Вечный путник - Катерина Анцупова Страница 6

— Кино так кино. Мы, друг, тут каждый день.

Взяв на заметку его слова, мы поблагодарили мусорщиков и ушли восвояси.

Да, в этом весь Марат. Многие его знакомые любили его именно за эту страсть к чудному, нелепому и диковинному. Это мне тоже нравилось в Марате, тем более что он, не силясь искать все это чудное, нелепое и диковинное, все-таки постоянно с ним сталкивался. Будучи сам диким и чудаковатым Марат притягивал к себе таких же безумцев, и они тут же становились его друзьями, порой понимавшими его не хуже самых близких людей.

Одним из этих друзей, с которым мне довелось познакомиться, оказался Камиль.

Погоня

Как-то вечером, Камиль предложил отправиться к реке посмотреть на закат. Эта идея нам понравилась, так что решено было выдвигаться как можно скорее, чтобы успеть. Несмотря на то что идею поддержали многие, вышло так, что поехали всего трое: я, Марат и Камиль. Остальные рассыпались по всему району, и собрать всех вместе попросту не было времени.

На полпути к реке Камиль вдруг вышел из себя и начал громко материться.

— Ну все, …! Опоздали! — орал он на всю улицу, а мы с Маратом только катили за ним вслед и порой смотрели друг на друга удивленными взглядами, в которых плясали смешинки. Слева от нас лениво растянулся во всю ширь неба пламенеющий закат, и солнце, казалось, с каждой секундой все быстрее хотело спрятаться от нас за посиневшей от теней земли. «Не успеете, а вот и не успеете!» — словно говорило оно нам, опускаясь все ниже.

От быстрой и долгой езды на досках мы совсем выдохлись, а когда асфальт на убегавшей в даль дорожке сменился булыжником, подхватили доски и продолжили свой путь уже не спеша. Дорожка была узкая. Приходилось идти друг за другом. Нам повезло, что прохожих было немного — чем меньше их, тем меньше и ошеломленно-возмущенных взоров, которые они на нас бросали, при этом как бы говоря: «Вот ненормальные!».

По правде говоря, из нас троих один Камиль больше походил на ненормального. Всю дорогу он неистово матерился и упрекал нас в медлительности и беспечности. А мы только молча слушали его, с каждой минутой все больше удивляясь не прекращавшемуся ливню бранных слов, под который мы так неожиданно попали.

— Твою мать, друг, мне так обидно! — орал Камиль. — Я же, …, говорил, что нужно выдвигаться в восемь! Уже давно были бы на месте. А ты что, …, делал? Потратил все наше время на каких-то …! И нужно было тебе еще, …, отвечать на их звонки? — обращался он в основном к Марату. Но несмотря на это, чувствовалось, что часть упреков предназначалась и для меня.

— Ты пойми, — продолжал свою пламенную речь Камиль, — до конца лета осталось всего ничего, а мы так и не сняли этот чертов фильм! Если не начнем сейчас, то все, …! Никогда не сделаем! Сколько раз я говорил: ребята, надо снимать, пока тепло, пока ни у кого нет важных дел. Но, …, нет! Кто-то ноет, что работы полно, кто-то — что его девчонка дома ждет, а кто-то, …, вообще ленится свой зад из квартиры вытащить! Да этими своими отговорками все они как будто говорят мне: «Пошел бы ты …, Камиль»! Посмотрим еще, кто куда пойдет! Я, знаешь, только ради фильма сюда приехал, — сказал он, пытаясь объять руками весь пейзаж, окружавший нас, — ты это хоть понимаешь?! Я, …, даже свидание отменил! А девчонка просто класс! Режиссерша! Два высших! И что выходит? День прошел впустую! Ты подвел меня, друг!

Камиль говорил так, словно идея фильма принадлежала ему, а не Марату. Он, по сути, ничего не делал, приезжал внезапно на Площадь и так же внезапно уезжал. И в то же время считал себя ужасно оскорбленным, когда видел, что некоторые ребята праздно проводят дни. Этот крикливый Камиль как будто олицетворял голос совести всех нас, кроме, конечно, себя самого, — он-то был без греха. Я была немного удивлена тем, что Камиль так горячо поддержал идею с фильмом, правда, толку от этого было немного. Не знаю, что думал об этом Марат, но мне кажется, такое положение дел его вполне устраивало. Более того, внезапная злость Камиля его даже смешила, и он часто во время нашей поездки качал головой и с улыбкой произносил: «Вот же бешеный!».

Навстречу нам шла немолодая пара — муж и жена. Как только они увидели нас и услышали голос Камиля, то остановились в нерешительности, думая, безопасен ли путь. Затем, решив, видимо, что бояться нас не стоит, засеменили дальше, правда, обойдя нас стороной так, чтобы расстояние между нами было достаточно большим. Проделав этот маневр, они обернулись: недоумение и осуждение поселились на их лицах.

— Эти давно пропащие! — Камиль пренебрежительно махнул рукой в сторону удалявшейся пары. — Плевать они хотели на все, кроме самих себя! Думаешь, они хоть что-то здесь увидели? Да хрен там! Слепые они! А вот это, — резко взмахнув рукой, он указал на горизонт, — это самое важное в жизни! Самое, …, важное после семьи, то есть. Ты понимаешь, это, может, последнее лето, когда я могу посвятить себя этому делу. Потом женюсь, создам семью, и все! Камиль больше не у дел! — заключил он.

Мы остановились.

По другую сторону дороги, за деревьями и над ними небо полыхало красным огнем. На несколько минут воцарилась тишина.

Мы были почти у цели нашего спешного, шумного пути.

И хотя до нужного места оставалось совсем немного, никто из нас и не подумал в это мгновение двинуться дальше.

— Вот оно! — заговорил Камиль громко, но уже без злости. Затем, повернувшись к Марату, стал говорить ему, как лучше заснять на пленку все то, что открывалось нашим глазам и душам.

По пути к Москве-реке мы сняли еще несколько видов, и каждый раз Камиль, как обычно громко, матерно и с чувством говорил, как нравится ему то, что он видит.

— Ого, …! Вот это колесо! — заорал он, а затем, неожиданно спохватившись, добавил потише:

— Я про колесо обозрения говорю. А то мало ли, вдруг кто-то не так меня поймет. — Странно было услышать такие слова от человека, которого ни капли не интересовало чужое мнение.

Затем Камиль повернулся ко мне и сказал:

— Ты не думай, я не всегда такой. Но если что не так, ты извини меня.

Поняв, что мы не опоздали, а приехали как раз вовремя,