Хантер Томпсон - ЦАРСТВО СТРАХА Страница 7

На самом деле, эти истории давайте отложим на потом, а пока что вернемся к женщине, которую я начал было описы­вать. Ее зовут Гейл, но, по ряду соображений, мы лучше будем звать ее Джейн. Еще бы — ведь назови я ее Гейл, геморроя от адвокатов потом не оберешься.

Мы будем называть ее Свидетельницей, тем более, что это имя очень подходит ей по сюжету развернувшейся драмы. Не­которые называли ее Жертвой, но не очень-то долго.

Я не знал Свидетельницу лично, а вот она, по-видимому, знала меня совсем неплохо. Она доставала меня по почте четы­ре или пять месяцев, настаивая, что я и не подозреваю, как много теряю, так до сих пор и не встретившись с ней для ненапряжного разговора о славных деньках в Порнобизнесе. Нам было бы веселее, чем обезьянкам в жару, уверяла она. Хо-хо. Она даже собиралась прибыть в Колорадо, чтобы встретиться со мною в моем собственном диком краю. Она уже прислала мне толстую пачку листов дешевой бурой бумаги, на которых излагались ее приключения — всеми уважаемой ученицы кол­леджа, чирлидера, благодаря случайности угодившей в Порно Бизнес и ставшей в нем звездой.

— Думаю, мне просто повезло, — скромно сказала она. — Но однажды, поняв, как много таланта мне дано, я перестала ог­лядываться на прошлое. Удивительно, не правда ли.

Джейн излагала мне свои дела с порнухой предельно откро­венно, мне, совершенно незнакомому человеку. Она гордилась своей деятельностью. Ее послужной список говорит сам за себя: девять успешных ХХХ-фильмов, включая такую классику беспредельной непристойности, как «Горячие губы», «Конфет­ка отправляется в Голливуд», «Съешь меня, пока я горяча», а также воистину разлагающая сага о насилии и деградации «Нацистское порево», действие которой происходило в японской секс-тюрьме где-то на южных островах Тихого Океана. Там в роли берсерка-наци снимался Длинный Джои Холмс и пять беспомощных белых женщин с огромными сиськами.

«Нацистское порево» долгое время оставался моим любимым фильмом в этом жанре. Это история о кораблекрушении, садизме и лишенных малейшей надежды женщинах-жертвах, заключенных на маленьком тропическом острове в компании нацистского военного преступника и двух жестоких японцев, помешанных на сексе. Обнаженных белых девушек некогда взяли в плен на какой-то давно забытой войне, которую почти не упоминают в кадре — если не считать военной формы, которую носят безжалостные слабоумные мерзавцы — и то они носили обычно только верх. Они также таскали с собой блестящие Люгеры, из которых даже и не собирались палить в своих Секс-Рабынь, когда те пытались сбежать и скрыться в джунглях: все равно их возвращали, безжалостно насиловали и пытали в свое удовольствие. Они выполняли тут роль лузеров, и никто не мог помочь им — даже добряк Холмс, который также насиловал их со всей безжалостностью.

Я привел тут эту дегенеративную ужасную историю, чтобы напомнить исторический контекст и заодно что-то рассказать о Свидетельнице. Будь Джейн в тот момент Свидетельницей Иегоовы, у моей истории вполне мог бы оказаться и другой конец. Но нет, она была просто очередной удолбанной, перетраханной Порно Королевой старых добрых времен, из тех, что постоянно ищут, кому бы еще продемонстрировать свои таланты в области безвредного коммерческого секса. Я таких хорошо знаю и отношусь к ним по-доброму. Это те самые девчушки, подавшиеся в Голливуд в 17 лет, чтобы осуществить свою заветную меч­ту — стать кинозвездой.

Успеха удалось добиться очень немногим, а остальные свернули на боковую дорожку — в Секс-Бизнес, где всегда недостаток рабочих рук. «Моя дырка — это мой билет в жизнь, — признавалась мне однажды стриптизерша по имени Бэмби. — Мужчины хотят смотреть на нее, хотят смотреть, как я трахаюсь. Поэтому они мне платят; поэтому-то я и делаю то, что де­лаю».

Бэмби была очаровательной девчушкой из Сакраменто, из семьи среднего достатка, с элегантным стройным телом и патологически мрачным чувством юмора. Я симпатизировал ей и помог ей стать звездой в «О'Фаррелл», где она, как правило, получала не менее тысячи долларов за ночь. Мне всегда хотелось ее трахнуть, но я этого так и не сделал. В то время я был по уши влюблен в Марию, мою тогдашнюю подругу. Мария была настоящим сокровищем, как друг и любовница, а при желании могла поспорить по привлекательности с любой из местных знаменитостей.

В мои обязанности Ночного Менеджера входил близкий и непосредственный контакт с дюжинами призывно обнаженных женщин; и так каждую ночь — неудивительно, что я постоянно находился в возбужденном состоянии. Впрочем, при помощи Марии я вскоре научился чувствовать себя легко и комфортно среди соблазнов. А многие ли могут это выдержать: непрерывно находиться среди разгоряченных, прекрасных, однозначно доступных дам. Это напоминало Эдемский Сад, где сладкие яблоки свисают с каждой ветви, и у тебя есть власть вышвырнуть всех змиев, которые находятся Повсюду, и корчатся, и воркуют со страстью, граничащей с безумием.

Только настоящий фрик-романтик способен выдержать это невероятное искушение, и выпадали ночи, когда я едва не ли­шился этого почетного статуса.

—Да ты болван, парень, — говорил мне тогда Арти Митчелл. — Они все любят тебя и готовы трахаться, как зверушки. Никог­да не видел, чтобы вот так вот отказывались от раззявленных, ко всему готовых дырок. Тошнит, право слово.

— Да ладно, — отвечал я ему, — ты просто осклизлый суте­нер, ни фига не понимаешь. Херб Каэн вообще говорит, что у тебя сифилис.

—  Что?! — вскричал он. — Да ты подонок просто больной! А Херба Каэна я завалю в натуре, если он такое напишет. Херб Каэн вообще хер сосет!

Джин и Арти Митчелл были самой странной парочкой род­ных братьев, каких я только видел в жизни. Я любил их обоих, хотя нельзя не признать: от всего этого Секс Бизнеса оба они сбрендили. Они наваривали миллионы на сексе, но так и не на­учились делать это аккуратно. Ни один из них не пытался до­биться высокого общественного статуса, они только дрались, как волки, лишь бы сохранить в тайне свои деликатные делиш­ки. Братья были крепко завязаны с разными сан-францисскими политиками и постоянно нуждались в верных советах ком­петентного специалиста.

В этом и состояла моя работа. Должность только называлась «Ночной Менеджер», в действительности же в мои обязанности входило оберегать Митчеллов от Тюрьмы, что давалось нелегко. Задворки городской политики представляли собой змеиное гнез­до, где переплетались предательство, неимоверная коррупция и такие извращения, что у лучших умов взятого наугад поколения волосы бы дыбом стали. Все политические силы исходят из раз­ного рода дыр: дул ружей, женских влагалищ, либо опиумных трубок, похоже, людям просто так нравится. Ведь легендарная слава Сан-Франциско такова, что ему поклоняются во всем мире, исключая, может, Кабула, Нового Орлеана и Бангкока.

Той холодной февральской ночью, когда Свидетельница по­стучалась в мой дом, на ней был синий деловой костюм, который ее чуть полнил, а также туфли на высоком каблуке, делавшие ее излишне высокой — мои гости, не вымахавшие выше шести футов, не были особо счастливы видеть ее рядом с собой. Ее голова казалась даже большей, чем моя, а тело выглядело слишком мускулистым — как у тех женщин-культуристок, любительниц спида и летальных стероидов, которые слишком дол­го торчали в качалках дурных районов Голливуда. Одним словом, тип атлетки — «большой девочки». Она говорила со мной так доверительно, что я даже занервничал. Моя мама наверняка назвала бы ее «прилипчивой», но я вовсе не так вежлив. По мне, она выглядела натуральным слизняком. В ней чувствовалось что-то испорченное, что-то настолько грязное и лживое, что стоило бы вызвать полицейских, если бы я в самом деле воспринял ее всерьез.

Я не стал этого делать. Она ничего для меня тогда не значила. Кого мы только не принимали в этом доме: начиная от обычных головорезов и извращенцев до тупорылых воров с сердцами, полными ненависти, не говоря уже об американских сенаторах с шикарными шлюхами под ручку. Одни прилетали на личных вертолетах, другие приезжали на угнанных машинах, под завязку набитых наркотиками и оружием. Иногда мне казалось, что это слишком уж стремное сборище, но пришлось научиться мириться с ними, раз уж я профессиональный журналист и писатель, занимающийся скрытыми, потаенными сторонами жизни, которые могут быть «интересны» в китайском смысле этого слова, но вовсе не обязательно вызывают воодушевление.

В то же время, не подумайте, что у меня тут притон, помесь зоопарка с отделением для буйных. Может, оно так и выглядит со стороны, но сам-то я считаю свою жизнь возвышенно-разум­ной, и большинство моих друзей согласны с этим. Разумный — очень опасное слово. Оно подразумевает некое четкое деление, конкретную грань между Разумным и Безумным, которая понятна нам всем и воспринимается как данность.