Алексей Черкасов - Конь Рыжий Страница 10

– Про то спросить надо у комиссара, – уклонился Ной. – Для нас главная задача одна: удержать полк от восстания.

Крыслов опять вскочил со стула. До того комитетчик был непоседливый и ершистый.

– Ни хрена нам его не удержать! Только Кондратий Терехов со своими оренбуржцами шумнет, и полк вздыбится. Помяните мое слово! Тогда при каком интересе останемся!

Павлов ответил:

– При осиновом, Иван Тимофеевич. Перевешают, как иудов на осинах.

Санька – Александр Свиридович, у которого, по словам Ноя, «в башке всякое упаковывается», подживляя огонь в печке, чтобы доварить кашу на завтрак и вскипятить чайник, напомнил о своем совете:

– Бежать надо, покеля всех не повязали.

– И в сам-деле, Сань! – обрадовался Сазонов. – Кони при нас, по паре мешков овса кинуть в тороки, и дай бог гладкой дороги!

– По всей России сейчас, скажу, нету гладкой дороги, – сурово отверг Ной. – Никуда не ускачем. Разве только в банду какую! Стал быть, одно у нас: удержать полк от восстания и просить комиссара, чтоб посодействовал через тот Смольный распустить полк, как ненадежный.

– В самый раз бы!

– Да разе Бушлатную Революцию уломаешь? Он вить самый ярый большевик, – усомнился Павлов.

Ной Васильевич взопрел.

– Новое заседание почнем, или завтракать пойдете по своим казармам? – спросил.

Успокоившись, комитетчики ушли завтракать. У Саньки подоспела овсяная каша – разлил по фарфоровым тарелкам. Посуда-то какая! На таком бы столе да с такой посудой – свадьбу справлять…

VII

– Еще ктой-то идет! – предупредил Санька, заслышав шаги по пустому дому. На стук в дверь Ной ответил: «Входите». Нежданные гости показались на пороге: Свиридов, а с ним молодая женщина в кожанке под армейским ремнем.

– Приятного аппетита, товарищ председатель, – грубовато, простуженным голосом сказал комиссар, снимая шапку-ушанку.

Ной поднялся:

– Милости прошу к столу – коль в гости пришли! – А сам так и резанул настороженным глазом по лицу женщины: уж не из ЧК ли?

Но Свиридов сбил с толку, представив попутчицу:

– Познакомьтесь, комиссар артбригады Селестина Ивановна Грива, ваша землячка. Если я не ошибаюсь, вы из Минусинского уезда?

– Округа, по-казачьи, – поправил Ной Васильевич. – Из Минусинска, говорите?

– Из Минусинска. Там живет и работает мой отец, доктор Грива.

– Доктор Грива? Слышал, слышал, – буркнул Ной, припоминая. Кажется, есть такой доктор в Минусинске. – Что ж, раздевайтесь и садитесь наших харчей отведать. Вот ждем, когда нас демобилизуют, Иван Михеевич! Время приспело. Потому как даже армии на позициях давно демобилизованы.

Комиссар сказал, что сводный Сибирский полк в настоящее время не может быть демобилизован. Нельзя оставить революционный Петроград без прикрытия с тыла.

– Плохое прикрытие, комиссар, – сказал Ной. – С таким прикрытием, не ровен час, утопнуть можно. Али не знаете, что происходит в казармах? Ведь мы сводные и сбродные. И что ни день, то потасовки. То казаки бьют солдат, то солдаты молотят казаков. Стал быть – ни ладу ни складу. Развинтились казаки до полной невозможности.

– То, что казаки в полку развинтились, – это мне известно, – ответил комиссар. – Но ведь полковой комитет должен поддерживать дисциплину и не допускать безобразий. И, кроме того, почему комполка установил разное довольствие? Казаки получают больше продуктов, чем солдаты.

– Не так, комиссар. Довольствие получаем одно. Чего мы стоим? Садитесь и за чаем потолкуем, – еще раз пригласил Ной.

– С удовольствием выпью чаю, – сказала Селестина и расстегнула ремень.

Санька достал чашки, расставил, разлил чай и подвинул два стула. Комиссар Свиридов сел, и маузер в кобуре опустился до пола.

– А где сахар? – спросил Ной Саньку.

Санька сверкнул глазами на председателя и нехотя достал жестяную коробку с сахаром.

– Может, каши положить вам? – спросил Ной. – Вот вы, комиссар, говорите, что у казаков богаче довольствие! А про коней-то забыли? У нас же фураж имеется – еще вывезенный с позиций. На каждого коня получаем овес. А ежели не в атаку, то чего в коня овес травить. Вот вам и каша! Овес жарим, толчем, просеиваем, а после кашу варим. Александр, налей по тарелке комиссарам нашего дополнительного харчевания.

Свиридов отказался.

– Вот разве Селестину Ивановну угостите. Она с утра не ела.

– Не с утра, Иван Михеевич, а со вчерашнего обеда. Как в Центробалте с вами пообедала, так и не ела.

– Что ж вы молчали? – возмутился Свиридов. – Я бы уж нашел, где вам пообедать!

Селестина ела Санькину кашу из конских пайков и так-то похваливала! Ной подумал, что она не со вчерашнего обеда, а с позавчерашнего завтрака во рту куска хлеба не держала! Ну и житуха у этих комиссаров! Господи прости, экая подтощалая!

– Извините, Ной Васильевич, – промолвила комиссарша. – Хочу спросить: я слышала, будто вы не коренной сибирский казак, а приезжий с Дона, из станицы Качалинской. Я даже не поверила.

– Тринадцать лет как в Сибири, – сказал Ной. – То есть четыре года сбросить надо. На позициях вот пластаюсь. Сбруя оттянула плечи!

– Но вы же знаете, что Совнарком направил в Брест-Литовск делегацию, чтобы подписать мирный договор с Германией? Время сейчас напряженное. Вот если в Брест-Литовске немцы подпишут с нами мир, тогда полк будет немедленно демобилизован и вы разъедетесь по своим войскам, – сказал Свиридов.

– Не по войскам, по станицам, – поправил Ной. – Я, почитай, на всю жизнь наелся войною. Мне мир надобен!

– Эт-то в самый раз, Ной Васильевич, – подхватил Санька. – У меня вот детишки растут без отца, казачка моя, должно, иссохла на корню, а у Ноя Васильевича хоша и нету казачки, дак сколько девок теперь подросло? Да и вам, комиссар, тоже надо бы к семье прислониться, если вы из крестьян.

– Не из крестьян, из рабочих.

– А рабочие, те разве без семей проживают?

– Сейчас не до семьи! Впереди у нас мировая революция! Мы не остановимся, пока не выметем со всего земного шара буржуазию и всех капиталистов. Иначе и быть не может.

У Саньки нос повис. Стал быть, не скоро им с Ноем Васильевичем выбраться из военной амуниции! Впереди – мировая еще!

Селестина поблагодарила хозяев за хлеб-соль и особенно за кашу. Санька принял благодарность на свой счет: он ведь варил кашу и заваривал чай!

– А вы не стесняйтесь, – подобрел он, – почаще приходите к нам. Я завсегда утрами варю кашу, а на обед – похлебку или картошку. Два куля добыл в деревне. Так что милости прошу. Да ежли вы, как сказывали, земляки с Ноем Васильевичем, отчего не бывать в гостях?

– Спасибо, спасибо. Обязательно приду, – ответила Селестина и, что-то вспомнив, спросила Ноя: – А это правда, что из вашего рода был Ермак Тимофеевич и что у вас шашка самого Ермака?

– В доподлинности – не знаю. По роду так идет, – нехотя сказал Ной. – А шашка – вот она, с надписью.

Селестина встрепенулась:

– Можно взглянуть? Я ж тоже казачьего роду!

Ной снял шашку со стены и передал в руки Селестине.

Низ ножен шашки на полчетверти отделан золотом с оспинками, – вероятно, здесь что-то было вкраплено, рыжая замша поистерлась. Узорчатая отделка ножен с такими же оспинами, ушко отбито, и вместо него – самоковное железное кольцо для ремня. У эфеса два золотых подкрылка, чтоб рука не скатывалась на лезвие. Эфес костяной, местами выщербленный, с золотым причудливым набалдашником.

– Похоже на голову птицы, – сказал комиссар.

– Голова лебедя, – ответил Ной.

– Почему – лебедя?

– Про то сказано в надписи.

– Вот это шашечка! – восторженно проговорил комиссар. А Селестина даже в лице переменилась, разглядывая шашку. Ловко вынула из ножен. Крепчайшая, зеркальная сталь в отменном обиходе.

– А вот и надпись, – сказала и прочитала вслух: – «Лета 7083 неембрия благовестна молебна твориша».

– Что это значит? – спросил комиссар.

– В ноябре, следственно, 7083 года от Сотворения мира, как по Святому Писанию, – пояснил Ной и дополнил: – Еще на другой стороне читайте.

Селестина прочитала и на другой стороне:

«Атаману яко Лебядю Яремею Аленину воеводства Астраханска жалует».

– Яремею Аленину? Значит, от Яремея перешла к Ермаку?

– Никак нет. Яремей Аленин – это и есть Ермак. Из Минусинского музея так же толковал один господин. И наша фамилия была сперва Аленины, ну а потом как от шашки прибавилось – Лебеди. В надписи видите: «Яко Лебядю».

– Хорошая фамилия, – проговорил комиссар Свиридов, задумавшись.

Селестина кинула шашку в ножны и передала ее хозяину, раздумчиво проговорив:

– Странно, почему мой дедушка ни разу не сказал об этом? А ведь мы из одной станицы. И он знал, конечно. Мещеряк его фамилия. Григорий Анисимович. Может, помните?

У Ноя скулы отвердели – комиссарша из рода Мещеряка-коннозаводчика, из-за которого немало натерпелся лиха курень Алениных-Лебедей, особенно его дедушка! Вот тебе и большевичка!