Виктор Поротников - Последний подвиг Святослава. «Пусть наши дети будут как он!» Страница 10

– Поверь, друг мой, я говорил Никифору то же самое! – развел руками Лев. – Но моего брата словно подменили! Никифор отправил гонца к Михаилу Вурце, осаждающему Антиохию, с повелением не штурмовать город до следующей весны.

У Калокира вырвался раздраженный жест.

– Вурца горяч! – воскликнул он. – Он не послушается василевса.

– Конечно, не послушается. – Лев усмехнулся. – Вурца упрям, как бык!

– У Михаила Вурцы имеются сильные покровители в Константинополе, – сказал Калокир, – с ним дружен доместик схол Востока Иоанн Цимисхий. Василевсу не стоит ссориться с Вурцей теперь, когда его положение в столице весьма шатко. Мне думается…

– Кстати, Никифор вчера лишил Цимисхия его высокой должности, – перебил Калокира Лев с какой-то таинственной улыбкой. – Цимисхию велено приехать в столицу. Мой брат больше не доверяет Цимисхию.

– Может, василевс недоволен военными успехами Цимисхия в Азии? – хмуро проговорил Калокир. – Может, василевс завидует Цимисхию?

– Я не вдаюсь в эти тонкости. – Лев небрежно пожал широкими плечами. – Цимисхий скользкий, как рыба. Ему опасно доверять слишком много власти. От побед над арабами у Цимисхия слегка закружилась голова. Опять же, Цимисхий очень популярен в войсках. По-моему, Никифор поступает правильно. Цимисхию пора напомнить, кем он был при василевсе Романе и кем он стал при василевсе Никифоре!

– Могу я встретиться с василевсом? – Калокир посмотрел в темные восточные глаза куропалата, который, как и его старший брат, был смугл, чернобров и с густой шевелюрой.

– Можешь, но не сегодня, друг мой. – Лев растянул в полуулыбке свои толстые губы, изобразив грустный вздох. – У моего брата сегодня много важных дел. Ты ведь знаешь, что ныне творится в столице. Налоги не платятся, кругом воровство и взятки, синклитики плетут интриги, чернь буйствует! Теперь вот – эти подметные письма! – Лев сделал паузу и взглянул на Калокира с некой озадаченностью. – Никифор велел мне разыскать того, кто написал эту угрожающую записку. Я хочу поручить это расследование тебе, Калокир. Уверен, ты справишься. Если это заговор, то его нужно поскорее раскрыть. Если за этим стоит какой-то ненормальный негодяй, то его надо бросить в темницу.

Калокир взял записку со стола и еще раз пробежал глазами короткий текст. Кто-то предупреждает василевса, что звезды предрекают ему смерть сразу после взятия Антиохии. Подписи в записке не было.

Спустя несколько дней, Калокир все же встретился с василевсом. Никифор сам вызвал его к себе. Полагая, что разговор пойдет о подметных письмах, Калокир взял с собой тот злосчастный клочок пергамента с текстом неизвестного «доброжелателя».

Никифор в последнее время много молился, строго соблюдал пост и ходил на исповедь в храм. Он стал часто облачаться в старый поношенный плащ, подаренный ему Михаилом Малеином, дядей по материнской линии, который был игуменом Киминской лавры в Пафлагонии. Михаил Малеин был известен своей набожностью и аскетизмом. Перед смертью Михаил Малеин подарил Никифору, тогда еще военачальнику, свой монашеский плащ и рясу.

В этом грубом полинялом плаще василевс и встретил Калокира, который, наоборот, был одет в роскошный скарамангий из голубого шелка с узорами на груди и рукавах. Пояс на Калокире был расшит золотыми нитками.

– Присядь, друг мой, – сказал василевс, указав Калокиру на стул. – У меня известие для тебя. Известие с Руси.

Калокир так разволновался, что едва не сел мимо стула.

– В Киеве скончалась княгиня Ольга, – скорбно произнес василевс. – Теперь язычники в Киеве обретут еще большее влияние. Прибывшие из Киева греческие купцы рассказывают, что княгиню Ольгу погребли по христианскому обряду. Но это еще не все.

Сидящий напротив Калокира василевс почесал свои спутанные волосы широкой пятерней. По лицу Никифора было видно, что его одолевают безрадостные мысли.

Калокир напряженно ждал.

– Святослав с войском опять вернулся в Болгарию, – промолвил наконец Никифор, взирая на Калокира из-под нахмуренных бровей. – Этого и следовало ожидать. Уходя на Русь, Святослав не зря оставил гарнизон в Малом Преславе. Этот молодой князек еще доставит нам хлопот! Печенегов Святослав разбил, теперь руки у него развязаны.

– Кого же Святослав оставил в Киеве на столе княжеском? – спросил Калокир. – Своего брата Улеба?

– Нет, не Улеба, а кого-то из своих сыновей, кажется, Ярополка, – ответил Никифор.

– Ярополк мальчишка несмышленый, ему ли доверять Киев! – вырвалось у Калокира. – Почему Святослав не оставил в Киеве Улеба? Жив ли Улеб?

– Не знаю. – Никифор продолжал сверлить Калокира хмурым взглядом. – Если Святославу каким-то образом стало известно, что прошлогодний набег печенегов на Киев оплачен нашим золотом, то вполне вероятно, Святослав вернулся на Дунай для войны не с болгарами, а с нами.

Повисла долгая пауза. Василевс ждал, что скажет на это Калокир, а тот молчал, явно ошеломленный свалившимися на него известиями.

Наконец Никифор сказал:

– Друг мой, это дело я могу поручить только тебе. Надо убедить Святослава вернуться на Русь, надо умаслить его языческую душу любыми обещаниями, любыми подарками! Ты знаешь Святослава, ведь тебе доводилось беседовать с ним. В свое время ты уговорил Святослава привести войско на Дунай, ныне тебе нужно убедить князя в обратном.

– Какие уговоры? – слегка поморщился Калокир. – Я просто подкупил Святослава золотом, вот и все.

– Что ж, это упрощает дело, Калокир, – ободряюще промолвил Никифор. – Отвези Святославу золото: двадцать, тридцать кентинариев… Сколько он попросит. Главное, чтобы этот варвар больше не появлялся на Дунае!

Последнюю фразу Никифор выкрикнул с гневным раздражением.

Калокир бросил на василевса удивленный взгляд.

С той поры как Никифор обрел царскую власть, его все чаще посещают вспышки неуправляемой злобы. Лицо Никифора, осунувшееся после постов и ночных бдений, носило отпечаток какого-то жестокого и трагического стоицизма. Глядя на него, нельзя было не почувствовать: вот, воплощение несгибаемой воли, способной вынести непосильное!

В конце беседы Никифор показал Калокиру еще одну записку, переданную ему какой-то незнакомой женщиной во время молебна в храме Святой Софии. В записке было предупреждение о готовящемся заговоре против василевса. И вновь не было ни подписи, ни каких-либо имен. Никифор сказал, что та незнакомка была явно из знатного сословия. Ее лицо под темным покрывалом Никифор не разглядел, зато он обратил внимание на пальцы незнакомки: белые, ухоженные, с перламутровыми ноготками.

– Это синклитики тяготятся моей властью, лишившей их привилегий! – злобно проговорил Никифор. – Я это чувствую! Нити заговора наверняка тянутся в синклит.

– Синклитиков триста человек, все они не могут быть заговорщиками, – сказал Калокир. – Я думаю, государь, твои тайные недруги могут быть не только в синклите, но и гораздо ближе.

– Где же? – Василевс вскинул на Калокира свои черные очи.

– Здесь, во дворце, – ответил Калокир.

Никифор задумчиво пошевелил черными густыми бровями.

Неожиданно за дверью раздались торопливые приближающиеся шаги и тяжелое дыхание запыхавшегося человека. Высокие створы дверей распахнулись. На пороге возник толстый евнух.

– О превосходительный! Не гневайся на меня, что я прерываю твою важную беседу… – с поклоном замямлил скопец тоненьким голоском.

– Что случилось? – рявкнул василевс, вставая.

– Толпа закидала камнями твоих телохранителей, которые тащили в дворцовую темницу двух злодеев, писавших непотребное о тебе на стенах домов, – торопливо сообщил евнух. – Толпа отбила этих злодеев и подвалила к дворцовым воротам. Чернь грозится поджечь дворец!

– Где куропалат? – загремел Никифор, надвигаясь на евнуха. – Где дворецкий? Ступай, найди их!

Евнух испуганно попятился, закрыв за собой двери.

С этого дома на Псамафийской улице для Харальда и Тюры началось знакомство с Константинополем. В этом доме из желтого камня с двумя колоннами при входе жил патрикий Калокир.

Брат и сестра прожили больше полугода под кровлей просторного Калокирова жилища, пока не освоились в столице ромеев, поражающей всякого своим многолюдством, пока не выучили в достаточной мере греческий язык. Затем Харальд, благодаря стараниям Калокира, поступил на службу в отряд эскувитов, дворцовой стражи, а Тюра переселилась в богатый дом синклитика Серапиона для обучения греческой грамоте и прочим премудростям вместе с его дочерьми.

Прожив в доме Серапиона два года, Тюра вновь перебралась к Калокиру. Теперь Тюра выглядела не как застенчивая славянская девушка, но как дочь имовитого грека. Тюра прекрасно говорила по-гречески, одевалась, как гречанка, умела читать и писать, играла на арфе, изумительно исполняла греческие песни. Друзья Калокира полагали, что Тюра его дочь, прижитая им еще в Херсоне со славянской наложницей. Калокир только посмеивался в душе, даже не пытаясь разубеждать своих знакомых. Он заботился о Тюре действительно как о своей дочери.