Ганс-Гюнтер Хайден - Фальшивые друзья Страница 9

— Попробуй только тронь! — заявила Карин.

— Дрожащие ножонки, паршивые брючонки… — пропел вдруг Клаус.

— Эх вы, дурачки! Ничего другого придумать не можете? — Настроение у меня совсем испортилось.

— Влюбленные глазенки, паршивые брючонки! — в два голоса пропели Клаус и Карин и убежали.

Что делать? Ждать или уйти? Какая-то чушь получается. Вся моя задумка лопнула. И соседские детишки здесь ни при чем. Они правы. С каптенармусом у нас уже было несколько стычек из-за моей формы. Он утверждал, что брюки мне в самый раз. Я же, наоборот, доказывал, что мне выдали какой-то кусок плащ-палатки. Немного успокоился, правда, когда унтер-офицер заверил меня, что после двух-трех стирок в горячей воде проблема решится сама собою. С тех пор я простирал брюки минимум тридцать раз, но ожидаемого эффекта не добился. Более того, после каждой стирки они, как мне казалось, становились все просторнее.

Правда, такое развитие событий меня не обескураживало. Но так было до тех пор, пока я не приехал в Вупперталь. В казарме мы все были, как говорится, на одно лицо. Однако теперь, после сцены с коротышками, моей уверенности поубавилось.

Чем, собственно, я гордился? Прочным оливково-зеленым сукном, черными сапогами, которые кто-то носил до меня, поясным ремнем с отделанной под бронзу бляхой и каким-то сооружением на талоне, которое мы высокопарно именовали «лодочкой»? Вот и все. 19-летнего студента вырядили как какого-то болвана, и он стал рядовым саперного трубопроводного батальона со штаб-квартирой в Вуппертале. Я встал, поднял свой замызганный вещевой мешок. Решение созрело: явлюсь к Петре вечером, как договорились, напялив свои старенькие джинсы.

«Белград. На пост президента Югославии 15 мая вступает Лазар Колишевский, являвшийся до этого вице-президентом. Новый президент в соответствии с конституцией Югославии 15 мая будет приведен к присяге на исполнение этой должности в течение одного года.

Афины. После двух безрезультатных туров голосования парламент Греции избрал президентом Караманлиса, занимавшего до этого пост премьер-министра. За Караманлиса было подано 183 голоса, на три больше, чем предусмотрено условиями избрания.

Бонн. На конгрессе, проведенном под девизом «Солдат и общество», министр обороны ФРГ Ганс Апель заявил, что правый экстремизм не оказывает влияния на рядовой состав бундесвера. Слухи об активизации неонацистских настроений среди военнослужащих распространяются людьми, которые хотели бы внести смуту в ряды бундесвера.

Брюссель…»

— Петер!

— Да.

— Сегодня вечером ты останешься дома или уйдешь?

— Мамочка, я пойду к Петре. Можно выключить радио?

— Передай ей от меня привет. Когда ты собираешься снова привести ее к нам?

— Совсем скоро, возможно, завтра. Давай поедим. К семи мне надо быть у Петры.

Мать вздохнула, присаживаясь к кухонному столу.

— «Святой Иисус, будь гостем нашим и открой, что ты принес нам в дар…» Хотя бы руки сложил, Петер, раз уж не желаешь произнести молитву!

У меня не было никакого желания возобновлять с матерью наш затянувшийся спор о божественном начале. Я намазал два куска ржаного хлеба толстым слоем маргарина, сверху положил сыр, сделал двойной бутерброд. Пожелал матери приятного аппетита, но она не ответила, помешивая ложечкой в своей чайной чашке.

Около семи отправился к Петре, рисуя себе такую картину: она открывает дверь, мы входим в ее комнату. Я достаю из кармана листок со стихотворением, которое сочинил в порыве вдохновения, даю ей, она читает. Глаза Петры загораются, сияют. Уверен, она бросится мне на грудь.

И у ее стариков хватит ума оставить нас одних. Пора бы! В самый неподходящий момент кто-то из них обычно стучится в дверь…

Последний поворот, и я оказался у порога, который ни с каким другим не спутаю. «Дрожащие ножонки, паршивые брючонки!..» Малышей, надеюсь, уже уложили. Желания встретиться с ними снова у меня, естественно, не было.

Только я подумал, что все складывается наилучшим образом, как в следующее мгновение ноги приросли к земле: под окном Петры красовался мопед Марко.

Проклятие! Значит, днем, когда я приходил, она встречалась с Марко!

Не наваждение ли это? Закрыл глаза, открыл, прищурился — все напрасно: задняя красная подсветка мопеда продолжала издевательски сигналить мне. Что ж, поделом! Поздно являетесь, сапер!

Резко повернулся кругом. Одолевали только два желания — навсегда забыть Петру и выпить тройку кружек пива в кабачке Норберта.

— Йорг! Старина! Вот так встреча! Каким ветром?

— Должны же мы были когда-то снова встретиться! Я сегодня решил порезвиться, так что угощаю.

Судя по всему, Мантлер уже принял свою дозу, но держался в порядке.

— А у тебя что за повод?

— Права отняли. Ты же знаешь, мне перед призывом удалось занять на ралли первое место. Решил на следующих автогонках показать еще более высокий класс. А тут повестка, песенка спета… Но сегодня, надеюсь, мы будем на высоте в застольных гонках?

— На этом и сорвался?

— Вначале пришлось чокнуться с ребятами за мою победу, а когда разъезжались с пирушки, угодил прямо в лапы дорожной полиции. И права, конечно, тю-тю. Ну, будь здоров! А у тебя что за причина?

— Так, небольшой бзик, — попытался я уйти от ответа.

— Не скрытничай, старина. Твой кислый вид выдает тебя. Не хочешь, не делись. Но, судя по всему, у тебя кое-что не в порядке с твоей подружкой?

— Похоже, — сознался я. — Понимаешь, подхожу к дому Петры, а у подъезда стоит мопед Марко, ее старого приятеля. Повстречался бы он мне в темном переулке!

— Итальянец?

— Из… хм… из Аахена! Продавец овощного магазина. Сделал Петре глазки во время покупки. Я надеялся, что между ними все кончено, но чего только не может случиться, пока ты в казарме?!

— В самую точку, старина! Таковы эти торгаши. Даже у семейных мужчин они отбивают женщин. Ты, чистокровный немец, проиграл итальяшке. Не удалось ли тебе ему врезать?

— Пока нет. Петра меня уверяла, что с ним больше дел не имеет. Но мне действительно следовало бы однажды набить ему морду.

— Ты прав, старина. Подобные люди не понимают иного языка. Разве ты не замечал, как эти любители макаронов распоясались и творят черт знает что? Алло, Пауло, старый пройдоха, принеси-ка нам еще по кружке, но полные! Понял?

— Сию минуту, — откликнулся Пауло.

— Вот как надо с ними разговаривать. Тогда будет толк. По мне, выгнать бы их всех взашей, — пробурчал Йорг. — Будь здоров, старик!

— А вдруг они не захотят?

— Что значит не захотят? Они должны научиться понимать, кто здесь приказывает. В конце концов, это наша страна. Здесь мы хозяева! И если им будет сказано «Убирайтесь восвояси!», они должны убраться. Понял? Или ты другого мнения? Если бы Марко смылся, у тебя появились бы шансы на Петру. Не так ли?

— Возможно. Не знаю, — промямлил я.

— Что с тобой, дружище? Нет, надо тобой заняться. Давай в ближайшее время снова посидим где-нибудь, поговорим. Так сказать, по-родственному, как соседские дети. Согласен?

Собственно, Йорга я знал уже немало лет. Мы познакомились, когда мне было года четыре. Мы стояли у садового заборчика, с любопытством и неприязненно разглядывая друг друга.

— День добрый, фрау Мантлер. Мы Крайесы, — представилась моя мать. — Это наш Петер. А тебя как зовут? — обратилась она к соседскому мальчику.

Вместо ответа тот поднял с земли яблоко и запустил им в нас.

— Йорг, прекрати немедленно! Безобразник! Проси прощения у фрау Крайес!

Но Йорг задал стрекача.

— Извините, фрау Крайес! Уж и не знаю, какая муха его укусила. Позвольте поинтересоваться: вы закупили уже все необходимое по дому? Если нет, то заходите в мой магазин. Можно и после закрытия.

— Очень любезно с вашей стороны, фрау Мантлер, но я уже побывала в кооперативном магазине.

— Ах, этот кооператив! Он разорит меня, хотя в нем не всегда найдешь то, что нужно, особенно в воскресный день. По воскресеньям у меня вы тоже могли бы делать покупки, фрау Крайес. Вдруг кончится мука или яйца. Пошлите тогда Петера.

Перспектива ходить за покупками меня не увлекала. Кто знает, что выкинет этот поганец, бросающийся яблоками?

Но спустя несколько дней я открыл соседскую калитку, когда мама впервые решила воспользоваться услугами фрау Мантлер. Колени мои стали какими-то ватными. К тому же у Мантлеров оказалась собака. Правда, она, кажется, спала, но до конца я не был в этом уверен.

Тридцать метров по садовой дорожке показались мне вечностью. Меня трясло; я оглядывался, ожидая в любое мгновение нападения. Но все обошлось. Набравшись мужества, постучал. Открыл мне Йорг.

— Входи скорее! — затащил он меня в комнату. — Смотри, что у меня есть! Железная дорога! Давай покатаемся!