Владимир Малик - Князь Кий Страница 10

Даром, что молодые — каждый уже стоит взрослого опытного воина! А главное — преданны ему, как братья. Старейшине и князю не сделают того, что сделают по его приказу!

Все разделены на десятки, в каждом — десятник, боярин. А Щек, Хорев, Ясень и Конь — взрослые мужья, вельможи, старшие над сотнями.

Сначала была игра. Тур даже насмехался над этой затеей. Но когда увидел, как отроки метко стреляют, как бьют копьями в цель или, накрывшись овчинами спят в дождь и в снег в безлюдной степи, скоро убедился, что это далеко не игра, что они стали настоящими воинами, на которых можно положиться в трудную минуту.

Все они сейчас внимательно и преданно смотрели на Кия, ожидая приказа. И он им приказал коротко:

— Конь с тремя десятками — сторожить степь. Другие — от рода к роду с вестью о гуннах! На Росаву, на Красную, на Роську, на Стугну — вплоть до Ирпеня! Идите!

Родень

Третьего дня, в полдень, Тур с сыновьями и пленным гунном прибыли к Днепру, где впадает в него светловодная Рось, и поднялись на высокую гору, которая звалась Роднем. Около нее сидит княжеский род — родь.

С обеих сторон горы — обрывистые, почти отвесные стены яров. От Днепра — тоже. В более узком всего месте перешейка, который отделял гору от материка, — частокол и крепкие деревянные ворота. За ними — княжеская весь. А вдали — необозримые пространства левого берега, по которому на много поприщ тоже сидят полянские роды.

Был теплый солнечный день. Из Днепра веяло свежестью широких плесов, густыми ароматами камышей, осоки, ивняка и ольшаника. Из пологих, поросших темным грабом, кленами и лещиной яров несся веселый птичий щебет, а в чистом голубом небе величественно медленно парили надменные орлы.

— Как здесь красиво, отче! — воскликнул восторженно Кий. — Наш Каменный Остров всем нам нравится, а здесь еще лучше! Почему, отче, ты не поселился на берегу этой величественной реки? Почему твой брат, а наш дядя, Межамир, — на Днепре, а ты — на Роси?

Тур улыбнулся в бороду.

— И у нас не плохо. А когда бы собрать все хорошие места, что я перевидел за свою долгую жизнь, и сказать — выбери лучше всего, то я заколебался б. Так много их было! И на Дунае, и на крутобережном Рейне, и на тихой галльской реке Сене и в теплой солнечной Италии. Где только в молодости меня с князем Божедаром не носило!.. А вернулся таки на свою родную Рось — и не сожалею.

С этими словами он застучал копьем в ворота. Из-за них послышался старческий голос:

— Кто там? Князь Божедар отдыхает.

— Отворяй, Лось! Из Каменного Острова мы! Тура помнишь?

— Тура? Как не помнить!.. Полсвета обошли вместе!.. Каким ветром принесло тебя сюда, друже?… Заезжай!

Скрипнул деревянный засов — и ворота отворились. Высокий, седой, но крепкий еще на вид сторож широко раскинул руки.

— Туре! Друже! Ты так же молод, как и раньше! И годы тебя не берут. Только побелел еще больше.

Всадники спешились и зашли на двор.

Старые друзья расцеловались. Оказалось, что они не виделись несколько лет, и теперь с удивлением и радостью рассматривали друг друга.

— А это твои сыновья?

— Да, Лосю.

— Хорошие отроки. А это что за кикимора? — показал на пленного, который со связанными руками сидел на коне. — Неужели гунн?

— Самый настоящий.

— И откуда он здесь взялся?

— В степи опять объявились.

— С этим и к князю?

— Да, чтобы беды не было.

— Князь отдыхает, будить не буду. Позову вам княжичей, — сказал старый сторож и поковылял к одной из хат, которые стояли на круче. — А вы здесь располагайтесь.

От укрытий для скота прибежало несколько отроков — забрали коней и, поставив к коновязи, положили им по охапке травы, а в жолоб насыпали по полведерка овса.

Кий с братьями впервые приехал на Родень и теперь с интересом рассматривал все вокруг.

Здесь, как и на Каменном Острове, стояли десять или пятнадцать хат, обмазаных глиной и покрытых соломой. Среди них выделялись размером хоромы князя Божедара. Они были более просторные, более высокие, с хорошим крыльцом и большими, более круглыми окошками, которые, однако, как и везде, закрывались тряпочными затычками.

Над яром — строения для скота, коней и других домашних животных, а также клети-каморки. В этих строениях сейчас было пусто — и кони, и коровы, и свиньи, и овцы паслись на лугу. А каморки закрыты — в них хранилось княжеское добро, которое ему привозили, платя дань из ближних и далеких родов, — хлеб, мед, меха; полотна, овчины.

Из княжеских хором в сопровождении сторожа Лося вышло двое мужей. Один имел лет тридцать и был высок, рус, с подстриженной кудрявой бородкой. А второй — молодой, не старше Кия. Но было в нем что-то такое, что сразу привлекало к себе внимание, — невысокая, но крепкая фигура, черный плотный чуб, широкое смугловатое лицо с выступающими скулами и быстрые, пылкие, словно огонь, черные глаза, такие необычные для светлоглазых полян. Они так и впились в приезжих.

Старший издалека узнал Тура.

— Старейшина? Здоровый будь!.. Что привело тебя сюда? Ведь время княжеской дани еще не наступило!

Тур поздоровался — сначала со старшим, потом — с младшим.

— Здоровый будь, княжич Радогаст! Приветствую тебя, княжич Черный Вепрь!. Не дань привез я с сыновьями, а черное известие — гунны идут! Надо с князем поговорить. И пленного вот привезли!

Княжичи переглянулись, и Радогаст сказал:

— Пошли!

Они направились к княжеской хате.

Неширокие темные сени разделяли ее пополам. По левую руку — вытесаные топором липовые двери, по правую руку — такие же вторые. Радогаст завернул налево, а Черный Вепрь повел гостей направо. Там повытыкал окошки — и сквозь них внутрь брызнули яркие солнечные лучи.

Они осветили достаточно большое помещение, обмазанное белой глиной. Пол — деревянный, гладкий застеленный рогозой, аиром и свежей луговой травой. Под стенами — широкие скамьи, покрытые красочными покрывалами. На середине — такой же тесаный стол, под ромейскою скатертью. На стенах — оружие: луки, колчаны со стрелами, мечи, копья, боевые топоры, дубовая гуннская булава, два щита — один небольшой, круглый, обитый медной бляхою, второй — больше, вытянутый сплетен из лозы и обтянут сухой бычьей шкурой.

Не садились — ждали князя. Черный Вепрь встал около стола и молча рассматривал гостей. Молчал и старейшина Тур, уставший от неблизкой дорогой. Застыли в неподвижности его сыновья. А пленный сгорбился в углу и сквозь узенькие щелочки глаз бросал быстрые взгляды на полянских вельмож.

Из сеней послышалось глухое покашливание. Скрипнули двери — и в горницу вступил князь Божедар, когда-то, видно, крепкое, широкоплечее, высокое человечище, а теперь — костлявый, согнутый, истощенный болезнью дедушка в накинутом на плечи красном княжеском корзно[19]. Радогаст поддерживал его под руку.

Князь прищурился от яркого света.

— Так кто, говоришь, прибыл? Старейшина Тур? — он подслеповато повел своими выцветшими глазами. Потом, опознав старейшину рода руссов, радостно воскликнул: — Но и действительно — Тур!. Вот не ждал!.. Здоровый будь, болярин! Каким путем? Что привело тебя на Родень, да еще и с такими хорошими молодцами?

Они обнялись.

— С сыновьями, князь. С сыновьями.

— С сыновьями?… Это хорошо. Спасибо, что пожаловал. Позволь — обниму тебя еще раз! Потому что, скажу тебе, все реже навещают меня бывшие друзья, с которыми полсвета обошел. Одни погибли, вторые умерли, а третьих болячки одолели, как вот меня теперь, или старость пригнула к земле…

Они обнялись опять — седой, высохший князь и такой же седой, но еще крепкий, жилистый Тур.

— Ну, садитесь — рассказывайте, с чем приехали, — опустился на скамью князь. — Что-то хорошее или плохое?

— Плохое, князь.

— Ну?

— Гунны разгромили уличей князь. Князь Добромир умирает от ран у нас на Каменном Острове.

— О!

— Гуннские всадники преследовали его с семьей вплоть до Тикича. А оттуда, как известно, недалеко и к полянским родам.

— Пусть берегут нас боги! Это действительно страшные вести!. От Тикича до Роси — рукой подать. Но, может, у них нет намерения идти на нас? Что говорит князь Добромир?

— С его слов, князь, ясно, что гунны замыслили возобновить могущество своего государства, — вмешался в разговор Кий, — и первый свой удар направили против уличей.

— Пока сыновья Аттилы ссорились между собой и колотили друг друга, чтобы занять место отца, мы сидели себе спокойно — прибавил Тур. — А теперь, когда Еллак убит в бою, Денгизих умер, Кандак засел со своим племенем в Мезии, за Дунаем, а другие разбрелись кто куда, Ернак сплотил достаточно большие силы и нападает на соседей. Видно, хочет, как и его отец Аттила, подчинить их, обложить данью, сделать своими рабами.

— Похоже, что так.