Сергей Алексеев - Роковой срок Страница 10

С утра и до утра лязгали мечи и свистели стрелы, кони, испытывая великую жажду, хватали влажную от крови землю, но ничем не растащить было, не разделить и не развязать клубок людей и лошадей, катающийся по ристалищу.

А на рассвете, когда сарские отроки докололи копьями раненых супостатов да подняли своих уязвленных соратников, Важдай велел насыпать курган над отлетевшей ржавчиной и привел, что осталось, своему государю.

Ураган же вышел из своего шатра вместе с повзрослевшей дочерью Обавой, советчицей и утешительницей, и как увидел ее ярый муж, так сразу и покой потерял. Однако дева на него даже не взглянула, как и было заведено по законам целомудрия, а у саров по обычаю выбор жениха совершала невеста, и только государь владел правом самому выбирать жену.

Воевода духом не пал, а стал нахваливать Скуфь перед государем, дабы его дочь на него взглянула.

Едва тысяча всадников набиралась, однако перед Ураганом стояла пусть еще не истинная Скуфь, но уже не пары, а мужи взматеревшие. Да нечем особенно гордиться было: во второй раз проведи это железо сквозь огонь да раскатай молотом, не сковать меча – хоть бы на засапожный ножик хватило...

И уж более не присовокупить к ним новых паров: не дадут сыновей ни разгневанные князья, ни ворчливые старейшины, которые вовсе грозятся разойтись по степи в разные стороны или государя свободы лишить, чтоб не отнимал чад.

Однако следующей весной, как только сары ушли в кочевье, Ураган отправил Скуфь не порубежья стеречь, а зорить и грабить гречанские городки вдоль Черемного моря.

Дабы беспечно торговать с заморскими гостями и не искать каждый год, кому бы продать свой товар, многие племенные князья стали позволять заморским купцам строить причалы и жилища на своих землях. И не минуло столетия, как вдоль морских берегов и в устьях рек возникли гречанские поселения, которые вскоре обратились в укрепленные города, не подвластные ни самим хозяевам земли, ни сарскому государю. Князья и рады были бы избавиться от утвердившихся здесь гостей, ибо они уже не подпускали саров к морю и сами стали называть цену на торгах, однако те чуяли слабость некогда могучего государства и грозили тем, что пропустят в бухты и устья рек военные корабли ромеев или, хуже того, персов, когда те придут, чтоб отомстить за поражение.

Или вовсе построят Дарию новый мост, который сары спалили вскоре после войны.

Дабы унизить саров и всю их страну, гречане называли ее скотьим полем, а народ – кочевниками, разнося по всем землям небылицы о диких нравах и волчьих повадках.

Поскольку же самонадеянные гречане всякий страх потеряли, то держали только городскую стражу, а свои полки отправляли в походы за рабами, покоряя варварские народы – у них промысел был такой.

Вот Скуфская конница и напомнила им о соседстве: дождалась, когда уйдут гречанские рати, и в три месяца прошла вдоль побережья, многие селения и города позорила, а иные, где сопротивление оказывали, и вовсе разрушила. Гречане же прослышали о набеге, повернули назад и заступили Скуфи единственный путь, по которому она могла уйти в свои пределы.

Важдай не велел брать добычи, все, что горит, приказал огню жертвовать, а жир – земле или морю, но мужалые отроки, упоенные легкой победой, ослушались.

– Мы государю служим, а знать, лишены наследства своих родов, – сказали они. – Потому не пристало нам добро и жир бросать. По закону Тарги, Скуфь с походной добычи живет. Как вернемся мы домой, чем кормиться станем? К тому же нам невест искать пора и свататься. Какие дары понесем родителям дев, коли наш жир в землю уйдет?

– Ну, раз вам уже известны законы, я вам более не вождь, – послушав свою рать, сказал ярый муж. – Идите вперед сами, а я сзади пойду.

Сары возвращались с разбоя неторопко и с частыми остановками из-за тяжелого обоза в сотни телег, который растянулся на несколько поприщ; не ведали они, что поджидают их в узкой горной теснине, а из-за легкости добычи ничего уже не опасались, дорогу не разведали и ехали только в легких кольчужках.

Гречане же спешились и пустили впереди себя табун лошадей, которые внезапно смяли передние ряды, а перепуганные обозные кони взяли в галоп и ударили по задним; телеги полезли друг на друга, посыпались наземь жир и добро, в мгновенье ока образовав затор. И стало Скуфи ни вперед, ни назад, а только вверх, на отвесные стены.

С гор же и склонов в единый миг обрушилась туча коротких гречанских стрел, жалящих и сквозь кольчугу.

Не вся еще ржавчина вышла из железа и тут брызнула щедро, потекла, обагряя землю, ибо еще не избавилась Скуфь от густокровия.

Сары то и сумели, что спешились да за товарищей своих и коней убитых попрятались.

И закричали:

– Важдай, прости нас, брат! Не дай пропасть! Скажи, что нам делать?

– Сражаться! – ответил воевода.

– Да как сражаться, если на ноги не встать? А доспехи и щиты в обозе?

– Вспомните закон Тарги и встаньте!

Два или три храбреца вскочили с земли и тут же рухнули, щетинистые от стрел, пробивающих легкую кольчугу, ибо не умели еще отводить глаза стрелков и сами стрелы.

Здесь уж взмолились недоученные отроки:

– Спаси нас, Важдай!

– Выведи из теснины!

– До смерти будем твоими истинными братьями!

– И жира в руки никогда не возьмем!

Тогда ярый муж сбросил с себя доспехи, обнажился до пояса и с одним мечом пошел открыто. Тут и замерла Скуфь: гречане стреляют в него, а стрелы отскакивают или падают под ноги, словно кланяются!

– Разбойными законами вы овладели добро, – сказал воевода, открыто гуляя по теснине. – Теперь след поучиться на смерть ходить. На что вы надели скуфейки да черные одежды? Снимайте кольчуги да идите за мной!

Тут и родилась истинная Скуфь, но только из тех, кто осмелился обнажиться, встать и с одним мечом пойти на неприятеля.

Гречане, в последний век не ведающие сарской Скуфи, забыли уже о ее тайном воинском ремесле и теперь, позрев на обнаженных и неуязвимых отроков, бросили оружие, побежали, объятые ужасом, и многие из них полегли. Да не от мечей больше, а от кровоточивости сердца, которая случается у трусов на бранном поле.

А те сары, что остались лежать под мертвыми конями, не пострадали от кровоточивости, но дождались ночи, тихо выбрались из теснины, бросили наземь скуфейчатые шапки и примкнули к парфам-изгоям, ибо не было им теперь хода в свою землю.

Из трех тысяч отроков в Скуфи осталось всего лишь пять сотен ратников, кто овладел воинскими законами Тарги и в лихой час обрел его покровительство. Отныне стали они называться витязями, что на сарском языке означало – не щадящий своей жизни, когда сама суть живота ставится на последнее место и на первое победа. Овладевшие всеми ратными таинствами и прямым покровом бога земного огня, витязи могли сражаться пешими и конными, с оружием и без, живыми и мертвыми. Лишь силою своего духа они умели закрывать страшные рубленые раны, останавливать кровь и возбуждать в мертвом теле жизнь, но лишь до той поры, пока не рухнет наземь последний супостат, ибо ранее этого совесть не позволяла им умирать и оставлять своих товарищей.

В далекие времена Сарский Владыка Аркан умудрился собрать Скуфь числом в сто тысяч. И прошел с нею до Красного моря и обратно, а мог бы и весь мир пройти, да не было в том нужды. Позже государи держали при себе дружины не более десяти тысяч, однако и при таком числе никто не смел покушаться на сарские земли и жир.

И вот в сей час перед Ураганом стояло всего пять сот витязей – все, что могла родить хоть и жирная, да оскудевшая на храбрость сарская земля...

В былые времена одной только государевой охраны было такое количество, однако Ураган не держал стражи возле себя и не хотел оставлять воинов при дворе.

– Доволен ли ты, государь? – спросил его Важдай.

– Ныне приходится довольствоваться малым, – вздохнул Ураган, скрывая гордость. – И радоваться синице в руке. Проси, чем одарить тебя? Иноходца возьмешь из моего табуна или шапку турью?

По новым обычаям, что завелись у саров, можно было не ждать, когда невеста соизволит очи поднять на тебя, а одарив отца жиром, попросить деву в жены.

Поэтому ярый муж вдохновился и сказал:

– Коли доволен, отдай Обаву в жены!

Ураган стал печален и строг.

– Я возродил Скуфь, дабы вернуть сарам закон совести. А ты посмел просить у меня дочь, как ныне повелось? И делать выбор, словно ты государь?.. Нет, Важдай, не получишь Обаву, коли она сама тебя не пожелает взять.

И после этого спрятал ее в кибитке и не велел Обаве показываться на глаза ярому мужу, дабы не подвигнуть того на воровство возлюбленной и на судьбу вечных изгоев.

Дочь, вскормленная по закону целомудрия, тогда и слова не обронила, молча исполнила волю отца, однако стала задумчивой и неподвижной, словно оторопь взяла, и, если Ураган говорил ей что-либо, не отвечала и не поднимала очей. Он уж начал думать, не девичья ли это тоска по ярому мужу, способная довести до смерти? И впрямь, не отдать ли ее за Важдая? Коли не сыскать государю невесты и не жениться в другой раз, пусть Обава родит достойного наследника, коего не ярый муж, а он, Ураган, вскормит, напитает государевым достоинством и таинством части, и коему по чести будет владычествовать в сарских необъятных землях.