Алексей Клочковский - Жить – интересно! Страница 7

Снова стены. И снова, как только Она завиднеется в прогале меж зданий – восхищённая переглядка с Нею!

Так мы с Эйфелевой башней играли некоторое время. И попутно я размышлял о том, как же всё-таки могущественно влияние мифов и образов на наши души. Образ Эйфелевой башни, бесчиленное количество раз растиражированный повсюду – на Интернет-сайтах и в кинематографе, в баннерах турагентств и разговорах путешественников, – действует абсолютно магнетически и переворачивающе.

…Вновь бросаю на Неё взгляд. В Её облике чудится нечто женственное. Возможно, это из-за Её силуэта – плавно расходящиеся книзу линии напоминают подол платья, я вижу его металлический ажур смутно-розового цвета. А высота придаёт царственную величественность. Поистине, – Королева Парижа. Но Королева юная, шаловливая, – такая, знаете, с растрепанной чёлкой, смеющаяся, лижущая мороженое… почему именно такая? Наверное, потому что – тонкая. Юная, стройная. Грациозная. И юбка у Неё, наверное, короткая, и сама, несмотря на сан, вполне демократичная. А вокруг – «кафе, каштаны, кафешантаны»…:) И сладкие переливы аккордеона, виньетками завивающиеся над бульварами, и мим в тельняшке, и роза в бокале… – знакомые образы, да? Все они тоже гарантированно идут в «нагрузку» с образом Эйфелевой башни, с образом Парижа: города – всемирного законодателя мод и эталонного «шика», города «знаменитых художников и неизвестных влюблённых», города «вечного мая и красоты».

… Так играет с нами Королева Парижа, вероятно, транслируя уже не только телеволны, но и аккумулированные эмоции восхищённых очевидцев.

Мы – я и несколько моих спутников – направлялись к Эйфелевой башне. За нашими спинами осталась набережная Сены, перед нами – возникла широкая бетонная лестница. Взобравшись по ней, мы пересекли небольшую площадь, затем нас остановил светофор. Перейдя дорогу вместе с другими пешеходами, мы подошли к Башне совсем близко. Она круто вздымается перед нами, широко расставив свои ноги, словно Гулливер, а рядом вокруг лилипутами копошатся люди, сбивающиеся в группки и толпы. Возникает желание взглянуть вверх, чтобы охватить башню единым взглядом. Запрокидываю лицо, за лбом – мысль: «чёрт побери, Алексей! Где только тебя не носило по свету… куда ты забрался на этот раз, бродяга? Ведь ты стоишь рядом с Эйфелевой башней, понимаешь ты это?!.» Понимаю, но с некоторым трудом. Уж больно нереальным кажется сей факт. Как слайды, проносятся образы из детства и юности, укоренившиеся в памяти: родная русская провинция, избушки, серые рассохшиеся изгороди… И всё это так далеко в прошлом, и так чертовски далеко в пространстве, – но всё же сию минуту присутствует в моей голове… а моя голова – присутствует рядом с Эйфелевой башней. Снулые избушки – и Эйфелева башня.

Контраст.

Лёгкий шок.

Или всего лишь моя впечатлительность?

…Оживлённый и многоголосый людской говор и шум транспорта возвращают меня к реальности.

Опускаю взгляд: что это? Пьяный, что ли? Да нет, тут же кругом полиция, враз бы подобрали. Может, эпилептик в припадке? Скрючился-то как, весь аж вжимается в асфальт… Приглядевшись, понимаю: просто человек захотел запечатлеть Эйфелеву башню так, чтобы она вошла в кадр вся, целиком, от основания до макушки, – в руках у находчивого малого вижу фотокамеру. Все вокруг пытаются поймать Башню в кадр целиком, кто-то для этого садится на корточки, задирая фотоаппарат к небу, кто-то пятится назад, хотя это неэффективно – пятиться шибко далеко придётся, чтоб махину вроде Башни объектив смог «заглотить» целиком.

Освоившись, наконец, с мыслью: «я – не во сне, а наяву, на самом деле рядом с Эйфелевой башней!», я влился в хвост очереди. Она напоминала батарею-«змеевик», очерченный лёгкой металлической оградой, – для экономии пространства площади возле Башни, а то, если бы этот «змеевик» распрямился – получилась бы такая длиннющая «анаконда», что, наверное, её хвост терялся бы на другом берегу Сены.

Очередь двигалась довольно быстро. Шаг за шагом мы приближались к кассе.

Вдруг из помещения досмотра появилась вытолкнутая оттуда, хорошо одетая, крупная чернокожая дама, – возможно, имела в сумочке что-то недозволенное – может, травматический пистолет, или таблеточку MDMA. А может, уже была под кайфом, наркотическим или алкогольным. Такое предположить можно было вполне, судя по её поведению: она размахивала руками, выкрикивала что-то выпроводившему её полицейскому, затем покрутила пальцем у виска, видимо, намекая на тупоумие полисмена, резко развернулась и удалилась.

У меня слегка участилось сердцебиение: кто знает, а вдруг содержимое моего пакета покажется полисменам тоже подозрительным?!

Нервно и торопливо вспоминаю, какая из мелочей в пакете могла бы чем-нибудь не понравиться блюстителям порядка и дать повод придраться. Цифровая камера, зонт на случай непогоды, буклеты, сэндвич… сэндвич, кажется, распаковался, подпачкав внутренности пакета и натворив там неаккуратный вид, а полисмен будет ковыряться в пакете, – неудобно… а ещё там добытая во время путешествий экзотическая ягода, которую я с коллекционерской бережностью засушивал в небольшой пластиковой ёмкости. Ягода имела резкий дух и редкий вид – чем не «наркотик»?!. Ё– моё… отстоять такую очередь – и вдруг зря, вдруг возникнут вопросы и меня развернут обратно?!

Но нет – всё прошло нормально. Досмотр окончен, билеты на руках. Вперёд!

Через ограждение на нас смотрят те, кто ещё стоит в очереди, а мы посматриваем на них. И друг за другом, словно космонавты к ракете, с усиливающимся волнением шагаем к башне.

Дожидаемся лифта; возле его кабины возникает некоторая суета; особой организованности при посадке нет, действует принцип «кто успел, тот и сел». Точнее, – встал.

Кабина тронулась и поплыла вверх. Пассажиры липнут к большому окну, целясь в него через головы друг друга разномастными телефонами и камерами, стремясь заснять виды Парижа.

Проходит несколько секунд, лифт останавливается, я выхожу вместе с другими пассажирами.

Башня имеет несколько уровней, мы находимся на втором. Впечатление, будто я на огромном балконе, который вкруговую опоясывает башню. Народу на этом «балконе» масса, как на рынке, вращение тел и бурлящий возбуждённый говор. Здесь и пожилые желтолицые камбоджийцы, и тёмные, словно фигурки из шоколада, детишки-пуэрториканцы, и веснушчатые, баскетбольно-рослые шведы – настоящее вавилонское столпотворение и смешение рас, наций и языков. Сквозь это столпотворение протискиваюсь к перилам…

…Ух!..

Вокруг мощно распахивается воздушный простор. Гигантская панорама Парижа легла на все четыре стороны до пределов видимости, и у горизонта слегка размывается в дымке. Впереди внизу, тянется блекло бликующая Сена. Отсюда, с высоты, жилые кварталы, улицы и площади выглядят пятнами разнообразных форм и складываются в красивый, строго организованный орнамент. Взгляду моему приятно скользить, изучающе огибая сложное соподчинение форм и фигур.

Сейчас, глядя сверху, можно представить, что так же, наверное, мог бы смотреть на Париж его воображаемый Главный Конструктор, какой-нибудь фантастический субподрядчик Господа Бога, – смотреть и раскладывать так и эдак всю эту многоугольную стереометрию, прикидывая, как лучше. Как сделать, чтобы сад Тюильри аккуратненько граничил с площадью Конкорд? А улицы чтоб удобно, не толкаясь, подруливали к мостам через Сену? Являя в совокупности своих ремесленных дарований того самого «Главного Конструктора», парижский люд в течение нескольких веков усердно и мастерски сотворял этот великолепный город, открытый теперь нам, вознесшимся на высоту второго уровня Ля Тур Эйфель.

Однако пора спускаться.

С некоторым трудом, поплутав среди поворотов и подъёмов-переходов, нахожу путь вниз – спускаться я решил пешком. Металлическая лестница гулко отзывается под моими шагами. Сквозь стекло на лестничных пролётах вижу далеко внизу маленькие, как игрушечные, автобусы. Понимаю, как высоко нахожусь, и в груди сжимается. Отвожу взгляд в сторону – так спокойнее. Да и, к тому же, по сторонам есть на что посмотреть: очень любопытно выглядит «начинка» башни – она используется для радио– и телевещания, и часть сложной аппаратуры доступна взору.

Но эффектнее всего башня выглядит вечером…

Когда стемнеет, включается подсветка, и вся башня, от подножия до вершины, сияет, как золотая и, словно маяк, пускает вкруговую луч прожектора. С площади, отстоящей на несколько десятков метров, наилучший вид на башню, учитывая её размер.

Вечером на площади собирается масса народу – все ожидают самого эффектного парижского шоу.

Представьте: теплые августовские сумерки, вокруг фланируют отдыхающие, звучат оживлённые голоса, смех, музыка уличных исполнителей. И все взгляды время от времени устремляются к золотисто сверкающей Башне вдали.