Анатолий Азольский - Полковник Ростов

Анатолий Азольский

Полковник Ростов

Три минуты неспешной ходьбы отделяли его от квартала с уличными кафе и цветочными магазинами; еще две минуты пройти под щедрым июньским солнцем, еще полторы — и он дошагал бы до места встречи; глаза нашли уже того, кто похож на описание так нужного ему человека; оставалось тридцать, двадцать шагов — и взгляды их пересеклись бы, чтоб тут же разойтись; почти парижские запахи источались домами, мелькание туфелек и птичье цоканье каблучков навевали приятнейшие мысли и сулили успех мимолетному рандеву, которое так и не состоялось: солдаты из пяти грузовиков легко, как на казарменном плацу, бежали по улице, оцепляя квартал, что было не по-парижски, все-таки Брюссель настраивал на некоторые поблажки при наведении сурового немецкого порядка, да и сам курс марки, благотворно обесценивший франк, смягчал нравы победителей, которые, впрочем, станут вскоре побежденными: три недели назад англосаксы высадились-таки в Нормандии, именно там, а не много восточнее, куда они беспрестанно, из месяца в месяц, полтора года забрасывали диверсантов и радистов, имитируя ими место будущей высадки, на что Берлин все-таки клюнул и почти все генералы тоже поймались на удочку эту, лишь некоторые отвернулись от примитивной наживки, забили тревогу, да поздно уже было, поздно, армада кораблей пересекла Ла-Манш, высадила сотни тысяч озверевших от безделья солдат, а те мертвой хваткой, по-бульдожьи вцепились в побережье — ценою гибели десятков тех, кто изображал шпионов, диверсантов и радисток. Их-то и ловили по всей Голландии и Бельгии, и так насобачились ловить, что и после конфуза с высадкой оцепляли кварталы, прочесывали окраины, частенько устраивая внезапные облавы, одна из которых и проходила на глазах полковника Ростова, увидевшего, как шедшего на встречу с ним человека солдаты запихивают в автобус. Что ж, прощай, неизвестный друг, если ты тот, который на словах, одним шевелением губ передал бы ему адресочек-другой в Гааге или Копенгагене…

Но не передал ведь — и, считай, в автобус втолкнутый, он вышел из игры, из строя, сполз в кювет, как подбитый танк; он безвозвратно потерян, и даже если его, слегка напуганного, удостоверясь в нефальшивости документов и лояльности к властям, через десять минут выпустят из полиции, встречаться с ним нельзя ни при каких обстоятельствах. Ни при каких! И не опыт диктует это, поскольку никакого опыта нет, а здравый смысл. И граф Гёц фон Ростов (мягкая светлая шляпа, чуть приспущенный галстук, коричневые ботинки на толстой подошве) полчаса нежился за двумя чашками кофе и свежей газетой, щедро заплатил, присовокупив к маркам продталон, с открытым пренебрежением принятый официанткой; высадка тех, кого мировая пресса, полковником читаемая в штабе, называла «союзниками», сдула с бельгийцев флер почтительного невнимания к немцам, и люди оккупированной страны наглели с каждым часом; можно подниматься и уходить к себе, минуя цветочный магазин, куда непременно заглянул бы нужный человек, то ли швед, то ли датчанин; «Скандинав», — мысленно приклеил к нему псевдоним Ростов, — а сам, стараясь не хромать, чтоб хромотой не выделяться, подходил уже к цветочному магазину, бросил взгляд вовнутрь и никого там не увидел; волнение все-таки сказалось, неудобства скрываемой хромоты перешли в противные боли бедра, настигнув его у стойки портье, и смазливый мальчишка с повадками любимца вдовушек сказал, протягивая ключ, что счет за апрель и май еще не оплачен комендатурой Брюсселя и уж не пожаловаться ли хозяину отеля прямо в Берлин? Испытывая сильное желание врезать наглецу в морду, Ростов порекомендовал хозяину отправить жалобу в Лондон, если тому так хочется проявить свои пораженческие настроения, — и наглость портье стремительно пошла на убыль… Около десятка офицеров проживали в отеле, не желая селиться в забронированных комендатурой квартирах, и можно подговорить их, поискать помощи у Фалькенхаузена, этот ничего не боится, расстреливает заложников, забирает у французов и бельгийцев нравящиеся офицерам автомобили — вот и гостиницу тоже посчитает остро необходимой для военных нужд и захватит без единого выстрела, хозяину дадут пинка под зад, а уж о судьбе юного вымогателя и его баб позаботится сам полковник фон Ростов, и тогда уж никакая сволочь не потребует с него денег. Сущая чепуха, будто «скупой платит дважды»: истинный скупой вообще ни пфеннига своего не потратит, на то есть казна рейха, — тем более что предстоит поездка в Берлин, куда полковнику так или иначе надо теперь ехать, искать там другой «адресочек» взамен того, что так и остался не высказанным и не услышанным; предвидятся, короче, большие расходы в Берлине, где ни дармового бензина, ни жратвы по ценам, о которых лживые газеты пишут, что они «не совсем умеренные».

К 28 июня 1944 года в сухопутных силах Германии состояло несколько тысяч полковников, они различались именами и фамилиями, родами войск, погонами и петличками, опушками их, обувкой и личным оружием; у каждого были только свои орденские планки полного и половинного размера, нарукавные ленты, кресты, знаки и прочее, и прочее; за любым из них тащился шлейф послужных списков, достоверных фактов и перевранных слухов, то есть все они были особенными, ни одного полковника не спутаешь с другим полковником, и Гёц фон Ростов тоже был особенным; он умел расчетливо буянить и дерзко соглашаться с начальством, ему приписывалось выражение «А ну навались!», каким он напутствовал свои рвавшиеся в бой танки, хотя боевой клич этот впервые издал бывший кронпринц, когда повел свою свиту в атаку на французский бордель. В его службе спады чередовались с подъемами, большой урон нанес ему курьезный случай в Дармштадте, где ему, командиру роты, приглянулась однажды пикантная особа, приезжая актрисулька, которую обер-лейтенант Ростов выдал за дочь командира дивизии, привел в казино, а там языкастую красотку восторженно приняли офицеры полка. Тяжелое ранение, едва не лишившее полковника ног, укоротило ему язык и несколько смягчило его брутальный нрав, он присмирел, почти не нарывался на скандалы, нынешнюю поездку в Берлин обдумывал так, словно собирался в продолжительный рейд по вражеским тылам, и если уж рейду бывать, то надобно придумать, под каким предлогом покидать Брюссель: не объяснять же Фалькенхаузену, какая нужда гонит его в Берлин, не ссылаться же на хлопоты о судьбе фамильного поместья под Кенигсбергом! Командующий войсками Северной Франции и Бельгии прервет все просьбы и рявкнет: «Полковник Ростов! Прекратите скулеж! Каждый человек на счету! Янки совсем озверели!..» Генерала, правда, в Брюсселе нет, генерал героически затыкает собою бреши, воюя причем не с подлыми «союзниками», а с тупоумием Кейтеля и фюрера.

Двое суток валялся в номере Ростов, с момента задержания «Скандинава» уже прошло сорок два часа; можно в кажущейся безопасности извлекать из памяти детали всего того, что у шпионов именуется «провалом» и чего никак не могло произойти, поскольку все предосторожности соблюдались и были отшлифованы, но они же, подогнанные друг к другу, вызывали ныне тревожный стук сердца и стенания мышц недолеченного бедра. Человек, пришедший на встречу, мог быть кем угодно, но никак не местным немцем, не бельгийцем — и уже поэтому не знал полковника в лицо. Приди Ростов чуть пораньше — в кольцо оцепления он и сам попал бы, и хотя у полковника никто не спросит документов, он все же обозначился бы, и если бы «Скандинав» попался… Сорок шесть часов, пятьдесят, и наконец-то прибывший в Брюссель Фалькенхаузен, всего на пару часов в штаб заскочивший, принял полковника фон Ростова, выслушал, прочитал поданную ему бумагу, нашел на столе авторучку, американскую, трофей, о чем и сказал, беспощадно выругавшись и кляня заодно манеру англосаксов наиболее комфортно вести войну, приведя примером их легкие, вездесущие и ходкие автомашины. Спросил и о танках, вопрос тем более уместен, что задавался он Ростову, которого прислала сюда танковая инспекция, надо ж куда-то пристраивать увечного воина, не желавшего безбедно посиживать на пенсии до окончания войны, а та — об этом знали генерал Фалькенхаузен и сам полковник фон Ростов — вскоре завершится, и с концом ее исчезнут пенсии, дай бог самим уцелеть.

— Да не морочьте вы мне голову! — вскипел генерал, еще раз прочитав бумагу, но так и не подписав ее. — Вам же положен осмотр в берлинском госпитале! И отпуск, наконец! Какая тут к черту командировка!

Пришлось напомнить: в Берлине — строгости необычайные, таксисты обнаглели, никого не берут, пока пассажир не предъявит документ о поездке в служебных целях. Ехать же на собственной машине в Берлин — полный идиотизм, бензином там снабжаются только части СС и гестапо, — что и уломало Фалькенхаузена, подпись поставлена трофейным пером, еще один росчерк повелевал всем постам на дорогах не чинить препятствий направлявшемуся в госпиталь полковнику… Еще одна подпись требовалась, назревала необходимость и другой, но выручил оберштурмбаннфюрер Копецки, давний знакомый по Парижу, там до февраля в «Эколь милитер» Ростов преподавал тактику, в школе пересаживали на танки офицеров пехоты, и Копецки, сам танкист, не гнушался набираться ума-разума у вермахта, долго спорил с Ростовым на темы, уже обмусоленные за все годы войны и тем не менее живые, не меркнущие: экипажи эсэсовских танков были подготовлены много лучше вермахтовских, наводчик не хуже, к примеру, механика-водителя мог справляться с танком, что увеличивало боеспособность в три-четыре раза, вермахт же такую роскошь себе позволить не мог, война пожирала танковые экипажи быстрее, чем замену им давал тыл.