Яна Гецеу - Я, Дикая Дика Страница 7

Я подняла голову к наливающемуся антрацитом небу, и горячие слёзы стекли обратно в душу. Боль, боль заполнила собой до краёв. Пойти домой — нет!!! Не могу сегодня их видеть! Борщ этот тети Нюрин-домработницын, папа с газетой, мама с зелёной маской на лице… сидеть в своей пустой норе — вообще свихнусь! Налакаюсь и выброшусь — этаж седьмой, хоть и ни капли не хочу, у бухла свои истерические правила. Тут где-то за спиной и слева пропел мотор байка, и сердце дёрнулось! Я — бегом туда, задыхаясь в жутких чувствах — не простит! Не останется, и я сдохну, некому спасти!

— Гоблин, Гоблин!! — заорала я, как полный шиз, выбегая на дорогу, и кидаясь под колёса… от отчаяния и «имя» его всплыло, минуя сознание сразу на язык.

— Ты чё… мать твою! Ебанутая! Куда, бля, лезешь, сука!! — глаза просто квадратные, а мне — не передать! Я подлетела вороной, вцепилась когтями в добычу, рвала на части, слезами:

— Гоблин, прости меня, ну, прости, ради бога! Ну, пожалуйста! Ну, сука я, тварь подзаборная! Прости!

Он офигело пялится на мои непонятные страдания минуту точно, и неуверенно отстраняясь осведомляется:

— Ты чё, Дика, пизданулась совсем? Чё надо-то теперь вдруг? Нет бы хоть на хуй послала, и то…

Сил отпихнуть меня он в себе не находит, наоборот обнимает (победа!!), и бормочет примирительно:

— Ну, ладно, ладно, харэ, чего ты! Объясни хоть путь-путём, у тебя крыша поехала нахуй, не вкурил я чего-то!

А я уже всю косуху ему пропитала слезами-соплями. Продолжая вздрагивать, хоть на деле приступ прошёл совсем. И не отрывая головы от его груди лепечу:

— Пошли ко мне ночевать, а? Ну, пошли! Мне стрёмно в одиночку… у меня бухло есть, и трава, если хочешь! Ганджа реальная, я тебе всё объясню, тока пошли!

— Ну, Дика Дикая, ты даё-ошь! А сразу чё заломалась, как сука последняя? Я чуть не сдох, блядь!

Я поднимаю лицо, и впервые по-настоящему заглядываю ему в глаза — карие с чёрными точками, смешливые и доверчивые, как у подрастающего щенка. Не глупые совсем. Этот дурацкий тон к таким глазам не идёт. Хотя, как посмотреть!

— Далеко — нет?

— Нет. Резину тока купить, у остановки точка, через пару домов. А мой — вот! — я указала рукой, шмыгнув носом. Теперь доверчивую шалавистую дуру играем. В тему — не в тему но прокатывает: байкер смеётся и хлопает по кожаному боку зверины:

— Садись, что ж!

Через пару часов мы уже изрядно навеселе. Пиццу дожрали на ура, скурили косяк на двоих, а у меня ещё полкораблика осталось! Однако, херня какая-то на этот раз, а не ганджа… Вылакали по баллону «Белого медведя» и пузырь текилы. Странно, но блевать не тянет! Чё было — не знаю. Чё будет — тоже. Но не трахаться не разговаривать явно не… и язык… липкий? А где же эти… как их? А, глюки! Нету. Хе-хе…хе-хе-хе…

— Ах-ха-ха!! — принимаюсь вдруг ржать во весь голос, даже не зная, весело ли мне? И так — до упаду, до бессознания и до смерти Вселенной…

А вот что интересно! Я садистка, или мазохистка? Мне чаще бывает больно, гораздо чаще, чем кому-то из-за меня! Значит, мазохистка. А я этого не хочу!!! Пусть будет больно другим. Значит — садистка. Не знаю… хочу Ветра, прямо сейчас. Сильно, больно, дико и зло.

Потащил её ебать, потащил её ебать…

На шифоньер и на кровать

Иди сюда, сука!

Я не хочу!

Зато я хочу!!!

Хорошая сладкая, я люблю тебя, блядь, блядь…..

Обыкновенный сексизм…

— Гоблин, а хочешь, поцелуемся, ты губами — я ножом! Хочешь — выпрыгни в окно — тогда вместе мы поржём…

Отойдя слегка, я потащилась в туалет, и наступила на раскрытую тетрадь-дневник на полу. Подняла, заглянула, и когда зрение позволило, прочитала с трудом:

«Поразмыслив, я пришла к выводу, что я все-же больше мазохистка, хоть иногда и приятно подчинять; а ты садист, хоть иногда желаешь унижений. Это же и так видно, по нашему сексу! Я прошу грубости, и тебя это зажигает. Потому мы периодически меняемся ролями. И тем счастливы…»

Дура. Тоже мне, счастье…

Пару недель спустя я перекрасилась снова, на этот раз в тёмно-медовый, с золотистыми прядями, очень клёво к глазам шоколадным. Это мама не вытерпев, дала денег, и отправила в дорогой салон. Я провела там три часа, подрезала волосы под удлинённое карэ, и чёлку добавила. Кр-расота! Выходя, промелькнула мыслишка — а Ветру бы понравилось? Но так вяло и пугливо, мелькнула — и испарилась. Лень и тоска вспоминать про него. Менять надо любовничка. Этот уже — да! — стирается.

Распотрошила счёт свой основательно «на пропой», пошла домой к себе, звякнула маме, что снова решила пожить самостоятельно.

С байкером мы так и затусовались у меня на хате — трахались, смеялись, пили портвейн и текилу, поедали пиццу и картошку, смотрели порнуху. Катались, курили травку косяками, и встречая знакомых на вопрос вместе ли мы отвечали, хихикая — «не знаем»! Мы и правда не знали. Угар, сплошной прикольный сон, запой — вместе ли мы? И были ли когда-то Ветер и Ленка? И на универ забила, не задумываясь ни о чём. Телефон положила в дальний угол, батарейка села, и всё, меня не найти! Мама звонила на стационарный — типа, Лена тебя ищет, ну и хер с Леной, я так и сказала. Что подумала на это мама, меня не ебёт. Меня ничего не ебёт. Я даже предохраняться перестала — а это-то всегда очень тщательно блюла. Оставила на заботу Гоблина, пусть сам парится, но не знаю, парился ли он? Нет, наверное, а мне всё равно, я и не спрашиваю. «Хуета рожденная хуйнёй». Не родить бы мне, хреноте эдакой… Не рожу. Всё нормально. Кума-арр!!

— Какие у тебя глазки красивые, чудо! — прошептал Ветер, обняв меня, и пытаясь поцеловать. Я отворачиваюсь. Романтика? Хе, не на того нарвались, чтобы верить в эту чувственность, эту нежность. Да он прямо-таки влюблён! Можно было бы и так подумать. Да я больше всех на свете хочу верить в это!! Слезы уже душат душу. Чёрт, чёрт! Какая он дрянь всё же! Без него практически не плачу, даже от злости и отчаяния, ни-ког-да! Только «когда за эту вот хуйню мне сдохнуть очень хочется…»

— Скажи-ка, миленький, а почему ты со мной трахаешься, а любишь Гдетыгдеты? Нет, я понимаю, нечего вроде бы объяснять, но всё же! Уж ты-то понимаешь, о чём я!

Он кивает, опуская голову, глядя себе под ноги. Слегка задумывается. Я закуриваю — ненавижу его, себя, Гдеты, и всю эту долбанную жизнь. А ещё говорят, что ничего ни с кем не случится, из того, чего он не хочет. Ну, неужели же я этого хотела, чтобы меня так нагло и откровенно не любили?

— Да, ты знаешь… вот ты всё говоришь — зачем ты всегда всё испортишь? А я всё думаю — почему я не с тобой? Почему тебя трахаю, много, часто и с изуверским удовольствием? Да тебе ещё и нравится это. Так ведь? Нравится. Вот, а Гдеты… хотя, нет, мы про тебя сейчас решили поговорить. Так вот. Ты не будешь смеяться, и я скажу. Я тебя люблю, Дика. Не веришь? Чего смеешься?

— Да, нет, плачешь! — не утираюсь, не стоит. Мне не стыдно. И вообще, всё равно нихрена не видно, на этом чердаке такая темень. А на улице, наверное, жуть какая холодрыга, снег выпал. Но мы сидим на трубе, даже куртки поснимали.

— А, ну поплачь. Тоже хорошо.

Циничная сука! Вздохнуть больно. Грёбанная правда. Ну, что ещё?

— Так вот. Дикая моя, я тебя люблю. Не стану нудеть — но не так, как ЕЁ, ты сама знаешь. Вообще, для чего я сейчас всё это говорю? У нас же с тобой идеальное взаимопонимание. Я и сам то и дело не понимаю, почему мы не с тобой. Но ответ знаешь и ты, точно так же, как и я! Разве нет?

— Нет.

То ли самое он мне скажет, что я думаю? Настолько ли мы друг друга понимаем, как я полагаю? Больно, аж замираю.

— Ладно, объясню! Всё же стоит выяснить… настолько ли мы друг друга понимаем, как я полагаю…

Что?? Воздух застревает в горле.

— Ты мне — как самое родное существо в мире! Хочешь — убей меня за эти слова! Логичнее логики было бы нам быть с тобой! Но ведь ты — это я! Нам с тобой — то есть мне, если можно говорить «я» о двух людях сразу, а в нашем случае можно! Так вот, мне — этому самому двуполому мне, требуется кто-то… ну, пара! Понимаешь! Мы с тобой — один, а Гдеты — наша пара… ну, то есть, моя! В смысле, если ты и я — это одно Я!

— Блядь, да ты точно законченный урод! — прошептала я, качая в темноте головой. Я верю ему — Господи, за что, почему я ему верю!

— Ты — шиз, придурок! Твоё место в дурке, псих хренов! — ору я, не выдержав распирающей любви и доверия. Я верю, верю — он прав, как бог, как дух святой! Ведь всё так просто и… Вскочила, и побежала прочь, прочь!! Что я делаю? А это уже моя логика. Надо играть, будто я его не понимаю а то вдруг он поверит мне, так же как и я ему? И в то же время, слыша топот его гадов за спиной, чувствуя, что он догоняет, я не бегу так, чтобы действительно убежать. Я жду, что он догонит, и мне очень стыдно, что я его понимаю, а он понимает, что я имею в виду, убегая.