Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает Страница 9

— Возможно, я съезжу туда как-нибудь. Под жилье там приспосабливают и списанные натовские «форды», грубо раскрашенные крытые рыдваны и даже старые санитарные машины и бывшие автомобили техпомощи.

Шпербер представил себе, что все машины бундесвера вдруг переоборудуют и они будут ездить по стране, вместо того чтобы возить солдат на маневрах. С их помощью мир невероятно расширился бы для человека, а жизнь стала бы дешевле.

Хайман отобрал у Эдди модель автомобиля. Шпербер представил себе, что у Хаймана весь двор забит такими машинами. Все только для Хаймана, в ни одной для Эдди, ни одной для него, Шпербера. Не совсем правильное распределение. Его взгляд постоянно обращался к плечам Хаимана, к этим серебряным полоскам на погонах, которые с сегодняшнего утра выделили его из числа других новобранцев. Ливия водораздела. Шпербер тоже мог бы оказаться сегодня в таком положении. Почему это он должен отдать свою офицерскую карьеру на откуп Вольфу и K°? Все можно было бы сделать лучше, человечнее. Разумнее. Вот Бустер, скажем, он же вполне приемлемый вариант человека. Да, но что это значило бы для него, Шпербера? Учебные курсы и экзамены. Стать пай-мальчиком, покориться судьбе. А не переродится ли он в этом случае в другого человека? Может, где-то в глубине его существа тоже сидит Вольф? А если нет, то прежде, чем он обретет возможность делать жизнь лучше, чем Вольф, он уже снова окажется на гражданке. Или как?

Еще во время учебы, за три семестра до экзаменов, Шпербер сумел получить в канадском консульстве информационные материалы о природе, климате и населении Канады. Каковы условия въезда, возможность получить работу? Кто может получить вид на жительство? Он узнал, что там нужны техники-машиностроители. И вообще люди технических профессий. Особенно требуются: Специалисты по деревообрабатывающим машинам, по изготовлению бумаги, по разработке рудных месторождений, в том числе урана. Как, там безработицей не очень уж пахнет, что ли? Он достал крупномасштабную карту Канады. Огромные лесные массивы, во многих местах которых, пожалуй, и нога человека не ступала. Чистые реки, непуганые звери и птицы. И далеко не везде запрещающие предписания. Поехать туда, примкнуть к артели лесорубов, остаться с ними в лесу, на все лето. Зимой возвратиться в один из крупных городов юга, скажем в Ванкувер. А там, если уж очень надо, можно полгода поработать техником или чертежником. Все чаще он мечтает о сверкающем топоре с длинным топорищем, о том, как подрубает стволы вышиной с колокольню, как рев мотопилы разрывает лесную тишину, с треском откалывает белые щепки. И вот стволы метровой толщины валятся на землю, образуя бреши в лесном небе. Шпербер уже видел себя в хижине охотников, в комнатке из нетесаных бревен — с людьми, задумчиво покуривающими трубки. Кто-то играет на губной гармонике. Снаружи слышен лай волкодава. А еще он мечтал увидеть выпрыгивающих из воды лососей. Мечтал и о лосях. Они еще водятся там. Мечтал о кострах на скалистых берегах рек. Вот он ставит силки на зайца, а потом растягивает шкурки на просушку. Все чаще он обращается к рекламным плакатам. Воочию видит плохо выбритых мужчин в дикой глухомани. Все, что необходимо мужчине, он должен носить в сердце, голове и рюкзаке. Ничто не может заставить его оглянуться назад. Сюзанне в этих мечтах места не находится.

И если после окончания обучения его не забреют в бундесвер, дорога для него одна — в Канаду…

Первый раз за время пребывания в армии Шпербер позвонил домой. «Ах, Йохен, слава богу, а мы уж думали заявить о тебе как о пропавшем без вести. Разве обязательно нужно заставлять нас ждать целых две недели? Как тебе служится? Не очень ли устаешь? Соскучился ли по дому? Да, чуть не забыла: Сюзанна прислала открытку из Рима. Я тебе могу ее прочесть, слушай: «Дорогой Й.! Я возвращаюсь домой. Здесь меня больше ничто не удерживает. «Tutto a posto, niente in ordine»,[7] как говорят итальянцы. Как твои экзамены? Получил ли ты летом мое письмо? Может быть, увидимся. Saluti.[8] Сюзанна». Ну вот, еще с тобой хочет поговорить папа…» — «Йохен, привет. Ну что, пристреляли вы там свое оружие? Нет? Ну да, все-таки военная авиация. Вот мать еще пару слов хочет сказать. Будь здоров, держись там…» — «Это опять я, сынок. Я сейчас вспомнила вот что: тебе еще не было пяти лет, а ты уже все попадавшие в твои руки вещи превращал в оружие. Даже щетку для унитаза. А однажды ты вывел меня из себя. Откусил два огромных куска хлеба, сделал из них пистолет, а потом стал кидать в меня кашей, прямо в лицо. Я тебя отшлепала тогда. После этого ты целый месяц не притрагивался к хлебу. Отец тебе еще раз шлет привет. Позвони еще как-нибудь, ведь этот разговор идет по местному тарифу. Много ли скопилось у тебя грязного белья? И когда же ты сможешь нас навестить?..»

Солдатские ботинки следует разнашивать. В учебном плане предусмотрен форсированный марш на пятнадцать километров. Несколько лет назад Шпербер ходил на такие расстояния, и даже дальше. Марш не должен представить для него особого труда. Правда, они пойдут не просто так, каждый сам по себе, а повзводно, по сорок человек, в ногу, и не в вельветовых брюках и бойскаутских рубашках, а в полном боевом снаряжении, со стальным шлемом на голове, с оружием, со снаряжением для штурмовых действий. Впрочем, маршировалось в ногу даже лучше, а высокие ботинки со шнуровкой хорошо держали ногу. Темп хода — сто тридцать шагов в минуту, это примерно восемь километров в час: Солдаты маленького роста, «стопарики», как их прозвали, при крупном шаге выпадали из ритма, и начальство разрешило идти не в ногу. В этот момент во взводе возникло замешательство, и дистанция между парами стала увеличиваться. Некоторые отстали, и их вынуждены были подгонять, а некоторые из них вообще вышли из строя и попытались присесть. Многие вытирали пот со лба. Кое-кто уже прихрамывал. Шпербер тоже почувствовал, что на одной пятке у него образовался волдырь. Вскоре они свернули на маленькую боковую дорожку. Унтер-офицеры, без шлема, без винтовок и штурмового снаряжения, подгоняли солдат.

Шек весь обливался потом, шлем он самовольно привязал к поясному ремню, винтовку перевесил на грудь, чтобы иметь возможность свободно размахивать правой рукой. Лицо его побледнело. Походка стала шаркающей. Шпербер тоже замедлил шаг, он понял состояние Шека и предложил:

— Подожди, давай твою пушку…

Шек не реагировал. Шпербер повторил свое предложение. Шек наконец пришел в себя:

— Да, возьми. — Он снял винтовку. — Возьми к черту всю эту муру! — Он отцепил от пояса шлем, бросил его на землю и с силой поддал ногой. Потом отстегнул плечевые ремни, и штурмовое снаряжение сползло ему на руки. Он швырнул его в канаву и потащился дальше.

— Канонир Шек, ко мне!

Шек остановился.

— Шпербер, марш вперед! — Это крикнул сзади Вольф.

Шек повалился на землю. Шпербер все же подошел к нему. Похоже, что Шек потерял сознание. Вольф оттащил его в сторону, пощупал пульс, приподнял веки, сунул ему под голову свернутую брезентовую палатку. В это время подъехал джип с командиром батареи. Затормозил. Капитан Вустер приказал вызвать по радио санитарную машину.

— Шпербер, идите вперед, тут все будет улажено.

Шпербер положил рядом с Шеком его винтовку и поспешил присоединиться к строю. Он обошел троих или четверых солдат, которые остановились и наблюдали всю сцену. Еще один лежал на кромке канавки.

— Помочь тебе? — спросил Шпербер.

— Не надо, обойдется.

— В чем тут дело? — крикнул штабной унтер-офицер. — Семи километров еще не прошли и раскисли.

Не было смысла на кого-то жаловаться и вообще встревать в дело. С тех пор как Вольф дал ему совет научиться сдерживаться, Шпербер действительно стал осторожнее. Пожалуй, не стоит так просто отбрасывать шанс поступить в офицерское училище. В обозримом будущем приятнее все же ездить в джипе, чем топать пешком со стертыми ногами.

Шпербер догнал Бартельса. Этот вроде бы не выдохся на марше. Правда, он сложен не атлетически, но жилистый. Он тоже нес вторую винтовку, Хаймана. Тот кандидат в офицеры, а длительные нагрузки тоже не выдерживает. Эта мысль порадовала Шпербера.

Волдырь на пятке готов был лопнуть. Шпербер захромал и начал отставать. Тогда он заставил себя идти маршевым шагом. Носок тер уже по открытой ранке. Надо держаться, шагать дальше. Но вот наконец приказ: шлемы закрепить к поясу, рукава рубашек закатать, винтовки закинуть за спину. Только не выбиваться из ритма. Он держал темп и в те минуты, когда выполнял приказ. Внезапно в верхней части бедра Шпербер почувствовал жгучую боль, которая расползалась по телу с каждым шагом. Сукно походных брюк терло кожу. Теперь он понял, какое значение имели тесемки на штанинах инструкторов. Почему же он не надел длинные подштанники, как было приказано? В икрах ног его донимала колющая усталость. Мышцы между шеей и плечами, сведенные болью, пытались освободиться от груза на спине и передвинуть его вперед. Внезапно перед его глазами предстала диаграмма работы мышц мускулов человеческого тела, которая висела во время его учебы на стене биологического кабинета. И он начал сопротивляться, вступил в единоборство с этими своими мускулами. Ему почудилось, что пучки мышц его тела распались на одиночные волокна. Неимоверно натянутые, напряженные до предела мышцы, сокращавшиеся и распрямлявшиеся, выпирали из-под кожи и бессильно вибрировали…