Чарльз Буковски - Вспышка молнии за горой (The Flash of Lightning Behind the Mountain) Страница 8

Однако, сказать по чести,

Такие вот штуки мне помогли

Пережить

Весьма и весьма неприятное

Детство.

Потом дела у меня

Пошли на лад,

Но мне по-прежнему нравится

Компания

Этих

Старых друзей.

Photos

Этой ночью

Сколько ж моих мозговых клеток

Сожрал алкоголь!

Сижу. Выпиваю.

Все мои собутыльники мертвы.

Пузо чешу. Мечтаю об альбатросах.

Теперь я пью в одиночку.

Пью сам с собой. Пью за себя самого.

За жизнь свою пью и за смерть.

Я не утолил еще жажды.

Зажигаю новую сигарету, неторопливо кручу

В пальцах бутылку.

Любуюсь.

Верная спутница!

И так – годами…

Чем бы мог я еще заниматься,

Притом столь успешно?

Я выпил больше, чем взятые вместе

Сто человек,

Что мимо проходят по улице -

Или сидят в психушке.

Пузо чешу.

Мечтаю об альбатросах.

Я вошел в число величайших пьяниц

Всех времен и народов.

Я прошел нелегкий отбор.

Останавливаюсь – и снова поднимаю бутылку,

Делаю добрый глоток.

Мне даже подумать дико,

Что кто-то

Взаправду бросает пить

И ведет трезвый образ жизни.

Как это печально!

Трезвые, скучные, безопасные…

Пузо чешу. Мечтаю

Об альбатросах.

Эта комната мною полна до краев -

И сам до краев я полон.

Я пью за всех вас -

И за себя самого.

Давно уже заполночь.

Пес одинокий

Воет где-то в ночи.

И я так же молод,

Как огонь,

Что еще не погас.

Tonight

Замечания гостя

I

«Слышь, чувак, – он сказал, – мне стихи твои нравились

больше

Раньше, когда ты вечно блевал, со шлюхами жил, не вылезал

Из баров,

Попадал в вытрезвители,

участвовал в пьяных драках…»

Потом он заговорил о чем-то другом,

Почитал мне

Свои весьма реалистические стихи…

II

Иные поэты и критиканы никак не возьмут в толк,

Сколь нелепо всю жизнь цепляться

За одни и те же сюжеты.

Со временем шлюхи надоедают. Их острый глаз,

Их ругань, их робкая нежность

Смертельно осточертевают.

Что до блевотины – то ее очень скоро

Становится многовато,

Особенно если в финале светит

Вонючая койка в приюте для бездомных.

Что же до пьяных драк – нет, никогда я не был

Хорошим бойцом. Я просто хотел узнать, есть ли во мне

Хоть капелька мужества. Понял, что есть, – и все,

Зачем же искать дальше!

Можно, конечно, стихи посвящать разудалой жизни,

Но раньше иль позже становится ясно – пора писать о другом.

Если застрять на сюжете, он скоро тускнеет, наводит скуку.

Да, я по-прежнему выпить люблю, но теперь

Я в силах писать о шлюхах, барах и вытрезвителях -

И не чувствовать, что продал свою проклятую душу

Грязной сточной канаве.

Сколько критиканов были бы счастливы, если б стихи

Снова нашли меня в грязном проулке, с разбитой мордой,

А над моей пустотой бы густо роились мухи!

Скольким критиканам

Жизненно необходимы безумье Ван Гога,

Голод Моцарта,

Достоевский,

Идущий на казнь…

Сколько критиканов считают беду

Единственно

Ценным искусством!

А Достоевский, Ван Гог, Моцарт и иже с ними,

Думаю, не выбирали на долю свою боль и страданье

И ими не упивались!

III

Конечно, гостю-поэту я этого не сказал.

Он был слишком занят

Иканьем, рыганьем, пыхтеньем, сопеньем

И пусканием пузырей в предложенном мною бокале.

Он читал мне о СВОИХ похожденьях

В величье сточных канав -

Совершенно неправдоподобных,

На грани фарса…

Громкий голос.

Кустистые брови.

Смакованье своих несчастий:

Словно бы жить паршиво – большая победа

И высокое

Достиженье.

Он плоскостопо стоял на моем полу.

Он вызвал во мне то самое отвращенье,

Что считал великим

И нужным.

A Visitor Complains

В осаде

Вот эта стена – зеленая,

Та – голубая.

У третьей – глаза, и ползают по четвертой

Злые голодные пауки.

Нет, эта стена – пластинка воды замерзшей,

А та – подтаявший воск,

Третья бабки моей лицо обрамляет,

С четвертой падают кости отца.

А снаружи – город, город снаружи,

Он содрогается от колокольного звона и вспышек света,

Город – могила открытая,

Мне никогда не отважиться выйти наружу,

Лучше уж здесь оставаться, прятаться здесь,

Отключить телефон,

Задернуть наглухо шторы,

Выключить

Свет.

Город – много безжалостней стен,

И, в конце-то концов, стены -

Это все, чем мы обладаем,

А почти ничего

Все же гораздо лучше,

Чем

Совсем ничего.

Besieged

Новичок

Раннее утро, эпоха Великой депрессии,

Железнодорожное депо, двадцатилетний я.

Иду вдоль товарных вагонов «Юнион Пасифик» -

С опаской,ведь это

Первый мой день на новой работе.

Я почти уж дошел до места, где мы карточки пробивали -

И путь преградили три человека.

Лица без выраженья,

Ноги немного расставлены.

Когда подошел я ближе, один ухватил себя за член,

Двое других заржали.

Я быстро пошел на них,

И в последний момент они расступились.

Пройдя сквозь строй их,

Я остановился

И обернулся: «Я морду начищу любому из вас.

Один на один.

Кто-нибудь хочет

Попробовать прямо сейчас?»

Никто из них не шелохнулся

И не сказал ни слова.

Я пошел прочь,

Нашел свою карточку среди прочих,

Втолкнул в щель.

Подошел бригадир. Он был

Уродливей даже меня.

Он сказал: «Слушай, мы здесь просто делаем нашу работу.

Проблемы нам не нужны».

Я приступил к работе.

Позже, когда я чистил багажный ящик

Мокрой санитарной щеткой,

Главный из тех троих подошел и сказал:

«Ну, мужик, мы тебя достанем».

«Может, и так, – сказал я, – но это будет непросто».

Неплохая была работа. Похмелье прошло,

Мне нравилось, как санитарная щетка смывает грязь,

Меня манили дешевые бары грядущей ночи,

А в комнате, как всегда, поджидала бутылка вина…

В полдень в курилке

Я всунул монетку в автомат с газировкой. Те трое стояли поодаль. Болтали. Глядели.

Но дни и недели прошли -

И ничего не случилось.

Я шесть недель проработал – и сел в нью-орлеанский автобус.

И, озирая в окно пустые, бесплодные земли,

Потягивая «Катти Сарк»

Из бутылки,

Я думал – когда же и где

Я наконец-то остановлюсь

И приживусь?

The Novice

Клеопатра теперь

Она была красивейшей из актрис

Нашего времени,

Когда-то она выходила замуж

За добрую дюжину

Богатых и знаменитых мужчин -

А теперь с перебитым хребтом лежит на растяжке

В больнице, на обезболивающих.

Ей теперь шестьдесят…

Еще несколько лет назад

Ее палата ломилась бы от букетов,

Телефон бы трещал,

Посетители в очереди стояли.

А теперь телефон звонит слишком редко,

Несколько жалких цветочков

Подарены лишь из вежливости,

И почти что нет посетителей.

Но с возрастом эта дама стала умнее,

Теперь она знает больше и понимает больше,

Чувствует глубже, относится к жизни мягче.

А толку что?

Если ты – больше не молодая

Клевая телка, если уже не можешь

Играть обольстительниц,

Закинув ножку на ножку,

Мерцая взором лиловым

Из-под длинных

Черных ресниц,

Если ты – не красавица больше

И уже не снимаешься в фильмах,

Если тебя уже

Не фотографируют

Мертвецки пьяной

С молодым любовником

В дорогом кабаке, -

Толку-то что?

Теперь она, позабытая всеми,

Лежит в больнице,

Вцепившись в спинку кровати,

А возможности новые манят

Новые поколения.

На растяжке женщина в шестьдесят

Выглядит жалко,

И никто не желает сидеть

В ее палате.

Слишком уныло!

Этому миру нужны только сильные,

Красивые и молодые.

Знаменитая в прошлом актриса,

Позабытая всеми, лежит в больнице.

Интересно,

Что она думает

Бесконечно ползущими

Часами

И днями

О бывших любовниках,

О бывших фанатах,

О юности, бесследно ушедшей?

Мне и впрямь любопытно -

Что ж она думает?

Может, она обрела свое настоящее «я»?

Может быть, мудрости высшей достигла -

Но не слишком ли поздно?

И если мудрость приходит, увы, слишком поздно,

Лучше ли это,

Чем если б она не пришла

Вообще никогда?

Cleopatra Now

Мольба

По ночам размышляю о навеки ушедших

Годах, о навеки утраченных женщинах.

Я б не печалился ни об утраченных женщинах,

Ни об ушедших годах,

Если бы все мы могли хоть немного пожить в мире -

Год, месяц, хотя бы неделю…

Не «мир во всем мире» – мне бы хватило малости,

Жалкого личного мира.

Понежиться в нем, как в теплой воде зеленой -

Хотя бы немножко, хоть час провести в мире,

Ночью, ночью, в которой я бы мог размышлять