Валентин Пронин - Царь Саул Страница 10

Гист сделал таинственный вид и произнёс уверенным тоном:

— Как опытный лекарь, прошедший обучение у жрецов Мицриима, я могу подтвердить: бывают случаи, что человек неожиданно всыпает, делается неподвижен, не дышит и внешне имеет неоспоримые признаки смерти. Но опытный врачеватель или сильный и лесник, владеющий тайными знаниями, может разбудить мнимо умершего. А иногда проходят дни, месяцы, годы, и такой мертвец воскресает сам. Если его, конечно, не закопают в землю.

Саул с сомнением покачал головой и убеждённо сказал:

— Я верю только силе всемогущего Ягбе, бога Абарагама, Ицхака и Якуба, который властен воскресить мертвеца. Либо это сделает могучий херувим, крылатый посланец бога невидимого… А человеку, даже учёному лекарю или сильному заклинателю, это не под силу.

— Да вот что ещё произошло с колдуном Хаккешом в Ершащими, — продолжал Бецер. — Случилась из-за чего-то драка на базарной площади. Что они там не поделили, уж не знаю. Но свалка завязалась яростная. Дошло и до ножей. Городская стража еле разогнала буянов. А самого рьяного один стражник возьми и тресни палкой по голове. Тот упал и умер. Пришёл к этому месту Хаккеш, посмотрел на мертвеца, да как обозлится: «Кто посмел отравить к предкам моего племянника? Где этот собачий сын?» Стражник отвечает Хаккешу: «Сам ты собачий сын и овечий помет. А племянник твой пьяница, вор, драчун. Туда ему и дорога. Умер — хорошо сделал». — «Ах, вот как! — заревел на всю площадь Хаккеш. — Ступай и ты за моим племянником!» Достал колдун из сумки какую-то заговорённую кость и направил её на стражника. И тут же молодой здоровый парень уронил свою палку и схватился за живот. Его вырвало, как отравленного. Перед глазами всех собравшихся повалился он на землю и протянул ноги. Народ в ужасе бросился бежать кто куда. Стоит Хаккеш один победителем, грозно ухмыляясь. Но ему не повезло. На площади появился сборщик податей, а с ним десяток воинов-пелиштимцев. Все в панцирях, в шлемах с красными перьями, с копьями и мечами. Сборщик податей спрашивает Хаккеша: «Почему тут трупы валяются? Кто убил десятника городской стражи?» А колдун надулся от спеси и отвечает: «Стражника убил я за дело». — «За какое дело?» — «Я сам знаю за какое и не собираюсь перед тобой оправдываться». — «Ах, ты бунтовщик! — рассердился сборщик податей. — На тебя надо надеть цепь, отвести в темницу и провести следствие. Воины, возьмите его». Хаккеш достал опять свою заговорённую кость. «Ваши копья сломаются сейчас, как соломины, — воскликнул он, — а щиты не отразят и полёта пчелы! Умрите все!» — И колдун направил на них кость. Те, кто ещё оставался на площади, думали, что пеласгов постигнет участь стражника. Не тут-то было. Пеласги рассмеялись. Их старший подошёл к Хаккешу, вынул меч и сказал: «Зачем ты приклеил себе целую охапку сена вместо бороды? Надо её укоротить». И он отрубил бороду Хаккеша под самый корень. Затем колдуна схватили, связали ему руки над головой, накинули петлю на шею и поволокли в крепость, где находился пелиштимский гарнизон. Через день его осудили и приговорили к повешению.

— Значит, знаменитый колдун закончил жизнь на виселице? — уточнил, усмехаясь Гист.

— Когда его хотели повесить, он превратился в змею и ускользнул в расщелину каменной плиты. Так рассказал купец, приезжавший покупать нашу пшеницу, — ответил Бецер и пожал плечами.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1

За последнее время судья Шомуэл встречался со многими людьми из двенадцати колен Эшраэля. Среди них были и совсем юные отроки, и полные сил мужчины до тридцати лет, и умудрённые жизнью бородачи почтенного возраста. Одни были сыновьями крупных землевладельцев и судей, преуспевающих торговцев и жрецов-левитов, другие из семей ремесленников, имеющих свои мастерские и двух-трёх рабов, или даже из вовсе малосостоятельных, что живут, трудясь в поле и гоняя на пастбище десяток овец. Шомуэл знал: воля бога неисповедима. Избранник Ягбе может оказаться среди знати, среди пресыщенных богачей, но намеченный небесным жребием возможен и среди пастухов или рядовых воинов. Впрочем, последнее маловероятно; во всяком случае, найти будущего царя среди грубости и невежества ему не хотелось.

Шомуэл долго и страстно молился в Скинии перед чёрным камнем-седалищем бога, однако определённых указаний пока не получал. Он продолжал вглядываться в людей жадными глазами провидца. Глаза его скользили но смуглым лицам мужчин, не находя заветной приметы. А какой должна быть эта таинственная примета, он не знал. В то же время, десятилетия управляя народом, судья понимал: будущий царь должен вызвать восхищение простых людей и благожелательность «адирим». И прежде всего, тот искомый будущий венценосец обязан соответствовать его собственному представлению — каким должен быть царь.

Вот и сегодня, в день жертвоприношения, в сопровождении мирных гостей поднимаясь к жертвеннику на священную гору, Шомуэл продолжал примечать среди благоговеющей толпы кого-нибудь, кто отвечал бы его надеждам. Но, увы: перед ним проходили неё те же одинаковые (при своём разнообразии) люди. Мелькали бороды, лбы и не обладающие скрытой божественной силой простоватые взгляды. И всё-таки что-то особым образом тревожило сегодня властного старца, кого-то он собирался найти в этот праздничный день. Не хотелось, очень не хотелось ошибиться…

Ведь двенадцатиколенные «адирим» выражали недовольство его медлительностью. Доходили до Рамафаима и кощунственные глухи, заключающие в себе их сомнения: а не поручить ли спросить Ягбе о выборе царя другого молитвенника, более удачливого и решительного?.. Конечно, слухи эти были робкие, неопределённые, но со временем могущие стать скандальными. Ягбе, кажется, тоже повелевал действовать смелее.

Жертвоприношение совершилось. Все — и народ, и знатные гости судьи, и сам он вернулись в город и приготовились к праздничному обеду. Ожидая благословения великого прозорливца, гости и горожане расположились перед накрытыми низкими с юлами. На столах и подносах дымилась баранина, оставленная от священной службы, а к ней приправы, овощи, хлеб и доброе в глиняных кувшинах.

— Господин мой и судья, — обратился к Шомуэлу его преданный соглядатай Шуни, — там, у ворот, какой-то человек. Он просит милости прозорливца.

Шомуэл изменился в лице и поднялся, как будто его ушей достигла необычайно важная весть. Опираясь на руку курчавого Шуни, Шомуэл вышел из дома. У ворот два воина поклонились ему. Судья сделал ещё шаг и увидел Саула.

Перед ним стоял молодой мужчина в коричневой одежде селянина, в накинутом поверх неё сером пропылённом плаще. Могучее сложение и высокий рост производили то самое впечатление, которое судья предполагал для будущего царя. Это впечатление довершало красивое лицо с чёрной бородкой, открытым взглядом и густыми, почти сросшимися бровями.

Лицо пришельца выражало простодушие и почтительность. Чуть позади стоял молодец в более короткой рубашке с мешком за плечами, в войлочной шапочке на макушке. Ещё дальше склонял выгоревший лиловый кидар маленький человечек с клиновидной седеющей бородой. Шомуэл узнал в нём одного из тех, кто недавно спрашивал на площади его совета.

— Входи, сын мой, — сказал Саулу судья. — Ты мой гость, как многие, кто пришли ко мне в день священной жертвы.

— Прости, но я лишь хотел кое-что спросить у тебя.

— Поговорим об этом позднее. А сейчас, по обычаю, после жертвы всесожжения на алтаре Ягбе, все дети Эшраэля должны приступить к трапезе. Народ ждёт моего благословения. Войди и ты в трапезную комнату и сядь рядом со мной. И твои спутники тоже пусть приступят к обеду.

Всё так и произошло, как сказал Шомуэл. Впрочем, он шепнул два слова Шуни, и тот задержал чужеземца в лиловом кидаре. Ему тоже предоставлялась возможность совершить трапезу. Но в другом помещении, вместе со слугами и стражниками.

Саула и Бецера судья провёл в главную комнату, где его ожидало тридцать почётных гостей из Рамафаима и других городов — из Галгала, Машшита, Бетэля. Почтенные гости сидели на пёстрых циновках в цветных и светлых одеждах, с расчёсанными бородами, благоухающими розовым маслом, с золотыми серьгами в правом ухе и золотыми кольцами на указательном пальце.

Не отпуская от себя Саула, величественный старец благословил трапезу и воссел в середине собрания. Преломил хлеб и Саул. За ним Бецер, скромно приютившийся рядом.

Тут же разнесли части жертвенного мяса, огурцы, маслины, терпкие соусы из пряных трав, куски утки, тушенной в чесночной подливе, жареную морскую рыбу, привезённую с пелиштимского побережья, отвар из слив и изюма. В сидонские цветные бокалы и в чаши из серебра слуги разливали красное вино знаменитых виноградников Ершалаима, местное золотистое и очень хорошее вино из города Габаона.