Дмитрий Петров-Бирюк - Степные рыцари Страница 10

— Я посла турского не боюсь, — спокойно сказал есаул. — И турок не боюсь… А вот царского гнева дюже боюсь. Это что правда, то правда. Не навлечь бы на себя беды.

— Не каркай, пес! — топнул ногой атаман. — Не ты в ответе будешь, а я… Как войсковой атаман, а хочешь, и походный атаман. Как хочешь величай, я тебе приказываю заковать в кайданы Фомку-посла и его толмача. Да гляди, чтоб никто из них не сбежал. Понял?

Есаул мрачно кивнул:

— Понял.

— И вот что еще, послухайте меня, — выбежал на середину комнаты войсковой атаман. Он выхватил из ножен саблю и вскрикнул: — Наступило время, браты, наступило! Объявляю поход на Азов! Объявляю, атаманы-молодцы!

— Ура-а! — ликующе гаркнули казаки. — Ура-а! Любо! В поход!..

Татаринов обернулся к переднему углу, где перед закопченными образами святых мерцала граненая лампадка, широко перекрестился.

— Господи благослови! Пошли, господи, удачи.

— Господи благослови! — закрестились старшины. — Пошли удачи.

Все стали собираться в дорогу. Войсковой атаман сказал жене, кланяясь ей в пояс:

— Ну, Мария, прощевай покель. На то воля господня, может, в последний раз видимся.

Женщина всхлипнула и тоже низко поклонилась мужу:

— Прощевай, Михаил Иванович. Извиняй, ежели в чем виновата была перед тобой.

— Господь тебя простит. И ты меня прости. Матюха-то тоже со мной пойдет в поход… А ты, Гурьян, — взглянул атаман на младшего сына, — оставайся дома за хозяина, слухайся мать.

— Батя! — умоляюще взглянул на отца Гурейка. — Возьми меня с собой. Возьми! Ты ж обещал… Сказал, посмотрим.

— И не пикни, — сурово посмотрел отец на Гурейку. — Все! Будя!

Больше Гурейка не проронил ни звука. Он дождался, когда отец с казаками ушел из дому, глубоко вздыхая, уселся на крыльце и стал думать, что же делать.

Да, это верно, что же теперь делать? Есть ли теперь смысл идти с Макаркой за аргамаками?

Нет, пойти-то, пожалуй, нужно. Добрый конь Гурейке всегда понадобится независимо от того, пойдет ли он в поход на Азов или не пойдет.

— Пойду к Макарке, — решает Гурейка.

Он разыскал отцовский аркан, взял лук со стрелами и направился к поджидавшему его Макарке.

Но Макарки не оказалось ни там, где он обещался ждать Гурейку, ни дома. И никто из домашних не знал, куда он девался..

— Ну, ясное дело, — сказал сам себе Гурейка, — не дождался он меня. Пошел один добывать себе аргамака. Вот не везет так не везет…

Если б Гурейка ведал, где искать Макарку, или точно знал, где паслись турецкие кони, он сам бы, переправившись через Дон, пошел ловить себе коня. Но он не знал.

Огорченный своей неудачей, Гурейка пошел к своему другу дяде Ивашке. Но курень его оказался пустым, хозяина не было дома.

«Ну, разве ж он усидит теперь дома? — подумал паренек. — Он не иначе как в Монастырском вместе с казаками готовится к походу на Азов».

Горе Гурейки было большое. Все казаки городка — старые и молодые — идут в поход на Азов, а его, как маленького мальчишку, оставили дома.

— Нет уж, батя, дудки, — угрожающе сказал он. — Все едино сбегу под Азов. Сбегу!.. И ничего ты мне не сделаешь.

НА АЗОВ!

Все было готово к выступлению под Азов. У берега, покачиваясь на волне, стояли на привязи только что осмоленные будары и струги, готовые вместить в себя сухопутное войско.

Казачья конница и запорожцы на салах[19] стали переправляться на левый берег Дона. Переправлялись долго, целых два дня. Не обошлось и без беды. Утонуло девять лошадей и два запорожца.

Но вот наконец наступил и долгожданный час: атаман приказал выступать.

Разношерстно одетые казаки, кто во что горазд, обутые в чирики, а многие и в лапти, расселись по баркасам и стругам. Приготовились.

Атаман Татаринов со старшинами сел в передний струг.

— Поплыли! — махнул шапкой атаман.

Разом высоко поднялись весла и упали в воду.

— Зачинай песню! — крикнул атаман.

Хор мужских голосов дружно запел:

Как по синему морюПлывет легонький корабль…Ай, с Дону, с ДонуПлывет легонький корабль…

И все здесь, в окружности, и в займищах, и в левадах, и лугах, мощно загрохотало:

Как на этом кораблеДевяносто семь гребцов.

Конница казачья под командованием старшины войскового Потапа Петрова пошла на Азов прямым путем, степью. Веселый шум, озорные выкрики, смех распугивают степных птиц и зверей. Трепещут на ветру белыми хвостами бунчуки, алеют кумачовые хорунки с изображением лика Иисуса Христа. Гудят бубны, трещат литавры.

Лихо заломив старую шапчонку на затылок, едет на добром, лоснящемся от сытости аргамаке Макарка и, приложив к щеке ладонь, на тонкой струне голосисто, по-девичьи выводит:

Как у нас на Дону, во Черкасском городу,Старики пьют-гуляют, по беседушкам сидят…Он машет рукой, и хор голосов подхватывает:По беседушкам сидят, одну речь говорят.Таку речь гутарят: «Как бы нам в поход пойтить,Добрых малолетков за собой повести…А у синя моря вдали стоит город Азов во крепи…»

И все здесь, в необъятной степи, расцвеченной дивными огоньками весенних цветов, все вокруг поет эту песню.

Эх, послушал бы Гурьяшка, с какими переливами да присвистами распевают его песню казаки, идя на ратный подвиг. Где ты, парень? Где?..

И никто из поющих эту песню казаков не ведает о том, что эту-то удалую песню, которую они поют так лихо и ловко, сочинил безусый казачонок Гурейка, оставшийся в Черкасском городке.

Знают об этом из всего казачьего войска только два человека: закадычные друзья его Макарка да дядя Ивашка. Оба они сейчас едут рядом, оба на аргамаках.

Не дождавшись в тот раз Гурейки, Макарка позвал с собой старого казака Чекунова. Они перебрались через Дон и изловили себе аргамаков. Рассказал Макарка старику о том, что сочинил Гурейка песню. И вот теперь они ехали рядом. Макарка пел, а дядя Ивашка подыгрывал на дудке.

А за донскими казаками под водительством куренного атамана Любомира Щетины следом ехали запорожцы. Под звон медных тарелок они тоже пели:

Гей, був у Сичи старый казак по прозвищу Чалый,Выгодував сына Саву казакам на славу…

Сзади войска скрипели тяжелые возы с разным снаряжением и припасами. Под охраной конвойных, гулко хлопая длинными кнутами, пастухи-ногайцы гнали стада скота, отбитого казаками у кубанских татар.

Предчувствуя кровь, в небе кружили крылатые хищники.

Ну разве ж мог знать Гурейка о том, что его песню поют казаки в походе? Да если б он узнал об этом, то, наверное, несколько дней подряд плясал бы от радости.

Заскучал, загрустил Гурьяшка в опустевшем городке. Остались в нем теперь лишь древние старики, немногие бабы и еще более немногие малые ребятишки. Семейных казаков в то время было мало в Черкасске.

Одно и развлечение у парня, что пойдет в становую избу к войсковому дьяку, которого атаман оставил в городе для административных дел и для встречи боярина Чирикова.

Да и в становой избе не особенно весело. Войсковой дьяк все время занят какими-то делами, а казаки, что оставлены для охраны турецкого посла и его толмача, беспрестанно играют в зернь[20].

Ну, вот и дождались. Прибыли наконец-то сверху будары с боярином Чириковым и его людьми. Вместе с боярином прибыла и легкая станица казаков во главе с Иваном Каторжным.

Чирикова на стружементе никто не встречал, кроме писаря Лукьяна Персианова да Гурейки.

Сивобородый, крепкий мужчина лет сорока пяти, одетый в парчовый кафтан по случаю прибытия в казачью столицу, Степан Чириков с недоумением смотрел на жирного войскового дьяка.

— А где войсковой атаман? — вдруг, багровея, гаркнул он разгневанно. — А где народ? Где старшины? Почему не встречают?!. Ай вам не ведомо, что я царский посол?

— Все нам ведомо, милостивый боярин, все, — низко поклонился Персианов. — Нет народа зараз в Черкасском. Нет и атамана.

— Куда они подевались?

— Все наши атаманы и старшины со всем Войском Донским и с черкасами пошли на приступ — Азов-крепость добывать…

— Вы очумели али нет? — орал боярин. — Ай вам не ведомо, что царь запрет дал вам… Чтоб не трогали турок, мирно б с ними жили. Ванька, — оглянулся он на огромного, чернобородого, красивого казака в новеньком синем бархатном кафтане, отороченном по полю и воротнику золотом, — скажи этому ослу, что царь-батюшка наказывал, а?

Каторжный молчал, опустив насмешливые глаза.

— Ну?

— Запретить-то запретил, — густым басом сказал Каторжный, — но ведь невтерпеж стало донским казакам. Забижают турки. Вот и пошли.

— Своевольством занимаетесь, — гремел боярин. Чириков. — Великий государь своевольников накажет. А где турецкий посол Кантакузен?