Алексей Цветков - После прочтения уничтожить Страница 77

 Когда митинг заканчивается, всегда чувствуешь разочарование, хотя вроде бы ничего и не ждал. Это чувство поднимает со дна лирические воспоминания о том, как полжизни назад всё только начиналось:

 Я стою в замкнутом дворе, одна стена которого укрыта огромным красным флагом с серпом и молотом. Смотрю на мокрый снег, успевший попасть на мои ботинки. Мне нравится думать о собственности, что она такая же условность, как это белое на моей обуви: моё оно или нет, и что это значит? Конечно, снег общий. Вокруг меня он лежит и вдыхать хорошо весенний запах, хотя до весны два месяца. Я перестаю думать, то есть говорить про себя, и начинаю про себя молчать, глядя, как по стене свободно льется красный цвет и дышит иероглиф революции. Полный безмолвной музыки, безжалостной ко всему. В этот момент я не имею имени. Эта музыка — смысл всех человеческих надежд.

После митинга мне – пролетарию умственного труда — было пора на работу, в издательство. Я шел мимо Донского монастыря. Там внутри, я помнил, похоронен Чаадаев. Давным-давно, ещё будучи гимназистом, я ходил сюда вместе с хиппи курить среди надгробий – подтаявших мемориальных тортов на львиных лапах, с сентиментальными посвящениями, которые было так смешно читать. На одном из таких нашли лепной перекошенный череп, очень похожий на «Крик» Мунка и тоже смеялись. Тогда всё было смешно. Спрятавшись от грозы и града целоваться в арке между двух жестяных нимф, сжимавших над нами ржавые венки. Собирать горстями слоистые льдинки – пресные на вкус небесные леденцы. Целоваться, пока они не растаяли во рту. Выбираться назад, после ливня, по-птичьи прыгая с плиты на плиту. А сейчас оттуда играл невидимый мне военный оркестр. «Так громче музыка…». И от этой музыки всё вокруг казалось несложным приятным фильмом. В арке ворот девушки с благостными лицами заканчивали настенную роспись из истории своей обители. Кроме постников с нимбами там была и колонна безбожников с красным флагом, идущих, видимо, закрывать монастырь. Приятно, когда у тебя и твоих товарищей есть место в истории и об этом помнят даже попы.

В издательство я ехал сдавать предисловие к книге Фрэнка Хэрриса «Бомба». Это роман о происхождении Первомая т.е. о пролетарской борьбе, полицейских пулях, анархистском взрыве во время демонстрации в Хеймаркете, и казни восьми рабочих лидеров. Полезно помнить, откуда взялись восьмичасовой рабочий день и второй выходной. Для людей с опасной дозой свинца в крови насилие стало последним способом общения с властью и капиталом, остальные способы ничего не давали. «Без бога и босса!» — гласили ходившие по рукам листовки – «Их цель – прибыль, наша участь – кнут, выход – революция!». Борьба между трудом и деньгами обещала стать чем-то большим, нежели просто борьбой за деньги. Мир выглядел в лучшем случае как лавка с завышенными ценами, а в худшем, как казарма, и его планировалось переустроить, сделав доступным и бесплатным, как детская площадка в парке или как библиотека. «Однажды наше молчание станет громче наших слов» — написано на братской могиле казненных в Чикаго «зачинщиков». У Хэрриса, дружившего с Уайльдом, было близкое мне понимание дендизма: противопоставление себя обществу нужно для создания дистанции, оно дает возможность особого взгляда на это общество, позволяет сделать шаг от привычных явлений к их невыносимой сущности. Отстранение ради «остранения». Для художника, и, конкретнее, для литератора, искусство выражает именно то, что не может сегодня быть выражено политически.

В офисе я похвастал своими легкими ушибами, но зарплату мне всё равно не выдали. Дело в том, что мы (редактора, верстальщики, художники) всем издательством пару недель назад объявили начальству самую настоящую забастовку с требованием сохранения прежних условий оплаты. Главный редактор важно вёл протокол, а остальные дружно голосовали. Верстальщица Вера засомневалась в разумности такого поведения и пришлось кратко объяснять ей, о чем «Бомба», которую она верстает. На словах наши требования вроде бы выполнены, забастовка приостановлена, но только вот «отвоеванных» денег пока не платят. Закончив там свои дела и узнав из Интернета об акции лимоновцев, захвативших Минздрав, пока мы толкались с ОМОНом по тому же самому поводу, я ехал в клуб вести вечерний семинар по глобальному потеплению.

Суть моего вступления была такова:

 На южном полюсе обнаружен радужно светящийся осьминог, к которому раньше нельзя было добраться из-за льдов. Планы на урожай срываются, миграция птиц и рыб нарушается, мерзлота оказалась никакой не «вечной» и поплыли на севере целые города, а с юга наступают пустыни и вирусы. Парниковый эффект усиливается так же повсеместной вырубкой лесов.

 Когда-то аристократия жила за счет крестьянского труда и, освобожденная от грубой стороны жизни, могла себе позволить тонкий вкус и парадоксальные идеи. Население и потребление практически не росли. Потом появились люди (особо борзые из мужиков плюс приезжие или лишенные наследства из самих аристократов), которые задумались: а нельзя ли тоже жить за счет других, но иным способом, раз уж земли и холопов нам не досталось? Таким новым способом оказалась торговля. Буржуазию кормят покупатели и изобретение потребностей. Торговый строй быстро приравнял все ценности к рыночным ценам, не смотря на брезгливое фырканье аристократов. И потребностей и самих потребителей нужно было всё больше. Из-за этого и начало злокачественно теплеть. Интересно на этом фоне смотрелся романтический бунтарь, впоследствии «авангардист», доживший до наших дней в облике контркультуры. Чтобы быть признанным, он отказывался и от титулов и от денег, которых у него никогда не было и никто ему их не предлагал. Эта богемная имитация производила впечатление не на аристократов и буржуа, а на рядовых работников-покупателей. Союз масс и богемы с целью отмены апокалипсиса под красным флагом назывался «коммунизм». Но этот удивительный проект, призванный сделать аристократами буквально всех, а холопов заменить роботами, провалился.

Диктофон на столе записывал разразившуюся дискуссию:

 Либерал предложил давать премии за чистые технологии и соблюдать киотский протокол. Патриот тут же возразил ему: США, главный загрязнитель, отказываются протокол ратифицировать. Китай, который стремительно догоняет США по загрязнению, по киотской схеме считается развивающейся страной, и не имеет конкретных обязательств. Климатолог напомнил, что в природе достаточно обратных связей, чтобы компенсировать потепление. Солнечная активность к 2012-му году сократится, это волнообразный регулярный процесс. Турист не согласился, назвав Венецию, утонувшую на 23 сантиметра за последние 30 лет. Расисит предостерег от «климатических переселенцев». Европа нового века это зона голода, а питьевая вода – вероятная причина войны между ведущими странами. Ваххабит похвалил опреснители, превратившие арабскую пустыню в райский сад, и сразу повернул разговор к вопросу личного выбора. Советовал перебраться в Ливан или Иран, раствориться в самой упрямой религии, избавиться от страха своей и чужой смерти, разбудить в сердце внутреннего имама, заблудиться в куфическом лабиринте и орнаментальном лесу и до последнего часа гордиться тем, что мировые империалисты считают первым врагом именно цивилизацию Пророка. Девушка-эколог пиарила «не парниковый» образ жизни: флуорисцентные лампы, энергоберегущая бытовая техника, городской транспорт вместо умножения автомобилей, двигатели на спирту, раздельный мусор, энергия ветра, солнца, приливов-отливов. Ваххабит сказал ей, что она просто хочет остаться чистой перед лицом климатического апокалипсиса, а не влиять на погоду. Конспиролог уверил всех: настоящие индейцы знали, что всё так будет с самого начала. Через пять лет их календарь заканчивается нолем или, точнее, «закрытым глазом», темнотой. Либералу понравилось это пророчество: особо верится в «закрытый глаз» в России. Легко представить себе завтрашнее общество как толпу пенсионеров (стареем), в которой от скинхедов (правеем) прячутся гастарбайтеры, задешево взявшие на себя почетный труд копания могил.

Пытаясь давать слово всем по очереди, я думал о том, что неплохо бы, пока индейский глаз окончательно не закрылся, переехать, например, в Данию, под громкую музыку драться там с полицией, перекрашивать Русалочку и разводить грибы. Если драться не хочется, есть и тихие нестоличные сквоты. Шанс распахнуть объятия навстречу финальному пламени на крыше полуразвалившегося замка, где находится «Институт абсолютной гармонии», а пока проповедовать обкуренным девушкам, что потепление началось, когда человек перестал быть странником-собирателем и стал оседлым земледельцем. Можно и не переезжать. Сквоты в Москве организуют неофутуристы, а стритфайтингом желающие занимаются на «Маршах несогласных».