Ольга Гурьян - Свидетели Страница 10

Мы занимаем Турель, то, что осталось от нее, и поднимаем на башне наше знамя.

Теперь Орлеан отрезан от левого берега.

Наш военачальник, граф Салисбюри, поднимает­ся на башню и сквозь узкую амбразуру смотрит на город. Отсюда его хорошо видно.

Это большой город, больше мили вдоль берега ре­ки от восточной угловой башни до западной, а в ши­рину больше полумили от реки и до ворот у париж­ской дороги. Над высокой стеной остроконечные крыши и зубчатые верхушки башен.

И вдруг оттуда, из второй башни налево от моста, вырывается язык пламени, и каменное ядро переле­тает через реку и попадает в эту узкую амбразуру, прямо в лицо Салисбюри.

Хотя я скорблю о его гибели, но все мы смертны, а на войне в особенности, и остался у нас капитан Уильям Гласдэл, отважный и искусный воин. Но сле­дует отдать должное и врагу. Что за искусство у это­го французского пушкаря! Попасть по такой траек­тории в такую узкую щель — достойно восхищения. Как только мы возьмем Орлеан, я найду этого молод­ца и уговорю его поступить в мой отряд.

Мы укрепляем Турель, роем перед ней ров и от­водим часть реки, чтобы наполнить его водой, а через ров сооружаем подъемный мост. Немного позади строим бастион и вокруг него частокол, а за ним  крепкий форт Огюстен, на месте монастыря, который французы разрушили в ожидании нашего прихода. К западу от города ставим еще форт Сен-Жан, и оттуда можно проследить дорогу вниз по реке. И ещё форт к северу — Париж, потому что он сторожит парижскую дорогу. Теперь мы окружили Орлеан и, раз не удалось взять его приступом, так возьмем осадой.

Между тем наступает зима, и земля промерзла насквозь, так что даже звенит, когда ступаешь Часть нашего войска уходит на зимние квартиры в Жарго. А мы стучим зубами от холода, и только удается согреться в редких стычках с арманьяками.

В начале декабря приходит к нам подкрепление под командой Джона Тальбота, графа Шрюсбери.

Из всех наших полководцев он самый знамени­тый — смел, и жесток, и хищен. Когда он берет город, он не оставит в нем камня на камне и так его очи­стит, что и дырявого башмака не найти среди разва­лин. Уж ему за шестьдесят, а нет такого пьяницы и богохульника, чтобы его переспорил или перепил, и ругается он так, что даже удивительно, как его гор­тань не сгорит от жара этой брани.

Тальбот приводит с собой триста человек и свою артиллерию, и, конечно, всё, что мы сделали, ему не нравится, и он упрекает нас в трусости и неумении. И в душераздирающей брани, перебирая, словно чет­ки, имена всех святых, он поносит нас за то, что нету форта с восточной стороны города,— закрыть дорогу вверх по реке. Мы строим большой форт Сен-Лу, с четырьмя башнями по углам, и теперь кольцо за­мкнуто, и мы снова начинаем обстрел Орлеана.

На самый Новый год мы сражаемся у Лисьих во­рот в западной стене. И вдруг я вижу, что одно ядро, судя по траектории, летит прямо в меня, и отскочить я уже не успеваю.

И таким образом этот новый, 1429 год оказался для меня короче одного дня, осада Орлеана для ме­ня лично кончилась, и дальше я ничего не знаю.

Глава вторая

ГОВОРИТ БАРНАБЭ С «ИРОНДЕЛИ»

Я — Барнабэ, хозяин лодки «Ирондель» — «Ла­сточки». Это хорошая, большая и крепкая грузовая лодка. Раньше я на ней зарабатывал неплохо, на жизнь хватало. У меня был домик в Портеро, и я кор­мил четырех гребцов. Осенью Портеро разрушили, пришлось мне переехать в Орлеан и жить здесь тес­но и неудобно.

К тому же заработать нечего. Город окружен со всех сторон, и никакой груз не вывезешь, и грузов никаких нет.

Нету жизни на реке, и течет она пустынная, как, наверно, текла в те времена, когда на всей земле только и жили Адам с Евой.

И оттого, что нету привоза, а народу набилось в Орлеане как сельдей в бочке, наступила такая дороговизна, что немыслимо поесть хлеба досыта. Та же селедка, одна маленькая селедка, стоит три или че­тыре серебряные монеты. За одну монету — три яй­ца. Кружка вина осенью была две медные монеты а теперь четыре или даже шесть. А к мясу и не под­ступишься. Такой кусочек говядины, что и откусить нечего, а сразу проглотишь и даже вкуса не почув­ствуешь,— в октябре ему была цена шесть медяков, а теперь две большие серебряные монеты. А откуда их взять, эти монеты, и медные и серебряные?

И то-то мы все, хозяева лодок, обрадовались, когда мессир Жак Буше, главный казначей, позвал нас в свой прекрасный дом у Лисьих ворот и сказал:

— Друзья, нам послан из Блуа большой обоз с провиантом. Сейчас он находится в Шэнси, и надо его оттуда доставить. Шэнси — небольшая деревня, в пя­ти милях к востоку от Орлеана, на правом берегу.

Мессир Жак говорит:

— Берегом не проедешь. Там форт Сен-Лу, и англичане нас не пропустят. Надо провести про­виант по реке. Сколько у вас есть лодок, все отправ­ляйтесь в Шэнси, да поскорей.

— Мы бы рады, ваша милость,— отвечаем мы.— Да как река позволит. Ветер-то восточный. Против ветра и против течения нам не выгрести. И лодки погубим, и сами потонем ни за что.

— Переменится же ветер когда-нибудь,— гово­рит мессир Жак.— А вы будьте готовы.

И вот мы сидим в тростниках над рекой под Но­вой башней, крайней, восточной, и ждем, когда пере­менится ветер.

Бывают же реки спокойные, полноводные, круг­лый год судоходные. Наша Луара не такая. Уж та­кую причудницу поискать — переменчивая, как апрельский денек.

Когда пройдут дожди или тают снега, столько в ней воды, такие волны на ней поднимаются, что мо­гут с крышей покрыть дом. А через день, глядишь, куда делась вода? Одни тоненькие струйки играют между песчаных мелей.

Последнее время дождей было много, плыть бы да плыть, да проклятый восточный ветер мешает.

Сидим мы под Новой башней, сидим и ждем, когда ветер переменится. Сидим и со скуки переговари­ваемся. Блэз с Ma-Миньон говорит:

Надо бы Жанне с войском идти из Блуа правым берегом. Через реку не переправляться, и давно бы здесь были.

— Да,— говорим мы.— Правым берегом не пройдешь. Там англичане и в Божанси и в Мэне. И в лесу к северу от города у них выставлены посты — не пропустить бы сюда обозы с едой.

Тут мы начинаем мечтать об еде, и некоторое время только об этом идет разговор — разные там супы и соусы, которые мы бы поели. Большим ку­ском мягкого хлеба все миски вылизали бы дочиста.

Блэз опять начинает разговор:

— Я слыхал, будто Жанна идет в Орлеан. И с ней войска четыре тысячи. И будто Жанна хотела идти правым берегом, а капитаны обманули ее: повели левым. Они меж собой советовались, испугались англичан, решили — левым берегом безопасней.

— Как же они посмели спорить с Жанной? — говорим мы и возмущаемся: — Трусы они. Четыре ты­сячи войско, а перед англичанами струсили. Да Жан­на всех англичан расколотит. Сказано: девушка спа­сет Францию. И уже всем известно, что Жанна и есть эта девушка. Как она им приказала, своим капита­нам, они бы должны подчиниться. Ей голоса с неба указывают путь.

— Эх,— говорю я,— приказала бы Жанна ветру перемениться. Надоело здесь сидеть.

И только я это сказал, вдруг кто-то кричит:

— Эй, ребята, гляди-ка! Тростники в другую сто­рону гнутся. Ветер переменился, дует с запада.

Мы вскакиваем, спускаем лодки. Гребцы на вес­лах, попутный ветер надул паруса. Пять миль — не­далёкий путь. Вот и Шэнси. На берегу горами нава­лены и бочки, и мешки, и бычьи туши.

И тут мы видим Жанну.

Она верхом на коне, в белых доспехах, забрало у шлема поднято.

Про лодки забыли, про груз забыли, про бочки, мешки и бычьи туши. Бежим к ней, окружили ее, каждый старается хоть к ее стремени, к носку же­лезного башмака прикоснуться, кричим:

— Привет тебе, Жанна! Она улыбается нам, кричит:

— Привет вам, милые! Ещё насмотритесь на меня. А теперь поторопитесь — нас давно ждут в Орлеане. И так сколько времени потеряно.

Мы кричим:

— Жанна, садись в мою лодку! В мою садись, Жанна! На мешках тебе будет мягко сидеть. Вмиг довезем тебя в Орлеан.

А она нам кричит в ответ:

— Спасибо вам, мои милые. Вы плывите, а я подъеду к вечеру. Вечером на улицах меньше наро­ду и не будет давки.

— Хоть вечером, хоть ночью,— отвечаем мы.— Когда ты вступишь в Орлеан, все жители высыпят из домов, выбегут полюбоваться на тебя.

Но мы не смеем с ней спорить и настаивать, по­тому что ей лучше знать, когда наступит ее время. И мы поскорее грузимся и плывем обратно.

Паруса спустили — нас несет течение, и ветер нам не помеха. Проплываем мимо Сен-Лу. На стене стоят англичане, смотрят на нас как дураки. Ничего они не могут поделать, не могут остановить нас. Из луков стрелять — ветер отнесет стрелы к востоку, а мы уже далеко отплыли. Узким рукавом реки ми­мо Бычьего острова, мимо острова Мартине. И вот мы у Новой башни. Нас увидели, и из Бургонских ворот выбегают люди помогать разгружаться.