Александр Бренер - Бздящие народы Страница 7

Мы слегка охуели, но повиновались. А вдруг он заманил нас в ловушку? Маньяк! Сейчас облучит нас?! Или просто взорвёт! Но мы ему уже поверили... Доктор Райх — он был замечательный...

Подталкивая друг друга, мы вошли в кабинку. Здесь было совсем тесно и пахло звериным мехом. Два табурета стояли вплотную друг к другу. Мы опустились на них. Страшно, тревожно!

Вдруг в кабинке зажёгся синий свет. Синий, переливающийся! Он набегал откуда-то сверху плотными матовыми волнами. Мы начали задыхаться. В обитой металлом кабинке,бля!

Это не было тяжело! Это было восхитительно! Дыхание прерывалось, как будто мы находились в волнующемся море! В любви! В могучей дружелюбной стихии!Бля!

О, доктор Райх! Александр почуствовал, как его тело наливается силой. Член наполнялся играющей пульсирующей кровью. Груди Барбары поднялись вверх и зашевелились. Шевелились и волосы! На голове, и лобковые тоже! Ягодицы тёрлись друг о друга, анус пустился в чёткий ритмический пляс.

Кабинка перестала существовать. Наши тела смяли и взорвали её. Синий переливающийся свет заполнил триерскую тьму, европейскую ночь, вселенскую бездну. Наша плоть — это была сплошная оргонная космическая энергетика! О, доктор Райх! Ебать его — не переебать: наше счастливое, неземное оргонное существование! Здесь и сейчас!

Да, конечно, это было соитие! И какое, какое соитие! Могучее, спокойное, весёлое, изучающее, анализирующее, ликующее, терпеливое, внимательное... О, сладкий кончик! О, икровидные стеночки! О, виноград на скалах! О, резиновый дротик! Все летательные аппараты, все воздухоплавательные машины были одинаково невинны и одинаково умудрены и так хорошо состыкованы с соседними, что не заботились ни о метели, ни о молнии. В двадцать пять лет Феликс Гваттари был вполне счастлив, будучи одновременно троцкистом, анархистом, фрейдистом, последователем Лакана и плюс к тому ещё и марксистом. Так вот, нам было ещё лучше, мы были более счастливы. В тысячу раз!

Всё это кончилось неимоверным, сногшибательным оргазмом. Вы знаете эти половинчатые, зыбкие, неуверенные земные оргазмы? Ничего подобного! Нет! Уже тысячу лет не извергался так ни один вулкан на земле! С такой силой! С такой горячностью и продолжительностью! С таким наплывом лавы! Два потока соединились и зашипели. Два потока пенились и шипели, как ни одна кока-кола на свете. Может быть, венерианская кока-кола? О, настоящая афродитова пена!

Оргонный аккумулятор сработал на славу. Доктор Райх действительно совершил охуительное открытие, а эти шакалы сгноили его в тюрьме, он умер там от сердечного приступа, слышите, козлы задерьмованные? Его осудили, вы помните? Посадили в американскую сраную тюрьму! А ведь он был по-настоящему потрясающий человек!

В кабинке медленно рассеивался синий волнообразный свет. Пахло электричеством. Барабара нащупала дверную ручку. Мы вышли наружу пошатываясь.

Тип в злёном свитере сидел на бетонном полу, перелистывая какую-то книгу. Перед ним стояла бутылка виски. «Jim Beam», точно. Он сказал нам: «Hallo!», и улыбнулся. Он всё понимал, этот тип! Мы попрощались, пожали ему руку.

Мы вышли на привокзальную площадь. Вошли в здание вокзала. Мы были совсем охуевшие!

Поезд умчал нас в европейскую ночь. Кто такой был доктор Райх? Вот несколько фактов из его биографии. Основатель телесно-ориентированного психоанализа Вильгельм Райх родился 24 марта 1897 года в Галиции. Эта территория в то время являлась частью Австро-Венгерской империи. Отец его был мелким фермером и, несмотря на своё еврейское происхождение, убеждённым немецким националистом. Когда Райху было 17 лет, его мать, которую он очень любил, покончила с собой, а через три года умер и отец. Ёбс! В 1916 году Райх вступил в австрийскую армию, стал офицером и принимал участие в сражениях первой мировой войны в Италии. В 1918 году, вернувшись с фронта, он поступил на медицинский факультет Венского Университета. С 1919 года он был членом Венского Психоаналитического Общества и вскоре начал практиковать как психоаналитик. Райх стал первым клиническим ассистентом Фрейда, а позже — вице-директором основанной Фрейдом психоаналитической клиники.

Университет он окончил в 1922 году.

В 1924 году он стал руководителем Семинара по психоаналитической терапии, фактически первого учебного института психоанализа. Здесь он проявил себя как блестящий клиницист и исследователь.

В 1927 году Райх хотел пройти сеансы психоанализа у Фрейда, но получил отказ. Это послужило формальной причиной конфликта. На самом же деле конфликт был связан с политическими взглядами Райха, который увлёкся марксисткими идеями и вступил в Германскую коммунистическую партию.

В 1923 году он участвовал в создании первых бесплатных клиник сексуальной гигиены для рабочих. В 1930 году Райх перебрался в Берлин, где активно сотрудничал с коммунистически ориентированным движением психического здоровья. Он организовывал гигиенические центры и выступал с лекциями по всей Германии. Однако психоаналитики не одобряли его политическую деятельность, а его товарищи по партии — предлагаемые им радикальные программы сексуального воспитания и образования. В результате Райх в 1933 году был исключён из Германской коммунистической партии, а в 1934 году — из Интернациональной психоаналитической ассоциации.

В 1933 году Райх эмигрировал в Данию. Однако за свои взгляды и пропаганду «сексуальной революции» он был изгнан из этой страны, а позднее и из Швеции. В 1934 году он перебрался в Осло, а в 1939 — в США. Здесь он и начал использовать в терапии свои оргонные аккумуляторы.

В 1954 году теория и практика Райха были объяв-ленны несостоятельными, было запрещено применение его метода, а так же большинство его книг. Райх пытался протестовать, но, несмотря на то, что результаты его опытов никогда не были научно опровергнуты, все публикации, касающиеся применения и производства оргонных аккумуляторов, были уничтожены, а самого его обвинили в неуважении к суду и заключили в тюрьму, где он и умер в 1957 году. Райх писал:

«Любовь, труд и познание — вот источники нашей жизни. Они должны определять её ход». Браво!

СТИХОТВОРЕНИЕ

В поезде, идущем из Триера в Ганновер, мы написали наше первое совместное стихотворение. Конечно, это произошло под влиянием Вильгельма Райха и его оргонных аккумуляторов. Не так уж много людей писало стихи вдвоём! Но это весело! Особенно, если не нужно напрягаться и подыскивать рифмы. Мы решили послать все рифмы на хуй! Кроме того, мы оставили стихотворение без названия. Вот оно:

В 60-е и 70-е годы

Все занимались траханьем и сопротивлением.

А сейчас все хотят заниматься только траханьем.

И лишь мы всё еще занимаемся

И траханьем и сопротивлением —

Барбара и Александр.

О, значит мы анахронистическое явление!

Вот и всё стихотворение. Видимо, мы действительно анахронизм в этом сволочном, конформистком и сугубо гедонистическом мире 1990-х годов. Но что значит анахронизм? Это вовсе не значит, что мы несовременные или неактуальные! Херня! Это значит, что мы ставим под сомнение все принятые нормы, рецепты и стереотипы актуальности, современности и преемственности! Баста! На хуй все ёбанные стереотипы! Мы имеем нахальство думать, что все прошлые и нынешние эстетические и философские учения были созданы лишь для того, чтобы мы сейчас против них взбунтовались! Чтобы мы их прожевали и высрали! Ради нашей свободы! Ради одного маленького глоточка свободы! Ради иллюзорного, но Восхитительного глоточка! Ведь всё равно скоро помрём и наш анархизм — тоже! Наша свобода! Наша обосранная свобода! Ха-ха-ха! Наша за-ёбанная свобода!! Конечно, заёбанная!! Но исчезни она — и что останется?! Поебень?!

ГАННОВЕР

Нужно было еще один раз менять поезд – в Ганновере. Здесь Барбара и Александр поцапались, как две злые, грязные кошки. За чашкой утреннего кофе Барбара сказала Александру, что он похож на пизду. Имелось в виду его лицо. По всей вероятности, это была правда, Александр действительно смахивает на пизду, как, например, и Ясир Арафат, глава палестинской автономии. Причём если Арафат похож на совсем уже старую, разъёбанную пизду, то Александр выглядит как пизда более свежая. И всё-таки это было неприятно услышать. Ему ничего не оставалось, как сравнить лицо Барбары с головкой хуя. Это была всего лишь защитная реакция, ответный ход. Однако в следующий момент последовал сокрушительный удар: Барбара сказала, что если она и похожа на хуй, то во всяком случае не на Александров. Почему? Потому что Александров хуй морщинистый, со шрамами, в диких наростах мяса... Хрясь! Хрясь! Всё это опять-таки была правда: после обрезания на хуе Александра остались кое-какие следы. Но выдержать такое он уже не мог. Он швырнул в Барбару смятую салфетку и вышел вон. Сука, бля! Сука!

Здесь встаёт вопрос о наличии любви во взаимоотношениях этих двух. Была ли любовь? Или это был просто союз двух беспомощностей, двух вынужденно приставших друг к другу комаров, двух палых листьев, двух деморализованных лисят? Александру негде было жить, некуда податься, денег не было, под прошлым была проведена черта — вот он и пристал к Барбаре с её квартирой в Вене и хорошенькими пальчиками? А Барбаре в свою очередь остоебала Вена, Академия, все эти стерилизованные крольчата вокруг — вот она и прилепилась к залупастому парню из третьего мира? А залупы-то и не оказалось. Ах, залупа, залупа!