Фима Жиганец - Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи Страница 9

– Вы у меня побузите только. Я вам… Гопа канавская!

А рассказывая о странствиях одного из пацанов, авторы пишут:

Королев все лето «гопничал», ездил по железным дорогам с солдатскими эшелонами, направлявшимися на фронт.

Но и до сих пор «гопник» – бродяжка не списан в архив. Нередко слово это можно встретить на страницах книг и периодической печати. Вот, к примеру, рассказывая о нравах российских тюрем, Т. Дмитриева в очерке «Новый бунт женщин» пишет:

Точно так же, как бомжи, гопники, сидят люди образованные…

Правда, сейчас словечком «гопа» называют уже не бездомных побирушек, а место продажи спиртного и наркотиков. Да и то все реже. А вот выражение «гоп-компания», видимо, обречено на жизнь вечную. Уж очень точное это название веселого сборища людей не слишком серьезных и надежные, на которых лучше не полагаться в ответственном деле.

Но вернёмся к старой песенке о басистом парне по кличке «Гоп со смыком». И вот в связи с чем.

В уголовном жаргоне существовало много обозначений смертной казни: «исполнить высшую», «послать во мхи», «пустить налево», «разменять за семь копеек», «отвесить девять граммов», «расшлепать», «поставить к стенке», «хлопнуть»… Среди всех этих терминов не последнее место когда-то занимало выражение «послать на луну», «отправить на луну». В рассказе «Букинист» Варлам Шаламов спрашивает своего собеседника:

– Где же теперь эти врачи?

– Кто знает? На луне, вероятно…

Но почему же именно на луне? Вот когда родилось выражение «вывезти под Шмидтиху», его создатели понимали, что речь идет о горе Шмидта под Норильском на Таймырском полуострове в Арктике. По рассказам и преданиям, здесь были закопаны сотни тысяч заключенных Норильского лагеря. Но ведь не вывозили же зэков для расстрела на Луну!

Все объясняется просто. Происхождение выражения мы легко отыскиваем в уже упоминавшейся жиганской песенке «Гоп со смыком», герой которой так повествует о своей будущей смерти:

Если я неправедно живу,Попаду я к черту на Луну.Черти там, как в русской печке,Жарят грешников на свечке —С ними я полштофа долбану!

Правда, чекистские черти своим жертвам полштофа не предлагали…

Это жуткое слово – «зелёнка»…

В автобиографическом романе «Тюрьма» известный правозащитник Феликс Светов приводит странную фразу, сказанную одним арестантом другому:

– Игра твоя понятна – от восьми до зеленки.

Ну, «восемь» вопросов не вызывает – это восемь лет лишения свободы. А вот что такое таинственная «зеленка»? В самом деле, не значит же это, что узнику продезинфицируют раны и отпустят на все четыре стороны!

Журналист Виталий Еременко, рассказывая об Астраханском централе, приводит слова начальника тюрьмы Власа:

Самый ответственный пост, конечно, в том крыле, где сидят смертники… Запоры там надежные. Но ведь и смертникам терять нечего. Они все двадцать четыре часа в сутки думают, как бы им лоб зеленкой не намазали. («Начальник тюрьмы»)

Вот те раз! Далась им эта зеленка! Матерые преступники, убийцы – а боятся таких пустяков. Ну, добро бы еще йод – он хоть щиплет…

Читатель, разумеется, давно уже понял, что смертники и остальной арестантский люд испытывают ужас не перед безобидными каплями Зеленина. Причина кроется в другом. Чтобы понять смысл выражения «смазать лоб зеленкой», обратимся к мемуарам нынешнего министра труда Израиля, а в недалеком прошлом – советского политзэка Натана Щаранского:

– Ведь смажут лоб зеленкой!..

– Что это значит?

– Ну, расстреляют.

– А зачем зеленкой?

– Чтоб заражения крови не было! – он громко и долго смеется, довольный, что поймал меня на старую и мрачную тюремную «покупку». («Не убоюсь зла»)

Ага, так дело в «черном юморе» «сидельцев»! Не только. Юмор юмором, но он был рожден суровой действительностью ГУЛАГа. В сталинских лагерях, помимо требования вешать умершему зэку на ногу бирку с именем и фамилией, существовал обычай писать зеленкой арестантский номер покойника у него на бедре. Вот что пишет ростовский писатель Гавриил Колесников в книге колымских воспоминаний «Лихолетье»:

Солдат настежь раскрыл ворота. В сарае штабелем лежали мерзлые трупы. Все они были почти одинаковы: худые, костлявые, почти без ягодиц. Вспоротые животы их были небрежно зашнурованы обрывками грязных бинтов. На бедре зеленкой намалеван номер. К ноге привязана бирка. Черные вывороченные ладони – у трупов брали отпечатки пальцев.

Первоначально поэтому в арестантской среде возникло выражение «зеленкой ногу намазать», так же, как и другое – «на ногу бирку надеть» – просто отразившее в языке обыденную лагерную процедуру похорон. Оба эти оборота означали, что арестант умер своей смертью. И лишь позже гулаговские остряки-самоучки додумались до того, чтобы зеленкой смазывать лоб – для «дезинфекции»…

Маруся в вороньей стае

Площадь Дружинников в Ростове аборигены называют «площадью трех птиц». На вопрос – «Почему?» вам сходу ответят:

– Ну как же: «Сокол», «Чайка» и «черный ворон»!

«Сокол» – это кинотеатр. «Чайка» – кафе. А «черный ворон» составил им компанию потому, что рядом расположено отделение милиции Железнодорожного района.

Может быть, для поколения, бегающего сегодня пешком под стол, «пернатое» о четырех колесах станет когда-нибудь малопонятной экзотикой. А пока даже нынешний «молодняк» ею не удивишь.

Когда же и в чьем гнезде появилась на свет эта жуткая птица? Француз Жак Росси, автор двухтомного «Справочника по ГУЛАГу», утверждал, что «черные вороны появились в Москве, в 1927 г. Это были полуторатонки, выпущенные первым советским заводом АМО. Во время ежовщины появились огромные, 5-тонные черные вороны, окрашенные в темный цвет и ездившие только ночью».

Росси ошибается. «Черные вороны» появились в Москве не в 1927 году, а лет на десять раньше. Василий Климентьев, участник белогвардейского подполья, вспоминал, как его с товарищами в середине августа 1918 года перевозили из Таганской тюрьмы в Бутырскую:

Погрузили нас в Таганке в тяжелый грузовик-ящик – без света, без окон и скамеек, – прозванный неизвестно кем «воронком»…

Ехали быстро. «Воронок» тряс и валил нас одного на другого. Но падать было некуда: мы плотно стояли, прижимаясь то к одной стенке грузовика, то к другой, как на корабле в хорошую качку. («В большевицкой Москве»)

Самые популярные названия спецмашины для перевозки арестантов – «черный ворон», «ворон», «воронок». У старого лагерника Олега Волкова встречается еще одно:

«На этом дворе непрерывное движение машин, громоздких черных «воронов» и «воронят». («Погружение во тьму»)

Если между «вороном» и «вороненком» разница была в размерах, то «ворон» и «воронок» подразумевали одну и ту же машину. Автозак (еще одно миленькое определение – «автомобиль для перевозки заключенных!») могли назвать и «черным вороном», и просто «вороном», и «воронком» – от перемены названий содержание не менялось…

Эпитет «черный» не всегда указывал на цвет – хотя вначале машины действительно окрашивались в мрачно-темные тона. Однако в конце 30-х «воронки» стали маскировать под машины для перевозки продовольствия. Их красили в веселенькие светлые цвета, на бортах красовались надписи «ХЛЕБ» или «МЯСО» (причем, как утверждает тот же России, – на русском, английском, немецком и французском языках). Надписи могли варьироваться – в зависимости от фантазии чекистов. В связи с этим «сидельцы» сначала пытались отличать мрачные автозаки от веселых «хлебных» фургончиков. Один из лагерников сталинской поры вспоминал о солидном дяде, вконец задуренном «предшествующими допросами, перевозками в «черном вороне» (иначе: в «белой вороне», как мы называли машины, закамуфлированные надписью «Хлеб») (Я. Харон. «Злые игры Гийома дю Вентре»). Однако – не прижилось: вскоре «маскировочных» фургонов стало слишком много, и они уже в стае «черных воронов» не смотрелись «белыми воронами»…

А вот как описывал «воронок» ростовский писатель Владимир Фоменко, во времена массовых репрессий – узник ростовского следственного изолятора:

…Спецмашина без окон. Не обязательно черная. Часто светлая, нежно-голубая. Рядом с водителем – бдительный, безулыбчивый, вооруженный стражник. Есть вооруженный стражник и внутри самой машины…

Размеры воронков разные; возили нас и в малых, и в крупных, но расположение внутри всегда одно: длинный коридорчик, столь узкий, что продвигаешься лишь боком. Кабины тоже узюсенькие, однако любого наигромоздкого арестанта… все равно всегда втискивают…

Рассадивший нас, захлопнувший за нами дверь кабины, тихий стражник остается внутри, его самого запирают с улицы, снаружи, – и мы готовы.

Добавлю лишь несколько деталей. Кабинки в «воронке» арестантский народ зовет «стаканами» – из-за их тесноты. Что касается отсутствия окон, позже гуманные чекисты исправили недоработку. Репрессированный авиатор Николай Кекушев вспоминал: