Анастасий Вонсяцкий - Записки монархиста

Анастасий Андреевич Вонсяцкий

Записки монархиста

….Жизнь наша, младших офицеров, протекала незаметно. Рано утром денщикам стоило больших усилий будить нас. Кое-кто, поднявшись, наскоро умывшись, полусонный, являлся к восьми часам утра на плац перед казармами, где к этому времени уже были выстроены вахмистрами эскадроны и прогуливался полковник Хондзынский… С восьми занятия длились до трёх, с перерывом в час на обед. В три возвращались к себе усталые, не выспавшиеся, ложились спать. В семь поднимались, — начинали туалет; кто брился, кто тщательно бриолинил голову, кто занимался маникюром. В восемь все у Раввэ… За одним и тем же столиком, сидят штаб-ротмистр Мейер, поручик Немирович-Данченко, ротмистр Римский-Корсаков, корнет князь Накашидзе, юнкер Борель, доктор Каракановский… Не видно с ними Крыштофовича. Хотя, нет, вот он сидит за другим столиком с мадам Раввэ…

Я вхожу. Окидываю взглядом кафе. Нужно спросить, разрешение остаться в кафе у старшего офицера. Вот там в углу сидит с Богуцким и с какими-то дамами полковник Гершельман, немного влево от него седой генерал. Я готов двинуться по направлению к нему, как вдруг совершенно в противоположной стороне замечаю за одним из столиков в углу молоденькую, красивую даму и двух молодых людей в штатском. Они — не обыкновенные люди. Это видно по их благородным царским лицам. Вся публика поворачивается ко мне, наблюдая за тем, что я буду делать. Чувствую на себе взгляды всех офицеров и Гершельмана. Я подхожу к столику, вытянувшись в струнку, с поднятой рукой к козырьку и глазами, обращёнными к даме, останавливаюсь и спрашиваю разрешения.

- Ваше Высочество, разрешите остаться?

Ея Высочество княгиня Ирина Александровна едва заметным наклонением головки милостиво разрешает… Отчётливый поворот, звон шпор, и я подхожу к столику своего офицерства.

- Слушай, Алик, так нельзя — ты смутил Их Высочества, — говорит Каракановский, посмотри — они покраснели. Вся публика на них смотрит. Действительно, рядом сидевший с Ее Высочеством Федор Александрович покраснел, сидевший напротив него князь Юсупов улыбается.

За нашим столиком воцарилось молчание… Все ждали от меня сведений. Но я отвлекся совершенно другим… Сейчас я думал о них. Как любил я их, как хотел, как мечтал отдать, положить за них жизнь. Почему они, мелькало в моём уме, ничего не предпринимают, почему они молчат, ведь таких, как я много… Покажи, скажи хоть одно слово, и мы пойдём на всё, на смерть! Нужно убить Троцкого, Ленина — убьём; нужно взорвать Исполком — взорвём; идти в рядах на бой — пойдём! Я вспомнил тех мальчиков. Ведь они — Поповы, Ханжёнковы, Певцовы умирали там, в степях, только за них — Романовых. Несколько раз и я смотрел смерти в глаза, хотел её, но она не шла, и каждый раз, когда из "нагана" я разбивал череп красноармейца, я думал одно: я мщу этому проклятому рабу за то, что он поднял руку на своего господина…

Кликни только, и сейчас вокруг твоего царственного имени соберемся мы. Нас будет немного, но мы будем сильны, сильны духом.

Среди нас не будет дезертиров, не будет изменников, не будет "ловчил". Мы все будем рваться вперед, с единым желанием умереть за тебя. И как легко, как приятно будет умереть, зная, за что умираешь… Пусть десять десятых нас погибнет, лишь бы ты царствовал. На нашей крови ты должен строить своё благополучие. Ты наш господин, повелитель, а мы твои рабы. Прикажи, и мы разорвём на части наших братьев, отцов, не подчиняющихся твоей, единой и священной воле!

Ведь не может быть никаких на Руси Добровольческих, Северных, Южных, Донских, Кавказских, Астраханских армий, могут быть только две: республиканская — жидовская армия и монархическая — Романовская. Ведь не всё ли равно нам, стоит ли во главе государства Керенский, Троцкий или Скоропадский. Совершенно безразлично, — все они узурпаторы, все — самозванцы… Первый без всякого Всероссийского Земского Собора объявил Россию демократической республикой, а себя — её президентом, второй — народным комиссаром какой-то рабоче-крестьянской, "чрезвычайной" республики, третий решил самоопределиться, и приказом кайзера стал гетманом всея Украины… Нет, пока живы Романовы, Россия — их.

- Ну, Алик, говори же, наконец. Есть ли что-нибудь? — перебил мои мысли Мейер.

Я очнулся. Сейчас предстоит другое…

- Да… Некий Заленский…

- Его социальное положение, — спрашивает Каракановский…

- Присяжный поверенный, какой-то…

- В чем обвиняется? — задает вопрос Мейер.

- Председатель местного ревкома, подписывал смертные приговоры зверски расстрелянным на молу офицерам…

- Ого, важная шишка! — не удержался Накашидзе…

- Кроме того, по рассказам сослуживцев, сам присутствовал на молу при казни офицеров и в штыковые раны умирающих втыкал горячие окурки папирос…

- Негодяй! — воскликнул Борель.

- Тс… господа, короче, тише! — напомнил Каракан.

- Определённо угробить, — мрачно вынес приговор Немирович.

- Где живёт, образ его жизни? — задаёт снова вопрос Каракановский.

Мною даётся его адрес и сообщаются некоторые интимные стороны его жизни.

- Ага, — удовлетворительно воскликнул Мейер, — значит, не удерет: магнит держит… Ну, следующий!

- Донченко, комиссар Массандровского и Ливадийских имений… Ярый сторонник советской власти живет в Массандре.

- Социальное положение?

- Бывший фельдшер…

- Угробить, — бурчит Немирович…

Дальше…

- Бошко, бывший комиссар автомобильных сообщений. Социальное положение — шофер. Реквизировал все частные автомобили. В настоящее время агитирует против Добровольческой армии…

- Пока довольно… Предлагаю начать с Заленского, — говорит Мейер, — предлагаю, господа высказать, каждому свой план.

Наступило молчание. Первым заговорил Каракановский…

- Следить за его квартирой, когда выйдет он из нее следить за ним… На обратном пути, когда стемнеет, арестовать.

- Все согласны с планом Каракана? — переспрашивает Мейер.

- Все… только один вопрос, если завтра вечером он никуда не выйдет то, как, — отложить придется до послезавтра или идти на квартиру? — интересуется Римский-Корсаков…

- Нет, ждать следующего вечера, а сегодня предлагаю ликвидировать Иванова.

- Что это за личность? — интересуется Мейер.

- Бывший красноармеец живет в Аутке, у отца.

- Согласны? — спрашивает Мейер.

- Что за вопрос? — бурчит Накашидзе. — Надо Димку сюда… Алик, пойди приведи Димку…

Я встаю, подхожу к столику мадам Раввэ, целую ручку. Несколько комплиментов, а затем незаметно шёпотом передаю Димке…

- Слушай Дима, тебя все ждут, прощайся скорее.

- Разве есть что-нибудь? — спрашивает также тихо Крыштофович.

- Да.

- С икрой?

- Не знаю. Сегодня — нет. Завтра наверное…

Было начало двенадцатого, когда несколько фигур, все в резиновых плащах, с надвинутыми на глаза фуражками, безмолвно поднимались по Аутской…

Одни из них, высокий с накинутым на голову капюшоном, подходил к одному, нагонял другого и что-то передавал…

- Слушай, Эрик, ты с Димкой и Накашидхзе будете в оцеплении… Зорко следите, чтобы в то время, как мы будем стучаться в дверь и войдем в квартиру, он, сволочь, не почувствовал и не выскочил бы через какое-нибудь окно, — отдал приказание Немирович…

Вскоре, подошли к нужному месту. Все столпились у ворот невзрачного, двухэтажного домика. Дверь была открыта, и потихоньку все вошли во двор, за исключением Бореля, который стоял снаружи. В руке у него блестел маузер… Несколько фигур на ципочах взбирались по скрипучей лестнице. Вот и дверь

- Стучи, Вонсяцкий, — приказывает Немирович.

Раздается стук. Тишина… На второй стук за дверьми раздается шлепанье туфель и вопрос: " Кто там?"

- Свои, открывай!..

Дверь открывается, и нашим взорам предстоит пожилой мужчина в нижнем белье.

- Что угодно?

- Здесь живет Иванов?

- Я самый, что прикажете?

- Ах это, значит, ты! Где твой сын?

- Сын, сын мой, — растерялся старик.

- Ну, да сын, а не дочь, — восклицает Мейер…

- Его сейчас нет.

- Да где же он?

- Где-нибудь гуляет. Скоро должен вернуться. Не знаю, почему, до сих пор его ещё нет.

В трёх маленьких коморках ютилась вся семья Ивановых. Все спали: на двух кроватях по двое детей. Все девочки. Одной, старшей, — лет 14… Не было только старшего сына, который был виновен в том, что участвовал в расстрелах офицеров в Севастополе, а позже служил в красной армии.

- Что вам от него нужно, — с волнением спрашивает отец.

- Что нужно? — отвечает Мейер — тебе нет никакого дела! Ложись-ка спать, а мы его подождем… Плохо ты смотрел за ним.

В это время мать пала перед Немировичем на колени и стала говорить, что сын ни в чем не виновен.