Самая долгая ночь - Максим Александрович Венедиктов Страница 8

– Дети это особое условие?

– Да…именно

Из фойе в коридор направилось несколько мужчин, близ них шло три офицера, в их натруженных, военных руках были бокалы вина, вместе с мужчинами шло несколько проституток, разной степени внешнего вида и возраста. Катерина посмотрела на Ярославского, её губы дрожали, как и плечи, он взял её за руку и повел в противоположную сторону, проходя мимо офицеров, последние счастливо присвистнули и дали парочку советов, Ярославский с улыбкой кивнул офицерам и потащил Катерину дальше. Девушка поравнялась с ним, спокойная, тихая и кроткая. Абсолютно точно, что такая девушка пользуется здесь, куда большим спросом, нежели те, что пошли с офицерами. Ярославскому вдруг стало омерзительно, ей приходится ублажать различными способами большое количество мужчин разных чинов, возрастов и поведений и для всех она была лишь обычным товаром, в слегка яркой и интересной упаковке. Ярославский решился спросить:

– Как ты попала в «Монпелье»?

– 4 года назад…меня подобрала Надежда Павловна, когда я бродила по Петрограду, совсем без денег…Надежда пообещала мне работу и деньги, кров конечно же. Я благодарна ей.

– Неужели ты сразу же согласилась на подобное?

– Не совсем…но у меня не имелось выбора, куда мне деваться было. Желтый билет и не более светил, поэтому в итоге я поняла, что лучше отказаться от привычной и понятной жизни.

– В обмен на это?

– Да, а отчего вы так много вопросов задаете, мсье Ярославский?

– Очень любознательный

– Марии вы тоже столько же вопросов задали?

Ярославский усмехнулся, кивнул Катерине и протискиваясь через очередную толпу гостей и проституток ближе к комнаткам. Он остановился у очередного столика, выудил из кармана 75 рублей и вложил их в руку Катерины. А после коротко сказал:

– Держи, нечего от тебя не надо, иди в комнату, посиди там часок, чтобы тебя не тормошили.

Удивленно подняв брови, Катерина сжала кулачок, положила деньги в кармашек на платье и медленно поплелась в одну из комнат. Ярославский проводил её глазами, а сам ушел в сторону от толпы, краем глаза он заметил офицеров, что сидели за небольшим столиком близ кухни, на столе они раскладывали карты, пили вино и вполне активно обсуждали что-то. Один из офицеров кланяясь, ушел из-за стола, достал сигарету и начал подниматься по лестнице близ кухни, что вела на второй этаж, по всей видимости, там находились особые комнаты и местная курилка. Ярославский быстрым шагом направился за офицером, в глубине души он испугался, что на второй этаж подниматься гостям нельзя, а лишь офицерам, но когда он встал на первую ступеньку, его никто не окликнул, Ярославский успокоился и бодро поднялся на этаж. Офицер открыл окно, в здание начал проникать теплый ночной ветерок, он достал зажигалку и одним солдатским, быстрым движением чиркнул ей в воздухе и зажег сигарету. Ярославский подошел к офицеру:

– Здравствуйте, извините, не будет ли у вас сигареты, свои как назло оставил дома.

Офицер кивнул и с улыбкой выудил из внутреннего кармана солдатской шинели сигаретную пачку, Ярославский взял предложенную ему сигарету, офицер убрал пачку обратно и протянул зажигалку. Чирк и сигарета горит. Ярославский снова начал курить после смерти жены, хотя обещал ей впредь, после свадьбы, никогда не притрагиваться к сигарете, Анна считала, что сигареты негативно влияют на душевное состояние человека, подразумевая себя в первую очередь. На самом деле, ей попросту был неприятен запах дыма, отсюда и такая категоричность, Ярославский же вернулся к курению ввиду тяжкой душевной травмы и в его понимании лишь сигареты могли залечить эту рану, улучшая это душевное состояние.

– Спасибо большое, знаете, не сочтите за наглость, но порываюсь спросить вас…чего это офицеры решили собраться здесь?

– М, нечего страшного…против вопросов нечего не имею, нас пригнали сюда ещё утром, поговаривают какая то важная шишка прибудет в «Монпелье», а нам приказано следить, чтобы с ней нечего не случилось. Я вот никого не видел, а вот, Мишка, товарищ мой сказал, что в здание прибыл судья Венедиктов. Жаль я его не видел, сколький тип, я бы его.

– Скользкий говорите?

– Да, урод одним словом, наглый аристократишка. В армии не бывал, родных и близких на войне не терял, зато любит разбирать в суде дела бывших военных. А там преступления то, бутылку вина украли из гастроному, ну трагедия что ли?

– Конечно, нечего такого, может у человека трудности жизненные или финансовые.

– Вот и я о том же, а он решает судьбы людей, вертит ими как хочет. Недавно судили отставного генерала, он сынишку своего случайно убил…мерзкая история, не прав конечно же, да понятно было и так, что виноват, понятно что убил, так ведь Венедиктов целое шоу устроил из заседания. На нем генерал и умер, не выдержало сердце, судья припомнил ему дела давно минувшие, нагадил в душу прямо…

– Да уж, омерзительный тип…а я знаете, от друга офицера слышал, что и тяга у судьи имеется принеприятнейщая.

– Да, до меня тоже слухи доходили, ребята поговаривают, что детишек он любит, да не так, как обычные люди, не как мы с тобой, наверно…а скорее как женщин. Пугает меня такое, как и вообще место это, мерзкое оно какое-то, словно источающее безысходность. Мы когда с османами воевали, тоже самое чувствовали, находясь в их городах, вместе с безысходностью ещё и ненависть со всех сторон ощущали.

– Здесь ненависти особо не учуешь, девушки словно бы и рады работать здесь.

– Да и это тоже страшно, я к такому не могу привыкнуть все ещё. Знаете…вот этот, на входе встретил нас, Виссарион вроде, сказал, что мы все грешны и что бог ещё явится, воздаст нам за грехи.

– Да, он тоже самое говорил мне.

– Так вот…думаю, что несмотря на всю эту религиозность, мы ведь действительно грешны, максимально…омерзительная улица, что источает похоть и разврат каждый час снова и снова. Какого же чувствовать это.

– У меня это вызывает противоречивые чувства, вот что скажите о себе, вы ведь офицер, для вас наверно это ещё хуже?

– Странное ощущение, что…пока мы воюем, защищаем непонятно для кого и для чего стяг наш, проливаем кровь, теряем друзей и товарищей, лишаемся сил, рассудка и возможности здраво мыслить, тут происходит обыденность, пустующая глупость, вечный праздник извращений различного толка.

Офицер замолчал. Ярославский не знал, что сказать на эти слова и мужчины просто стояли у окна, докуривая сигареты. На улицу высыпались люди, некоторые смотрели на людей, что курят в бордели, издали слышался лай собак, смех людей, а Луна словно бы более вяло освещала