Владимир Козлов - Варшава Страница 7

– Что, плохие отношения?

– Так себе, отношения как отношения. Просто они – дуры колхозные, обе из деревни. Даже по-русски нормально говорить не умеют. «Калидор», «лабалатория»…

Таня сидит молча, болтает ногой в стоптанном шлепанце.

Я говорю:

– Может, куда-нибудь сходим?

– Куда?

– Не знаю, можешь ты предложить.

– Сейчас подумаю… Здесь есть один ночной клуб – недавно открыли. Три остановки на троллейбусе в сторону вокзала. Не фонтан, конечно, но сойдет для сельской местности.

– Хорошо, пойдем.

– Только там вход стоит триста рублей. У тебя деньги есть?

– Есть.

– Тогда подожди меня пять минут в коридоре, я переоденусь…

У одной стены зала – помост, у другой – стойка бара. Играет «Кар-мэн».

Мы садимся за столик, снимаем куртки, вешаем на спинки стульев.

Таня говорит:

– Хорошо, что рано пришли. Прошлый раз была здесь с девчонками – стульев не хватило, сидели по двое. Ты не куришь?

– Нет.

– А я курю. Иногда.

Она достает пачку «Congress», кладет на стол.

Я спрашиваю:

– А зачем помост?

– Здесь иногда моды показывают, а так на нем танцуют. Ну что, закажем что-нибудь?

– А что ты будешь?

– Шампанское. Только бери по двести – что там пить по сто!

Подхожу к стойке.

– Два по двести шампанского.

Прыщавая барменша берет заткнутую пробкой бутылку, льет шампанское в пластиковые стаканы.

– Пятьсот.

Я отдаю деньги. Таня говорит:

– Ну, за знакомство.

Мы чокаемся, выпиваем.

За соседний столик садятся два быка с подругами. Таня вынимает сигарету, щелкает зажигалкой. Она затягивается, стряхивает пепел в стакан от шампанского.

Один из быков ставит на стол две бутылки водки и пакет апельсинового сока.

Таня бросает бычок в стакан.

– Пошли танцевать. Только ничего ценного не оставляй – стырят.

Она вешает сумку на плечо, я сую кошелек в задний карман джинсов.

На помосте – несколько чуваков и девушек. Мы поднимаемся по ступенькам, начинаем дрыгаться под «Технологию».

Я ору, перекрикивая музыку:

– Тебе здесь нравится?

– Так, нормально.

В клуб заходят еще люди.

Я спрашиваю:

– Наш столик не займут?

– Не должны, там же шмотки остались.

Быстрая песня заканчивается, начинается медляк.

Я говорю:

– Можно тебя пригласить?

Таня морщит лоб.

– Знаешь, я устала. Давай лучше отдохнем.

Сидим за столиком. Таня двигает по столу пачку сигарет, я слежу за ее рукой.

Она спрашивает:

– Что, так и будем сидеть? Или что-нибудь закажешь?

– Давай закажу. А что?

– Денег мало? Тогда возьми хоть водки и томатного сока.

Смотрим друг на друга, держим стаканы с водкой.

– Ну, ты б хоть тост какой сказал, а? А то без тостов пьют только, знаешь, кто? Алкоголики.

– Ну… Давай еще раз за знакомство.

– Просто полет фантазии…

Таня разбавляет водку соком. Мы чокаемся.

Недалеко от нас садятся два мужика и тетка. Им лет по тридцать пять, все в польских джинсах-«мальвинах» и турецких «половиках».

Таня говорит:

– Смотри, какие колхозники. Как только таких сюда пускают?.. Ну что, опять танцевать?

– Не, я посижу, что-то неохота.

Пью сок мелкими глотками. Водка слегка дала по мозгам. Народу уже много. Человек двадцать танцуют на помосте, остальные бухают. На столике «колхозников» – две бутылки шампанского, бутылка водки и шоколадка.

Медляк. Таня подходит к столику, садится, допивает сок.

– Не спи, замерзнешь.

– Ага.

– Проще надо быть, Вова, – и люди к тебе потянутся. – Она улыбается. – А то сидишь с таким лицом сурьезным…

Я пожимаю плечами.

Мужик из «колхозной» компании встает, подходит ко мне.

Он наклоняется к уху и шепчет:

– Послушай, братан… Можно пригласить твою даму?

От него воняет водкой и потом.

– Как хотите.

Он поворачивается к Тане:

– Приветствую. Можно вас пригласить?

– А вы шампанским угостите?

Лицо мужика кривится, он шепчет мне:

– Пусть скажет спасибо, что не одна, а с тобой. А то я бы ей показал. Одни, блядь, суки кругом.

Таня танцует с двумя чуваками. Один что-то кричит ей, она знаками показывает, что не слышит. Рядом отплясывают «колхозники». Тетка стягивает через голову свитер, расстегивает рубашку, мотает грудями в белом лифчике. Мужики скалятся.

Я поднимаюсь, надеваю куртку, иду к выходу.

На улице – дождь. К тротуару прилипли опавшие листья.

Звоню в квартиру Ивана Петровича. Открывает он сам – в халате и шлепанцах, с недовольным лицом.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, заходи.

Я переступаю порог, достаю из рюкзака «Черный замок Ольшанский» Короткевича.

– Вот, это я у вас брал почитать, еще летом…

Иван Петрович забирает книгу, кладет на телефонный столик.

– Ну и как, понравилось?

– Нормально.

– «Нормально»! Это, между прочим, единственный наш достойный писатель, не то что всякие Купалы и Коласы… Официоз!

Я поворачиваюсь у двери.

– Куда? Останься, хоть чаю попей. Вера, Володя пришел!

Вера Сергеевна выглядывает из кухни, улыбается накрашенными губами.

– Здравствуй, Володя, заходи, всегда рады тебя видеть!

Я прохожу на кухню, сажусь на табурет. Иван Петрович опускается в кресло в углу, берет со стола «Аргументы и факты».

Вера Сергеевна ставит чайник, включает плиту.

– Ну, рассказывай, как дела, студент.

– Так, нормально. Учусь…

– Да, понимаю, сложно еще что-то сказать – только начало первого курса. А вообще, учиться нравится?

– Более-менее.

– Это хорошо, очень хорошо. Только вот время такое… Что творится – просто жуть. Народ беднеет, цены растут каждый день. Стипендии вам сколько платят?

– Тысячу.

– Ну, знаешь, это еще ничего. У нас вот с Ваней пенсия всего по две тысячи. Представляешь, какая несправедливость? – Я киваю. – Всю жизнь отработали на государство, двигали науку вперед – и такой результат. Ну разве не обидно, а?

– А чего ты ожидала? – резко говорит Иван Петрович. – Я давно, как только этот меченый пришел к власти, понял, что ничего хорошего не будет. Развалил страну, поставил народ на грань выживания. Кто сейчас хорошо живет? Одни только воры и проститутки, извиняюсь за выражение. Вся старая номенклатура у власти – Кебич этот, гнида поганая. Шушкевич – да, нормальный человек, ученый, но что они ему дадут сделать?

– И главное, что обидно – мы-то уже свое отжили, – говорит Вера Сергеевна. – А они как будут, молодые? Раньше все было просто – институт, аспирантура, диссертация. А сейчас?..

– Ну, у меня специальность перспективная…

– Какая там перспектива? – Иван Петрович хмыкает. – Не надо никого слушать, послушай лучше меня. Все сейчас учат языки, все хотят за границу. А закончишь – пойдешь преподавать в училище, идиотов учить с одной извилиной. Даже в школу не возьмут – все к тому времени будет занято.

– Ладно, Ваня, ты Володю не пугай. Пусть учится, а там будет видно. Может, еще все образуется.

Вера Сергеевна ставит на стол вазочку с вишневым вареньем и хлебницу с батоном, пододвигает мне чашку чая. На ободке – отпечаток ее помады. Я поворачиваю чашку другой стороной.

Звонит телефон. Вера Сергеевна идет в прихожую. Я чайной ложкой накладываю варенье на хлеб, кусаю, запиваю чаем.

– Это ж надо – дожить до такого, – бубнит Иван Петрович. – Два года назад вышел на пенсию – сто тридцать два рубля, самая большая по тем временам. И на те деньги можно было нормально жить, еще до всех подорожаний. А сейчас разве это жизнь? Так, существование. И главное – уравниловка. Хуже, чем при социализме, – кто не работал ни дня в жизни, все равно пенсию получает, рублей восемьсот, а то и тысячу. Злости не хватает…

Его халат расстегнулся, над резинкой трусов висит толстый волосатый живот.

Я допиваю чай, поднимаюсь.

– Я – в туалет.

Иван Петрович кивает.

Открываю дверь туалета и тут же захлопываю. Вера Сергеевна сидит на унитазе, свет не горит.

Иван Петрович орет из кухни:

– Говорил я тебе – не надо на этом экономить, а ты все: «свет подорожал», «свет подорожал»!..

Я всовываю ноги в кроссовки.

– До свидания. Спасибо за чай.

Стою на ступеньках дворца культуры профсоюзов, Белсовпрофа. В семь часов – концерт группы «Ночь», я видел объявление в институте.

Внутрь еще не пускают, публика тусуется у входа. Два хиппана в пальто и грубых ботинках чокаются бутылками пива. Девушка-панк обнимает чувака в дерматиновом пальто фасона семидесятых годов. Стриженый пацан в черной куртке хватает за талию девушку, поднимает ее над землей, оба падают. Девушка хохочет, молотит пацана кулаками.

Гаснет свет, на сцену выходит волосатый чувак в очках.

– Типа… Здрасьте. Сегодня у нас вроде как концерт. Группа такая, регги играют или что-то вроде того. Ну, сами услышите. В общем, прошу…

Чувак уходит, выходят четверо ребят. Один садится за ударные, двое берут гитары, третий – бас. Вокалист поет: