Сирил Коллар - Дикие ночи Страница 7

В номере я прилег на кровать, мне казалось, что перед глазами мелькают быстрые серебряные спицы, их сменили лапки каких-то насекомых, карабкающихся по дюнам и поскальзывающихся на песчинках, потом я вдруг вспомнил руки музыкантов Тамлата, ритмично бьющих в барабаны… Я задремал и проснулся только в восемь вечера.

Я обедал в одиночестве, если не считать мертвых глаз прибитой над дверью кабаньей головы. Этот охотничий трофей, часть дикого кабана, показался мне последней колониальной агрессией против мусульманского мира. Напрасный труд: Францию сдуло отсюда ураганом, скорее всего, ураганом любви седой пожилой француженки и марокканского юноши.

Она приняла у меня заказ и передала его пожилой арабке, стоявшей в дверях кухни.

Потом француженка — ее звали мадам Тевене — вернулась за стол к своему молодому любовнику и продолжила обед. Марокканка ушла на кухню.

В еде, которую мне подали, тоже не было ничего французского. Я уже перешел к арбузу, когда открылась дверь и вошел мужчина лет тридцати с чемоданом и дорожной сумкой.

В нем были все приметы европейца: серьезный, респектабельный, гордящийся собственным происхождением и властью, бесконечно скучный. Он подошел к столу, за которым обедали седая женщина и молодой араб, и громко спросил:

— Как дела, мама?

Она поднялась, подставила ему лицо для поцелуя и мягко ответила:

— Все прекрасно, а как ты? Нормально съездил?

Он ответил все тем же хорошо поставленным голосом, даже не взглянув на юного марокканца, который, даже сидя за столом, подавлял его красотой и великолепием тела.

— Садись, Хейра приготовит тебе что-нибудь поесть.

— Спасибо, мама, я уже обедал.

Он поклонился мне издалека. Он не понравился мне с первой же минуты, но, повинуясь какому-то нелепому порыву, я заговорил, вместо того, чтобы просто кивнуть:

— Добрый вечер, вы из Парижа?

Мне самому фраза показалась смешной: как если бы я сидел в «Веселом кабане» много недель, где-то в джунглях, на самом краю света, и не мог выбраться отсюда из-за разгоревшегося вокруг революционного пожара, а он добрался до нас, избежав сотен пуль, пройдя через горы трупов.

— Да Боже меня упаси, я никогда не смог бы существовать в Париже! Я живу в деревне, недалеко от Биаррица.

Он подошел и представился:

— Патрик Тевене…

Я пригласил его за свой столик:

— Выпьете со мной?

Он заказал виски, и Хейра принесла запылившуюся бутылку.

— Вы ведь здесь в первый раз?

— В Марокко?

— Да нет, в «Кабане»…

— Да.

— Значит, вы не застали великую эпоху. Отель принадлежал тогда моему отцу, Ролану Тевене. Здесь бывала вся Касабланка. Люди выстраивались в очередь, чтобы поужинать в ресторане моего отца… А уж какие женщины сюда приходили!.. Мой отец ведь был важной шишкой в этой стране.

— Он вернулся во Францию?

— Да нет, он умер — отравился испанскими консервами, когда ехал из Франции.

— Извините, я не хотел…

— Отец скончался на наших руках, помню, когда он приехал, мы как раз ели кускус. Позвали врача, француза, но он уже ничего не смог поделать… Папа умер в ужасных мучениях. Он говорил, что у него все внутренности в огне и желудок разрывается…

В наступившей паузе я поймал полный ненависти взгляд Хейры, брошенный на Патрика Тевене. Он заговорил, понизив голос почти до шепота:

— Моя мать не уехала… Вы, наверно, поняли почему?

Он сказал «почему», а подумал — я уверен — для чего, потому что воспринимал молодого марокканца как вещь, он был для Патрика не человеком, а восставшим членом, пронзавшим ночью тело матери.

Я решил прикинуться туповатым.

— Как его зовут?

— Кажется, Мустафа… О таких, как мой отец, можно писать романы…

Позже, под воздействием выпитого виски, я услышал от Патрика Тевене именно то, чего от него ждал: о его блестящей карьере в строительной отрасли, его ненависти к Алжиру, попавшему теперь «в лапы к русским», о садах Пале-Руаяля, изуродованных колоннами Бюрена, упадке Франции… Одна из его приятельниц разглядывала сундуки на марракешском базаре, ей надоело торговаться, и она сказала торговцу, что цена слишком высока. А тот ей отвечал, вы только подумайте: «А вы что, из новых бедняков Франсуа Миттерана?..» И он делает вывод: «Никогда раньше марокканец не посмел бы сказать ничего подобного. Как пострадал имидж Франции за границей, вы согласны?!»

Я встал из-за стола, поблагодарил Патрика и его мать. Она сказала:

— Хейра приготовит завтра кускус. Если не уедете, позавтракайте с нами.

Я ответил, что буду рад присоединиться, но пока не знаю, где окажусь завтра в полдень. Взглянув на кухарку и Мустафу, я вышел.

У себя в номере я разделся и принял душ. Вытираясь, заметил на левом предплечье лиловый прыщ и машинально пробормотал:

— Нет, невозможно, не может быть, чтобы…

Я лег, но никак не мог заснуть, чувствуя, как приближается ко мне смерть, у нее не Лорины глаза, это как бы два образа, слившиеся в один, — абстрактная, равнодушная общая гибель, глядящая на меня ее глазами. Это не может быть мой конец, пусть даже его аромат манит меня раскрытыми объятиями Кровавый цветок под моей кожей.

С ощущением, что должно произойти нечто невероятное, я вдруг вспомнил Лору, она вернулась, она как будто дергает за невидимые ниточки, лепит мою судьбу.

Откинув простыни, я присел на край кровати. Натянул трусы, потом джинсы, майку. Внезапно пришло возбуждение, но я удержался от соблазна и вышел.

Надо мной было звездное небо Неожиданно я услышал шум позади отеля. Спрятавшись в кустарниковой изгороди, я заметил темный человеческий силуэт, появившийся на стоянке перед отелем, и в лунном свете узнал Хейру. Она шла к дороге. Я услышал, как хлопнула дверца, зажглись фары, и машина тронулась.

В заднем кармане моих джинсов лежали ключи от машины, я кинулся на стоянку, рывком открыл дверцу и последовал за автомобилем, увезшим Хейру.

Я ехал в темноте за красными огнями «пежо», мимо мелькали деревья. Мы проехали какую-то деревню, и она повернула налево. Дорога шла вверх. Погасив фары, я последовал за «пежо-404». Машина остановилась возле небольшого кладбища. Я припарковался невдалеке и выключил мотор. Хейра и водитель вышли из машины, он был в темном, с лопатой в руке. Оба вошли на кладбище.

Бесшумно и быстро я последовал за ними и увидел, как они присели у какой-то могилы. Потом араб поднялся и начал долбить каменную поверхность склона, выщербленного ветрами, к которому прилепилось это простое кладбище с примитивными камнями вместо памятников над могилами нищих. Каждый день эрозия истончала слой земли, покрывающей покойников: прах соединялся с воздухом, приближаясь к небу. Но что такое несколько сантиметров по сравнению с вечностью?

Я с трудом верил своим глазам: мужчина, привезший Хейру, раскапывал могилу, сталь лопаты наткнулась прямо на покойника, зарытого, как велит Коран, без гроба, в простом саване.

Араб держал мертвеца, пока Хейра стаскивала с него простыню. Похороны, очевидно, состоялись утром — тело не начало разлагаться и только одеревенело.

Водитель бросил саван в выкопанную им яму и заровнял могилу, потом положил лопату, и они с Хейрой, подхватив покойника под мышки и за ноги, положили его в свой пикап под брезент. Хейра вернулась в машину, а араб сходил за лопатой и кинул ее рядом с мертвецом. Они тронулись с места и, развернувшись, поехали к отелю. Я последовал за ними.

Оставив машину перед въездом на стоянку, я побежал к гостинице. Там я увидел, как две темные фигуры тащат тело, и подошел немного ближе. Хейра открыла служебный вход, и свет, падавший из кухни, ударил мне в лицо и осветил лежащего на земле мертвеца. Они унесли тело на кухню, а я, пригнувшись, подкрался к окну.

Покойник лежал на полу. Хейра взяла с циновки блюдо с манкой и начала месить ее. Потом она поставила блюдо на пол, рядом с мертвецом, ее спутник приподнял мертвеца, а женщина придвинула к нему блюдо.

После этого кухарка принялась месить кускус, который собиралась подать нам завтра, одеревеневшими руками покойника. Манка тихо струилась по мертвым пальцам, а Хейра шептала заклинания, в которых часто повторялось имя Патрика Тевене.

Внезапно она повернула голову к окну, словно почувствовав мое присутствие. Я убежал и долго приходил в себя, спрятавшись в густых кустах и надеясь, что Хейра не успела узнать меня.

Кухарка и ее помощник опять погрузили мертвое тело в «пежо» и поехали в сторону кладбища. Там они наверняка вернут покойника в могилу.

Я поднялся в свой номер, разделся и растянулся на кровати. К счастью, день еще не занимался. Хейре тоже нужна была глухая ночь, утренний свет помешал бы ее зловещей и таинственной работе.