Филип Ридли - Крокодилия Страница 6

7

Мы с моим Билли Кроу пошли в зоопарк. Он хотел посмотреть крокодилов. Билли был в пиджаке из змеиной кожи, украшенном снизу доверху тысячами заклепок. Пиджак казался тяжелым и неудобным, но на широких плечах Билли он сидел превосходно. Пять колец блестели в одном его ухе, семь в другом. Синий изгиб волос молнией пересекал голову, и Билли, словно улитка, оставлял за собой след из чистого секса.

Величайшим наслаждением для меня было просто наблюдать за ним. Его манера ходить, то, как руки его постоянно гладили живот и грудь, задирая белую майку, так, что я мог видеть горящие отсветы его мускулистого тела и коричневые соски. Меня раздражало, что другие люди тоже смотрят на него. Он был моим. Я мечтал запереть его где-нибудь, чтобы он существовал только для меня, дышал для меня, чтобы у него стоял член только для меня, чтобы он кончал только для меня.

Билли восторгался крокодилами.

— Они живут сотни лет, — рассказывал он.

— Вот как? — Я подошел к нему как можно ближе. Он обнял меня, и у меня немедленно встал.

— Ты только подумай. Мы живем и умираем, а они все время здесь. Смотрят. Неуязвимые в своих шкурах.

Я потерся членом о его ногу, и Билли улыбнулся.

— Знаю. На меня крокодилы тоже так действуют. С чего бы это? Может быть, оттого, что я чувствую себя таким незначительным рядом с ними. Понимаешь, насколько ничтожна наша жизнь по сравнению с их жизнью? Мне кажется, что секс — всего лишь способ запугать смерть.

Мы пошли за мороженым. Билли купил открытку с крокодилом и теперь любовался ею. Он погрузился в свой населенный рептилиями рай, в котором мне не было места. Я был обижен и разозлен. Но ему было не до меня. Если бы внезапно раздался шум, он бы посмотрел куда угодно, только не в мою сторону. Он был погружен в свои фантазии, все остальное его не волновало.

— Пойдем домой, — предложил я.

— Конечно. — Он положил фотографию в карман. — Если хочешь. Ты устал?

— Немножко.

— Конечно, пойдем.

По дороге Билли рассказывал:

— Были бы у меня деньги, я бы поехал туда, где живут крокодилы. Думаю, я бы запросто стал одним из них. Вот было бы шикарно. Я бы отрастил хвост и плавал, как бревно. Это был бы настоящий рай. Ты не думаешь?

— Наверное, — сказал я, хотя на самом деле не был согласен.

— Быть абсолютно одним. Неуязвимым в своей шкуре, как в броне. Никого не хотеть. Чтобы никто в тебе не нуждался. От любви я становлюсь таким слабым. Она разрушает. Быть одному. Никем не увлекаться, только самим собою. Интересоваться только своей жизнью и ничем больше. Вот в чем мощь крокодила.

Когда мы вернулись к нему, я поставил чай. Чайник, чай "Эрл Грей", две чашки и блюдца — все это я подарил ему.

Билли прикрепил к стене открытку с крокодилом.

— Прекрасно.

Когда я готовил чай, я заметил в одном из ящиков фотографию. Маленький, черно-белый, слегка смазанный снимок. Один из тех, что делают фотоавтоматы. Мальчик в клетчатой рубашке, лет шестнадцати-семнадцати.

Я взял фотографию.

— Кто это?

Молчание.

Я вернулся в комнату.

Билли стоял перед открыткой с крокодилом, потирал член под штанами и что-то бормотал себе под нос.

— Билли! — позвал я.

— Да, что такое, Доминик?

— Кто это?

Я показал фотографию.

Он смутился на секунду.

— О, это… это Дейв. Я тебе о нем рассказывал.

— Нет, ты не говорил.

— Конечно, говорил. Парень, с которым я здесь жил. Дейв. Мой последний любовник. Парень, с которым я жил, пока не открыл настоящей любви с тобой. А теперь тащи сюда чайник. Страшно хочу пить.

— Я хочу про него знать, Билли.

— Про кого, Дом? — Что-то дрогнуло в его взгляде.

— Про Дэвида. Расскажи мне о нем.

Он подошел и крепко поцеловал меня в губы.

— Ревнует. Мой маленький Доминик ревнует. — Смятение в его взгляде стало сильнее, словно он что-то обдумывал.

Я чуть не расплакался. Слезы подступили совершенно внезапно. Я чувствовал себя жалким и одиноким.

— Не говори так. Не смей так говорить, — я хотел сбросить его руку, но на самом деле наслаждался его объятьями. — Ты говоришь, будто не понимаешь, почему я должен ревновать. А что бы ты сам чувствовал, если бы у меня был кто-то другой?

Он улыбнулся.

— О да, я бы ревновал еще больше.

— Врешь. Тебе было бы совершенно все равно.

— Я не хочу ссориться, Дом. Не люблю сцены. Давай-ка, будь хорошим мальчиком, сделай чай, приходи сюда, и мы поболтаем.

Я пошел за чайником. Когда я вернулся, Билли набрасывал углем на стене силуэт крокодила.

— А печенья не осталось?

— Нет, — ответил я обиженно.

— Знаешь, что я сделаю? Я нарисую маленьких крокодилов по всему дому. Это будет как Сикстинская капелла, посвященная моим любимым тварям. Что скажешь?

— По-моему, звучит нелепо.

— Может быть, я смогу даже раскрасить их. Маслом. Чтобы они оставались подольше. Как фреска.

— А если дом снесут?

— Ну тогда они исчезнут. Мне все равно. Я их сфотографирую. Так что я всегда буду их помнить. Что с тобой опять такое?

— Эта фотография. — Я поднял ее. — Фотография Дэвида. Я ее заберу. Теперь она моя. — Я положил ее в карман. — Я украду кусочек твоей памяти.

Он сел рядом со мной на стол. Глотнул чая, помолчал немного. — Я не могу рассказать тебе о Дэвиде. Это больная тема. Да и неловко рассказывать. Я тебе всё напишу. Буду посылать тебе письма, ладно?

— Это что, дурацкая шутка?

Он взглянул на часы.

— Начну-ка я рисовать, пока еще светло. Не хочешь ли прогуляться, Дом? Возвращайся позже, если хочешь. Мне надо поработать.

— И когда же мне вернуться?

— Позже. Когда стемнеет. О, черт! У меня ведь и кистей-то нет. Сделаю пока эскизы. Хорошо я придумал?

— Увидимся позже, — отозвался я.

Когда я вернулся, Анна готовила ужин на кухне. Гаррет играл на полу с использованными пакетиками чая.

— Что с тобой?

Я плюхнулся в кресло и стал возить по столу грязную чашку и блюдце.

— Ничего.

— Ничего? Гаррет, ну-ка прекрати! Да на тебе лица нет. Я сказала: перестань, Гаррет! — Он встряхнула его и посадила под стол. — А теперь сиди там! Сиди! — Она откинула волосы, упавшие на глаза. — Стивен через двадцать минут будет дома, а ужин еще не готов. Не знаю, на что уходит время. Я ведь даже не спала. Честное слово. Я встала утром, когда Стивен ушел на работу. Но было столько всяких дел. — Она открыла пачку печенья. — Хочешь?

— Нет.

— Не знаю, что это я беспокоюсь. Стивен наверняка пошел куда-нибудь со своими дружками и вернется домой набравшись, как обычно. Смешно, ведь до того, как мы поженились, они были и моими друзьями тоже. Представляю, сколько всяких гадостей про меня наплел им Стивен! Наверное, сказал, что я такое чудовище. Ха! Наплевать! Он меня совсем не знает. Интересно, с кем он сейчас водится. Уверена, что он по-прежнему встречается с… А жене, конечно же, не позволено иметь друзей. Ей нужно просто сидеть дома и ждать, когда ее муженек вернется.

— Но ты ведь тоже можешь куда-нибудь пойти.

— А куда я дену ребенка? Как я устала от всего этого! Я просто прикована к этому дому.

— Иди, найди работу. Оставь его с нянькой.

— Работу! Не смеши меня. Да я никогда не заработаю столько, чтобы оплачивать няньку. Тебе-то хорошо говорить. В твоем возрасте я уже была замужем, Доминик Нил. Нил! — видишь, у меня и фамилии прежней не осталось. Ты не понимаешь, что это означает: проснуться утром с мыслью — кто же ты, черт возьми, такой? — Она протянула мне печенье. — Не хочешь? Да, ты прав, они слишком сухие. Так что мне остается? Картошка. Верно. — Она вернулась к раковине. — Я вечно варю или слишком мало или слишком много. Никогда не могу рассчитать. Так и со всем прочим в жизни.

Гаррет заплакал.

— Этого только не хватало. Заткнись!

— Почему бы тебе и Стивену не поехать куда-нибудь на пару недель? Взяли бы отпуск. Сейчас такая хорошая погода. А то так лето и пройдет. Отдохните немного.

— А кто за это заплатит? На это у нас уйдут все деньги. Я не покупала себе новое пальто с тех пор, как вышла замуж. Он так изменился. Сначала был такой добрый и внимательный. Давал мне всё, что я хотела. Я ведь сделала его, ты знаешь. Он был никем, пока не женился на мне.

— Ты должна…

Гаррет испустил дикий вопль.

— Заткнись! Заткнись! А то тебе придется плакать по-настоящему!

Гаррет завизжал и швырнул в нее картофельные очистки.

— Ты можешь проснуться старым, ты знаешь это, Дом? Однажды ты ложишься спать, тебе восемнадцать, ты хорош собой, и вдруг просыпаешься старым. Старым и бессильным. И это не имеет никакого отношения к возрасту. Вот что смешно. Просто у тебя есть внутри ощущение будущего. А что у меня? А? Вот мое будущее. Кастрюля с грязной шелухой.

Гаррет принялся вопить еще громче.