Джоэл Лейн - От голубого к черному Страница 7

Затем мы сыграли «Стоячая и текучая вода», одну из тех, что зацепила меня тем вечером в «Кувшине эля». Я сосредоточился на развитии басовой линии и почти не вслушивался в текст Карла. Публика скорее всего и не сможет его разобрать. Странно, ты следишь за словами на концерте, если слышал их в записи, но не различаешь их, если нет. Лидер-гитара и бас, должно быть, слились почти идеально, потому что у меня возникло ощущение, что я слышу, как откуда-то прорывается какой-то иной инструмент: тень, родившаяся от эха, плыла над крошечной сценой. Что-то шептало сквозь нас, как ветер в лесу. Карл, должно быть, тоже это услышал, потому что он сперва посмотрел на меня, затем обернулся назад, и после этого зарычал в микрофон: «Трава не засохнет/ Дети твои не будут рыдать».

Возможно, было ошибкой сыграть следующей «Фугу», поскольку то была очень странная вещь, и на тот момент мы еще не нашли правильное звучание. Без всех тех эффектов, что мы использовали на студии, она звучала точно амбиентная композиция в духе Primal Scream. Вокал Карла стал мягче, точно он не хотел больше провоцировать призрака, возникшего во время предыдущего номера. Кое-кто из публики переместился в бар. Йен выбил быструю дробь, чтобы завершить песню. Аплодисменты были вялые.

Первый раз за тот вечер Карл объявил песню.

— Эта называется «Его рот». Раз. Два. Три. Четыре. — Он пробормотал последние слова сквозь стиснутые зубы, затем сжал микрофон в обеих руках и запел: «Я пью виски из его рта/ Он пьет мое семя из моего». Эта песня всегда была непростой, более жесткой на живых выступлениях, чем на записи. Между строфами гитара Карла резко врывалась в мою партию, разрывая и передразнивая ее. Когда песня закончилась, он подошел ко мне и стиснул мое плечо. Нежно, точно благодаря меня. Кто-то из публики заорал: «Педики ебаные!». Карл переключился на следующую песню: «Загадка незнакомца». В конце композиции он опустил микрофон в маленький стакан и надавил на него. Охранник замахал на него руками и сделал запрещающий жест: «Прекрати это». Но они нас не остановили.

Следующий номер мы тоже никогда не записывали — наша кавер-версия «Большой Луизы» Скотта Уокера. Без скрипок, понятное дело. Мы сделали из нее ритм-энд-блюзовую песню, слова прорывались с рычанием сквозь медленный, дрожащий бит. Это горькая песня, о транссексуале, лишенном своей мечты. Гитара Карла присоединилась к моей на несколько тактов в финале, перед вторым припевом. Теперь он засиял, его голос был чистым и мощным. Когда последняя нота растворилась в воздухе, тот же придурок, что и раньше, заорал: «Херня!» Карл вышел вперед, с банкой пива в руке:

— А это для мистера Херня. Заткнись на хрен, мудак.

Йен отстучал вступление и мы начали играть сырую, ударную версию «Ответа». Это был еще один номер, где мне приходилось концентрироваться, чтобы аккуратно сыграть партию Стива. Но я знал, что Карл изменил вторую строфу, чтобы она звучала мрачнее, более обвиняюще: «Когда они исчерпали уголь/ Они сожгли плоть/ Они хотят короновать Инока/ …Их святое причастие — пиво/ Когда я родился — они спросили меня/ Какого хрена ты сюда явился?» Мы держали энергию под контролем до последнего куплета, а затем все мы трое выплеснули свою страсть через инструменты. Снова зажегся пульсирующий холодный голубой свет. Я играл один и тот же рифф снова и снова; Карл выдирал рваные полосы нойза из своего «Фендера», Йен играл одной рукой на барабанах, а другой — на тарелках. У нас так же была драм-машина, игравшая как всегда, уровни фитбека опускались и поднимались, точно в лихорадке.

Я бросил взгляд на публику. Они раскачивались взад-вперед, их лица были синими и лишенными всяческого выражения, как у статистов в «Рассвете мертвецов». Пластиковые стаканы взлетали, разбрызгивая свет. Затем Карл сыграл первый из своих глубоких сигнальных аккордов. На третьем мы замолчали. Фидбэк и драм-машина продолжали несколько секунд, пока звукоинженер не отключил их. Мы покинули сцену в темноте, пробираясь через провода и усилители. Аплодисменты, последовавшие за нами, казались невероятно далекими, точно гул машин в подземном тоннеле.

За сценой Карл был слишком взвинчен, чтобы делать что-то, кроме как напиваться. Он не мог даже дышать. Даже Йен, который не приходил в возбуждение ни от чего, где не было слова «Розуэлл», не мог сохранять спокойствие. Он стучал палочкой по банке, слушая, как звук меняется по мере убывания пива. Я чувствовал себя выжатым, как лимон. Точно школьник после экзамена, я продолжал проигрывать фрагменты выступления в голове, критикуя недостатки, упиваясь успехом. Чем больше я пил, тем яснее все казалось. Затем мне пришел в голову вопрос.

— Где ты взял этот долбаный стакан? На площадке же были только пластиковые.

Карл улыбнулся:

— Дома.

Мы продолжали пить до тех пор, пока не кончилось пиво. Бар, разумеется, был уже закрыт. К нам присоединилось несколько человек: Дайан со своим ударником Гэри, Рейчел, которая помогала Йену довезти его барабаны до дома, Мартин, устроивший нам это выступление. «Труба органа» оштрафовала нас на тридцатку за инцидент с разбитым стаканом; Карл пытался спорить, но Мартин убедил его не делать этого. Я смутно помню, как мы с Карлом поймали такси до моего дома. Мы, должно быть, выпили водки, потому что когда мы проснулись, на столе была пустая бутылка и два стакана.

Был полдень субботы. Глаза Карла открылись, постепенно проясняясь.

— Неплохо выступили, а?

Я кивнул, встревоженный тишиной в комнате. Я слышал дыхание Карла, свое собственное, шум машин снаружи. Так почему же это дуновение тишины окружило мое лицо.

Я обнял Карла и мы поцеловались. Его язык отдавал пивом. Как и мой наверняка. Его рука взяла мой член и потерла его. Я поцеловал его волосы, ощущая вкус соли и алкоголя в густом лесу крючков, что покрывали его узкую макушку. Затем он сосал меня, а я распростерся под ним, все еще сонный. Через несколько минут мы кончили друг другу в рот и откинулись в обнимку на темном цветастом одеяле. Мои конечности казались какими-то чужеродными. Мне хотелось встать, сделать кофе и тост, но медленная волна эндорфинов прокатилась по моему телу, оставив меня плавать в дымке нежности. Единственная настоящая вещь, в которой я черпал поддержку в этой комнате или в мире, был Карл.

Вот что алкоголь творит с нами.

На выступление «Треугольника» в «Органной трубе» появилась рецензия в «Брум Бит», местном бесплатном журнальчике, распространяемом через музыкальные магазины и кинотеатры. Обозреватель Хелен Фелл, похоже, была несколько далека от гегемонии хэви-метала и гранджа в местной музыкальной прессе:

«У «Треугольников» острые, колючие углы, они не закругляются. Верная своему названию, бирмингемская группа «Треугольник» вовсе не стремится ублажить публику. Их недавний дебютный сингл «Ответ» представляет публике шумную, но безопасную шугей-зинг-группу, приверженную фидбеку. Вживую они выглядят куда более экстремальными. Их новый бас-гитарист, похоже, думает, что он играет в The Jam, выдавая свои партии с агрессивной бойкостью. Ирландский вокалист Карл Остин — настоящий клубок противоречий. Он изображает крутого парня на сцене, разбивая стаканы подошвой ботинок и осаживает незадачливых болтунов. Но его тексты рассказывают о гомосексуальной любви и ущербе, причиненном мужской жестокостью. Возможно, группа сознательно ступает по тонкой черте между мелодией и нойзом. По нынешним временам они, можно сказать, редкий продукт — инди-группа, которой есть что сказать. Если их не прибьют болтуны и ими не заинтересуется вест-мидлэндская группа по особо опасным серьезным преступлениям, они могут пойти гораздо дальше Дигбета.

Наше следующее выступление разогревали «Большой мир», местная команда, их вокалист управлял музыкальным магазином в центре города. Мы выступали в пабе, куда я ходил на «Свободный жребий» — Карл всегда называл их «Трах и Бах». Разогревающие команды в то время были для нас весьма полезны, поскольку наша программа еще не была как следует отработана. Репетиции были не то же самое, там не было страха сыграть что-то не так. После короткого сета мы с Карлом заново пережили нашу первую встречу, глядя вместе выступление «Большого мира» и попивая виски. Их музыка была текучей, изящной, но жесткой структурой. Она заставила меня вспомнить о Спагетти-Джанкшн: гигантские тени, суровая поэзия камня. Мы оба были очень пьяны. Позже Карл повел меня к мосту через канал, где мы впервые поцеловались. Была ночь среды, вокруг ни души. На этот раз мы не только целовались.

Когда зима стряхнула свое напряжение и начала дышать, «Треугольник» успешно отыграл немало выступлений: в «Кувшине эля», в «Университетской таверне», в «Джей Би» в Дадли, в «Митре» в Стоурбридже, в какой-то жуткой дыре в Вулверхэмптоне. Мартин практически стал нашим менеджером, после того как парень из «Релент Рекордз» отказался от этой работы. Он общался с прессой, добиваясь, чтобы нас упоминали и даже писали рецензии. Он весьма успешно находил площадки для выступлений, был вежлив и разумен, когда Карл нервничал и спорил. Но он мог и причинить боль. Мы все срывались друг на друге, но он был способен по-настоящему ранить.