Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации Страница 8
- Категория: Проза / Контркультура
- Автор: Макс Аврелий
- Год выпуска: -
- ISBN: -
- Издательство: -
- Страниц: 30
- Добавлено: 2019-05-07 13:38:01
Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации» бесплатно полную версию:«Моленсоух» – провоцирующая, побуждающая к действию, порой страшная, но в любом случае уникальная, парадоксальная, почти фантастическая, а порой ослепляющая великолепием своей обнаженности книга. Самых разных читателей она заставит плакать, смеяться, принимать решения, действовать. В тексте отражены Pnevma и Logos (душа и слово) личностей, которые на протяжении всей моей жизни сменяли друг друга на посту моих Alter Ego: это Фридрих Ницше, Сомерсет Моэм, Маркиз Де Сад, Хулио Кортасар, Жорж Батай, Варлам Шаламов, Ольга Бешенковская, Иосиф Бродский, Юз Алешковский. Все они приняли посильное, метафизическое, спиритуальное или, выражаясь языком современности, виртуальное участие в работе над этой книгой…
Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации читать онлайн бесплатно
Однажды, когда уже все спали, стена нашей детской стала как будто прозрачной, пока и вовсе не растворилась. И тогда моему взору открылась начинающаяся прямо от подножья нашего дома дорога, выложенная бетонными плитами. Дорога казалась бесконечной…, но там вдалеке, где она превращалась в тонкую нить, были различимы два белых пятна. Я помню, как бегу по этой дороге навстречу загадочным белым предметам и, по мере приближения к ним понимаю, что эти белые пятна – два белых вертолета. От пропеллеров до колес они казались вырезанными из слоновой кости. Когда я уже почти приближался, они как будто чуть отдалялись, пока я не понимал, что расстояние между ними и мной не сократилось, но в этот момент оно как будто бы все же уменьшалось, и так снова и снова. Плиты, по которым я бежал, становились теплыми, затем горячими, все горячее и горячее… Когда я начал обжигать ноги, то понял, что за вертолетами мне не угнаться, и решил вернуться назад. Но теперь, та же история с удалением повторилась: плиты становились все горячее, а дом – все дальше.
Другой
Испытания, пришедшие слишком рано, развивают иногда в тайнике детского разума тяжёлые сомнения, которыми эти детские души судят Бога.
Автор ИзвестенДействительность, в которой жил тот самый мальчик, мой предтеча, эта невообразимая страна, состоящая из сна и реальности (грань между ними я, видимо, не различал), параллельных и инопланетных миров, не поддается, какому бы то ни было более или менее правдоподобному описанию. В любом случае, этот материал предполагает серьезный целенаправленный труд, а также другую книгу и, наверное, другого читателя. Возможно, что когда-нибудь все это состоится. А пока, чтобы рассказывать о той действительности, в которой жил тот мальчик и теперь по наследству живу я, мне придется попытаться описать загадочные обстоятельства, ставшие концом одной маленькой жизни и положившие начало другой… Как я могу знать о этой жизни и помнить ее, как, к слову, и детство своего папы, вы, возможно, поймете лишь в конце этой книги, а пока лишь прошу наслаждаться повествованием, apriori доверяя рассказчику.
Ко времени, когда произошло событие, о котором я хочу рассказать, нам с братом было уже около трех лет. Тогда мы впервые стали вероломно покидать двор бабушкиного дома, где почти что поселилась наша семейка. Папа и мама с утра куда-то исчезали, а порой, и вовсе находились «на заработках» в Красноярске, куда забирали с собой Киру. За нами же должна была присматривать Бабушка. Как правило, в свои выходные (на пенсии Бабушка продолжала работать) она выводила нас во двор и через какое-то время мирно засыпала на лавочке. Дождавшись этого момента, мы с Радиком брались «за ручку» и убегали к самому загадочному и манящему для нас месту в поселке – развалинам старого двухэтажного клуба. А года полтора спустя мы открыли для себя еще и Детсад, бывший едва ли в лучшем состоянии, чем клуб…
С нами со двора уходил Олег Блуднин. Я думаю, он был нашим ровесником, хотя на вид и постарше, однако я относил это к условиям его жизни. Впрочем, может быть, ему и было года четыре, а может даже пять. Он не умел, ни читать, ни писать и не знал, сколько ему лет. От него постоянно пахло мочой, а на шее у него были фиолетовые, красно-желтые и бордовые дугообразные пятна.
«Я обоссался, а папка меня душил», – весело говорил он, когда мы спрашивали, откуда у него такие страшные штуки на шее. Впрочем, можно было этого и не спрашивать: о своих мучениях и страшных наказаниях, которым его подвергали родители, Олег рассказывал всем, кто соглашался его слушать. Но то, что рассказывал Олег нам с Радиком, заставляло нас просто трястись от страха. Из-за этих рассказов Радик стал уходить во двор при его появлении. Я не очень-то верил Олегу, а потому и не очень боялся… В одном единственном окне, дома где жил Олег, я иногда видел какую-то рыжеволосую женщину, наверное, это была его мать, а вот отца у него, как будто и не было… Во всяком случае, ни я, ни кто либо другой из местной детворы, никогда не видели, чтобы в их дом входил, или выходил из него какой-нибудь мужчина. Меня лично в Олеге привлекал странный звук, похожий на жужжание жука или далекое гудение двигателей самолетов или вертолетов, которым всегда сопровождалось его появление, хотя более часа его общества и я поначалу выносить не мог. Тем не менее Олег был отчаянным смельчаком и выдумщиком, поэтому он все же был мне интересен, пусть и не очень приятен.
Входом в клуб служил черный квадратный проем в стене. До пожара, случившегося когда-то давно, еще до появления нашей семьи в поселке, на этом месте была дверь. Не могу сказать почему, но мне казалось, что Пластик, переставший с недавнего времени ко мне приходить, появлялся именно из этого черного окна в запретное… Мы приходили сюда с Олегом и Радиком с намерением войти внутрь, но всегда только стояли перед входом. А когда страх становился сильнее нас, мы вдруг, как по команде, срывались с места и с истошными воплями убегали прочь.
Однажды, мне приснился сон, что за этой «дверью» стоят два тех самых белых вертолета и пропеллеры их крутятся в ожидании меня. Когда я проснулся, вертолеты, как два белых пятна, стояли у меня перед глазами. Я встал, оделся и бесшумно вышел из дома. Плача от страха, я приближался к обожженным руинам…
Утром, часов в восемь, мои родители, подключив соседей, с безумными от паники и отчаяния глазами носились по поселку и его окрестностям, разыскивая меня. Олег и Радик стояли недалеко от клуба, напротив чёрного проема. Радик плакал.
– Вы чего тут стоите? – Подошёл к ним наш сосед алкоголик дядя Дима.
– Он там, – сказал Радик и показал на вход…
– Чиво? – нахмурился дядя Дима, но, внимательно посмотрев на детей, шагнул к проему. Радик с воплем убежал прочь.
– Чё это, он там делает? – буркнул дядя Дима, уходя в черноту неправильного квадрата.
На крики сбежались взрослые. У входа образовалась толпа. Кто-то еще вошел внутрь. Зажгли спички.
– Вот он…
– Еб твою мать!
Донеслись голоса из пахнувшей мочой и экскрементами черноты. Толпа загудела. Какая-та женщина крикнула: «Ихний!». Запыхавшиеся, взмыленные, с красными от ветра и бессонной ночи глазами, тяжело дыша, к толпе подошли мои родители. Люди расступились.
– Там вашего, говорят, нашли, – с участием сказал кто-то вполголоса. Навстречу родителям из проема вышел дядя Дима. Поперек согнутых в локтях рук лежал ребенок, лицо и туловище были закрыты строительной брезентовой курткой. Сосед замер в проеме. При виде моих родителей губы на его изумленном лице задрожали.
Мое беспомощное тело отвезли в больницу, чтобы засвидетельствовать смерть. А оттуда отправили на вскрытие в морг. Но мама настояла на том чтобы вскрытия не делали.
Во время всех этих ненужных хлопот с маленьким, не проявляющим признаков жизни телом мама лежала в зале на столе, с головой укрытая белой тюлью. Рядом на стуле сидела Бабушка. Помешав что-то алюминиевой ложкой в стакане, она осторожно протянула дочери, приговаривая:
– Лида, Ли-и-да? Ну, ты выпей хоть валерьянки… А? Лида?!
На все эти бабушкины поползновения мама уже несколько часов никак не реагировала.
– О-о-й! – Шумно вздыхала Бабушка, отводя от носа дочери стакан. – Радик с Кирой, чем виноваты? Их ведь тоже надо…
Бабушка не смогла договорить и вообще хотела потерять уже сознание, потому что в комнату осторожно, но всё-таки быстро и даже как будто неумолимо вошел мой папа, на руках у него был я, только на год младше и с темно-русыми волосиками на голове, вместо черных как у Радика.
– Лида! Посмотри, кого я тебе принес! – сказал папа, подойдя к столу.
– Лида, ты посмотри! – всплеснула руками Бабушка.
Обессилевшая от горя и слез мама медленно повернула к нам с папой голову. Страшными, безумными глазами умирающей на дыбе жертвы она посмотрела в мои глаза. Затем, что-то едва слышно произнесла, и снова отвернулась к стене.
– Что? – Нагнулся над ней потрясенный папа. – Ты чего, Лида?
Но мама уже не реагировала. Папа повернулся к бабушке.
– Что она сказала, мама?
Бабушка, тщательно разглаживающая складки, на идеально ровной скатерти, вдруг остановилась. В ее удивительных глазах в это мгновение словно заговорили все чувства, на которые у нее хватало сердца; там были сострадание и мольба, надежда и упрек, но главное – бесконечное море усталости и боли, ширившееся в душе Бабушки на протяжении всей ее жизни.
– Другой, – едва разжав губы, медленно сказала бабушка. Горько вздохнув и как-то обречённо покачивая головой, она взяла меня с жестких папиных в свои теплые мягкие руки и понесла в детскую, потому что я все еще спал…
Сигнал
«Я тебе конечно верю, разве могут быть сомненья?»
ЕМ: 09. Bernard Fevre «№ 59018».
В моей жизни было время, когда слова «диск» и «музыка» были для меня почти что синонимами. Хочешь музыки? Подходишь к радиоле «Рекорд 314», достаёшь из красочного (или не очень) бумажного конверта черный, зеленый или оранжевый виниловый диск, ставишь его в проигрыватель, опускаешь иглу, и вот он – МУЗОН! Конечно, были и радио, и телевизор, но все это казалось еще настолько недосягаемым, что вроде как и не существовало… Да и какой мог быть телик, если его нужно было выпросить (заслужить), да еще с томлением и мукой дожидаться того, что тебе было нужно. А что касается проигрывателя, то поскольку для Бабушки он представлялся чем-то вроде дешифровальной шпионской машинки, таким же непонятным и ненужным, то в отсутствие родителей мы с Радиком могли распоряжаться им по своему усмотрению. Точнее пока не надоест Бабушке. Мы вынимали из пачки пластинок ту, конверт которой был самым ярким, затем несколько несложных ритуальных движений, и вот мы уже не в СМП… Но все же самые важные вещи происходили, когда мы могли слушать музыку с родителями.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.