу дергается. Как на него ни посмотришь, у него все время глаз моргает. И зубы растут без малейшего смысла, не в ряд, как у всех нормальных людей, а наоборот: в разные стороны. Меня это сильно напрягало, когда мы целовались. Просто труба. Но хуже всего тик, — говорит она.

Что касается Левого, то с ним я еще разберусь, думаю я про себя. Вот только вернусь в город, сразу же и поговорим. Польско-русская война на этом фоне лажа. Знамена и флаги тут не помогут, мольбы и просьбы, прости меня, Сильный. Ничего ему не поможет в кровавой бойне, которую я ему устрою. Один на один: с одной стороны — я, с другой — Левый. С моей стороны выступает Сильный, пламенный борец против двуличных взглядов на гребаный мир.