Абель Поссе - Райские псы Страница 10

Все случившееся потом, в те четыре дня, что предшествовали гражданской церемонии бракосочетания, хроники подробно не описывают.

Главные свидетели, люди «SS», как раз о подробностях-то и умолчали.

Точно известно следующее: глубокой ночью бродившие как сомнамбулы по каменным коридорам дворца принц и принцесса неожиданно встретились и направились в издревле пустующие покои.

По поведению Фердинанда и Изабеллы во время официальной церемонии бракосочетания (20 октября) можно кое о чем догадаться.

По всей вероятности, Изабелла в любовной схватке подчинила себе Фердинанда, не обращая внимания на то, что ящерка арагонца цинично прикинулась недвижным корешком.

Гордость рода Трастамара, прославленная властность его женщин сделали для нее омерзительным любое подчинение.

Скорее всего, она отдавалась овладевая. Да, девство ее было нарушено {29} (так прорывается тонкий и прочный шелк ханского mat pa под напором нежданной летней бури). Но причина была не во внешнем натиске, главную роль здесь сыграла внутренняя, рвущаяся наружу сила.

Иными словами: в ночь с 15-го на 16 октября мощная плоть арагонского принца столкнулась, мерясь силой, с воинственной Изабеллиной плотью.

После первых соитий, простых, как крестьянский рассвет, Фердинанд дал волю своим необычным наклонностям. И очаровал Изабеллу. Он отдавал предпочтение окольным путям. Что-то в этом было от садизма обиженного обществом земледельца. Садизма чиновничьей медлительности Или садизма варварских налетов на чужие земли, когда избегаются проторенные пути.

Как молодые благородные животные, они искали укрытия от посторонних глаз. О той части замка ходила дурная слава, здесь будто бы обитали привидения, что и спасло юную пару от докучливого внимания придворных.

Они проникли в покои, запертые со времен правления королей-основателей. И словно аркадийские пастухи, ели хлеб и сыр, жадными глотками пили вино из бурдюка (хитрый Фердинанд все предусмотрел).

Никто, никто не слыртл ни их криков, ни напряженной вязкой тишины, ни шума погонь и схваток, когда с грохотов опрокидывались наземь гора старинных шлемов или ряд пыльных копий…

Можно предположить, что потом, блуждая по длинным коридорам, возвращались они туда, где были люди. Отыскивали путь по запаху чеснока, который шел от солдатской похлебки. И были неузнаваемы: синяки, кровоподтеки, царапины покрывали их лица. Но как и подобает ангелам, не печалились о грязной, разорванной в клочья одежде. Страсть накрыла их стеклянным колпаком. Будто сквозь сильный уратанный ветер доходили до них голоса друзей и слуг. Любовникам повезло, ведь они жили в век обостренного идеализма: все, что касалось королей, воспринималось в ореоле возвышенного. Поэтому можно было заниматься любовью на глазах у всех, и этого все равно никто бы не увидел, в это никто бы не поверил. Двор продолжал готовиться к свадьбе. Капитаны готовили солдат к обороне замка на случай, если разгневанный Мадрид предпримет атаку. То была эпоха разнузданной метафизики. И никто не замечал, как в разгар пира принцы забирались под стол и предавались усладам, пока их не унюхивали псы или карлики-шуты.

В чистоте жениха и невесты никто не мог усомниться. Девственность Изабеллы была догмой.

А они уже в шесть вечера удалялись в свои покои, «дабы уточнить программу брачных торжеств и обсудить будущие дела королевства», как отмечает в своих записках славный Фернандо дель Пульгар.

В одну из ночей, часа в три, где-то поблизости раздался жалобный вой тоскующего волка. Колючий октябрьский ветер донес со скал протяжный крик, отчаянный вопль. Принц и принцесса поспешили к окну и успели заметить летящую прочь белую кобылицу, любимицу Бельтранши (Изабелла сразу ее узнала). Хуана! Неприкаянная душа. Сгусток ненависти и отчаяния. Великодушные на свой манер любовники поклялись друг другу помочь ей как можно скорее избавиться от мучительной не-жизни.

Лихорадка первых наслаждений, когда от усталости они лишались голоса, а лица их превращались в суровые маски нотариусов (либо палачей), сменилась неспешностью первых бесед.

— Пора покончить с греховным процветанием мавров в землях Андалусии!

— Одна империя, один народ, один вождь!

— А террор? Возможно ли достичь единства без террора?

— А деньги?

— Деньги есть, у евреев. И они дадут их нам… Почему бы не позаимствовать у них, капиталы — во имя истинной веры? Иудей должен страдать, иначе он становится тривиальным как заурядный христианин… Разве не так? {30}

— Сколько предстоит сделать! Целый мир! Вся жизнь! Надо завоевать Францию, Португалию, Италию, Фландрию! Разбить мавров! И еще — моря! Моря!

— И Святой Гроб Господень!

— Уж о нем-то мы не забудем.

И так далее. Пока уста не сливались в поцелуе. Пока тела вновь не проваливались друг в друга, точно в бездонный колодец. Гражданское бракосочетание состоялось 18 октября. С папского позволения (подделанного Фердинандом и кардиналом Толедским), гласившего, что, хотя жених и невеста доводятся друг другу двоюродными братом и сестрой, они не совершают греха кровосмешения, вступая в союз.

Венчались же они — с подобающей королям пышностью — 20 октября.

Все свершилось согласно тайным кастильским обычаям. Кардинал Сиснерос омыл гениталии принца апрельской дождевой водой, освященной церковью. Так слуги Господни, убежденные в силе своего нравственного влияния, надеялись обрести власть над скороспелой, порочной и чрезмерной чувственностью Фердинанда.

Официальная брачная церемония проходила в огромном зале, где воздух освежался жаровнями с эвкалиптом и ладаном. (Но даже сей аптечный запах не испортил молодым настроения.)

Изабелла

скачет, скачет,

Фердинанд не отстает.

Народ веселился всю ночь. На рассвете люди из «SS» вышли на эспланаду дворца, радостно размахивая простыне с традиционным красным пятном — подозрительно правильной формы — в центре.

Предусмотрительный Фердинанд случайно отыскал в нижнем ящике комода, который принадлежал когда-то Хуану II, флаг посольства японского микадо.

Уаман Кольо и текутли из Тлателолько осторожно скользили в своих изящных сандалиях по тонко расписанной бумаге Codex Vaticanus S. Именно он повествует о прощальном обеде, устроенном в честь посланца инков в несравненном Теночтитлане.

С двух сторон их почтительно приветствовали чиновники, надевшие лучшее платье, и прекрасные женщины с черными косами. От курильниц шел аромат душистых смол.

Воины-ягуары и воины-орлы. Звук тамбуринов, обтянутых кожей варваров. Рожки из кости цапли. Свет факелов и масляных ламп. Яркий, точно дневной.

Забавный оркестр карликов и уродцев (творение искусных хирургов). Достигшие совершенства в аритмичном пении солисты. На них накидки из перьев тукана, шапочки из перьев райских птиц. Два акробата, которым помогли избавиться от лишних костей, выкидывают немыслимые трюки.

Дети в коротких уипилях подносят тортильи. Их следует намазывать икрой из водяных личинок — изысканнейшее блюдо, аксайякатль.

(Император, дабы не смущать гостей своим божественным прясутствием, покинул зал и удалился в свои покои.)

Красивейшие тольтекские рабы — им дарована была счастливая привилегия вскоре лечь на жертвенный камень — скользили среди приглашенных с новыми и новыми блюдами. («Зачем им рабы? Почему нельзя сделать так, чтобы все были просто тружениками империи, как в королевстве инков?» — думал Уаман.)

Тамали острые и тамали сладкие. Из кукурузных или банановых листьев. Вареные и запеченные. Индюки, фазаны, обитающие в сельве, голуби, молодая обезьянка в перце. Великое богатство императорской кухни, почти достойное инков. Этого Уаман не мог не признать.

Его усадили за отдельный стал и поднесли два кувшина для умывания. Одно за другим подавались блюда. Жареные перец и помидоры. Улитки {31} в цветочном соусе, лягушки с перцем чиле, непременный аксолотль, жаренные на рашпере заячьи потроха, кабанчик, фаршированный душистыми травами..

Текутли любезно пододвигал Уаману лучшие куски.

Два гиганта ольмека эффектно поднесли им железный вертел На нем в цепочку, будто гонясь друг за другом по раскаленной оси, была нанизана дюжина маленьких собачек с хрустящей корочкой. Они походили на юных провинциалов, что рискнули проникнуть на бал к какому-нибудь маркизу. Важный шеф-повар поставил на стол соус из меда с острым перцем, а к соусу — кисточку из коротко остриженных перьев. Как сказано в Codex, собачки сверкали, точно покрытые глазурью.

Следом появились большие вазы с фруктами, на которых застыли капли свежей воды. Дрессированные птички сидели на плодах и ничего не боялись: если рука тянулась к чиримойе, они перелетали на папайю.

Фруктовые тропики. Жаркие земли. Юкотан, пальмовые рощи, прибрежные долины.