Сперматозоиды - Мара Винтер Страница 8

и всё понятно”. На вопрос, где бьём, сказал, не на руках, явно. Руки забиты. Левая цветная, правая чёрно-белая. Левая нью скул, правая биомех. Предложил на растерзание грудь. Идея меня заинтересовала, она была небанальной. Я сказала: “Давай соединим твои рукава. Могу сделать несколько вариантов. Пришлю, скажешь, как тебе”. Говорили о работе. Съехали на политику. Говорили о том, что в стране нет своих средств, о национальных ресурсах, присвоенных зарубежными коммерческими организациями, о массовом наебательстве. Про невозможность изменить ситуацию из-за страха, невежества и индивидуализма, привычных для тоталитарного и полицейского государственного строя, о Платоне говорили тоже. Я вспомнила Будду, победившего это трио, страх с друзьями. Венц возразил: всем буддами не быть. Я сказала: и не надо. Мы поехали в парк аттракционов. Развлекались. Обсуждали источники адреналина. Процессы в мозге. Осознанные сновидения. “Жизнь, – сказал Венц, – это эксперимент. Действуя, понимаешь себя. Лучше и быстрее – в экстремальных обстоятельствах. Это тебе не пассивное созерцание, бандитка”. На мне была бандана и футболка с черепом. Он приминал асфальт подошвами конверсов. Его джинсы были коричневыми, куртка – кожаной. После того, первого дня, живьём, не в сообщениях, так легко мы с ним больше не говорили.

Потом он пропал на неделю. Уехал из города, по делам. В конце недели вернулся, позвал на тематическую вечеринку. Где, с согласия всех участников, можно творить что угодно. Можно и не творить. Я не поехала. Причины были. Дальше – интереснее. С утра, после вечеринки, я обнаруживаю Венца в своей квартире. Он входит ко мне в ванную. Без стука. Без футболки. "Что ты здесь делаешь?" – выдаёт. Его аж назад шатнуло от удивления. "Зубы чищу, а ты что здесь делаешь?" – спрашиваю, с щёткой во рту. "Венц, ты дол… Что вы здесь делаете?" – Лида, распущенная, в его футболке. Занавес можно опускать. Сердце забилось, в глазах – красные пятна, и они, двое, под пятнами стоят. Не опускается занавес. Видать, заело. Сошлись они вчера. За её перемещениями я не слежу, ушла гулять, ну, рада за неё. Совпадение? Бывают ли они? По глупости мы, все трое, совпали. "Вы что, знакомы?" – спросила Лида. "Недавно", – сказал Венц. "Пару раз пересекались", – сказала я. Поймала на себе её косой взгляд и его прямой. "Ладно, мне надо собираться", – сплюнула в раковину, прямо при них, прополоскала рот и вышла, задев его плечом. Я не имела на него видов, но истерику схлопотала. Дело не в том, что он ебётся с кем попало, лучше бы так, кто я ему такая, считать фрикции. Дело в том, что он ебётся с моей сестрой у меня под носом, и почему-то не прекращает это делать. Иногда закрадывается невольное подозрение, что она для него – способ быть ближе ко мне, учитывая то, как он на меня пялится, но у меня хватает мозгов себя одёрнуть. Пялится он так на всех. Лида его привлекает. А я – несостоявшаяся блядь. Несостоявшаяся, блять, любовь всей жизни.

Теперь моё поведение с ним, если не выглядит логично, то хотя бы объясняется. Я всё понимаю. Сестра моя красива, образована и не дура, и, наверняка, замечательная любовница, при её-то физической подготовке. Ходит на фитнес, все мышцы, включая интимные, тренирует. Ходит от случая к случаю. Купила вагинальные шарики, периодически про них вспоминает. Гетера, а не сестра. Жрица Венеры, любимица её крылатого сыночка. Что Венц в ней нашёл, понятно. Что она в нём – ну, я же тоже что-то нашла, значит, есть оно, это что-то. Три месяца уже находим, я и Лида, она – физически, я – интеллектуально. Несколько раз он исчезал отовсюду, ни ответа, ни привета, никому. Потом объявлялся, то цветущий, то сникший: вот он я, берите, такса – в сутки лям. Нервных клеток. Моих и Лидиных. Я ведь чего настаиваю на доверенности. Так бывает: влюбится человек и начинает… дарить. Чего доброго, питерскую прописку нашему мальчику подарит или дом решит продать, чтобы денежки с ним профукать. Если захочет, то пусть это идёт через меня. Я держу контроль. Кто-то же должен.

– Спасибо, очень вкусно. – Мою тарелку, ухожу к себе. Тишина визжит. Сейчас бы с мамой поговорить. "Я потеряна", – говорю вслух, в окно. Вибрация звука – вдалеке. – "Я раздавлена", – проговариваю и слушаю, как кто-то чужой звучит в пустоте. "Мама", – обращаюсь к небу, хотя её там нет. Или есть? Между жизнями, на курорте. Небо – море. "Мамочка, царевна Анна, мой капитан. Можно я не пойду на твои похороны? Можно мне ещё немножко побыть с тобой? Как будто ты уехала. В гости. Нет. При мне ты уехала. Я помню, как и куда. У меня разом всё забрали. Ты мне и мать, и отец, и сестра, ближе Лиды, и единственная среди пацанов подруга. Я пытаюсь о тебе не думать. Я не могу. Всё, что казалось важным, лопнуло, как мыльный пузырь, в стройные шеренги я строю тени и заставляю их маршировать. Какая мне, к чертям собачьим разница, какой у тебя гроб, если сердце во мне со вчерашнего дня собачье, если вытрахать и выденьжить твоё отсутствие намереваюсь, понимая всю тщетность этих потуг? Ладно, Лида ищет утешения в объятиях Венца. Мне-то он тут, бесполезный, нахуя? Ты про него правильно сказала, ему нравится сеять хаос, вносить смуту в семьи, быть яблоком раздора: вкуснопахнущим, мать его, яблоком. Мама, – опускаюсь на шёпот, опускаюсь на хрип, на стул, опускаюсь, – мамочка, царевна Анна, моя тихая гавань. Не умирай, – зачем-то прошу, – пусть лучше я, не ты. Кто угодно, не ты. Не умирай". Поздно. Весь контроль насмарку.

Как попускает – так хоть из окна себя спускай. Я звоню Андрею. Говорю, Андрюш, привези естьчо, привези ещё, по-братски. Дружим мы с первого класса, с ним и с Пашей. Андрею можно доверять. Он привезёт. Он спрашивает: "Как ты, веснушка?" Утром мы поговорили как-то невнятно, но с кем я утром внятно говорила. Я спрашиваю: "Ты сильно занят? Поехали, покатаемся. Не могу в квартире, тесно и к Лиде Венц сейчас придёт. Даже смотреть на него не могу, тошно". Андрей говорит: "Поехали, конечно. Буду через десять минут". С мамой они, естественно, были знакомы. Мой ровесник, двадцать три года. Ведёт себя старше на десятку, педант, рубашечки крахмальные, со мной – как педофил. Лес. Мне нужно в лес. Обожраться грибочков и смотреть на звёзды, постигая смысл сущего. Или заночевать у Андрея, укуриться там до газообразного состояния. Он живёт один и меня во всех состояниях уже видел.