Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой Страница 10

— Просто любовница — нет, но та, которую я знаю и о которой говорю, способна достичь невозможного, — шептала тетка в ухо Марысе. — Что перед ее неземной красотой и обворожительностью какая-то присяга царю? Тем более что пан гетман — а он на самом деле Златоуст! — уже сейчас тонко и умело подводит старшин к выбору: остаться послушными слугами царя Петра, порабощающего Украину и насаждающего на нее московские порядки, или, блюдя верность своим гордым, вольным предкам, сбросить с себя ярмо Москвы и самим вершить судьбу неньки-Украйны? Сложный выбор, и как одна-единственная капля воды нарушает равновесие в чаше, так и одно слово женщины, которую полковник Скоропадский любит больше жизни, может сыграть решающее значение в его выборе между царем и гетманом.

— Но кто эта таинственная женщина, которой вы приписываете чуть ли не магическую власть над мужчинами и в способности которой очаровать пана Скоропадского нисколько не сомневаетесь? — задала наконец Марыся давно вертевшийся на языке вопрос.

Тетка заговорщицки огляделась по сторонам, приблизилась вплотную к Марысе, обдала ее жаром дыхания.

— Эта женщина — ты... Ты, равной которой нет во всей Польше... Ты, без ума от которой все мужчины... Ты, красоте и очарованию которой завидуют остальные женщины... Ты, которая не имеет соперниц, а с мужчинами может делать все, что пожелает...

Марыся слушала тетку как завороженная, ловя себя на мысли, что хочет повторить каждое ее слово. А та, поняв ее состояние, зашептала еще быстрей, еще доверительней, с пылом и вдохновением, каких Марыся давно не замечала даже у своих любовников:

— Ты, которая красой и победами над мужчинами сравнялась... нет, даже превзошла меня, которую иностранцы звали польской Клеопатрой. А они знали, что говорили! Если бы ты видела, какой восхитительной парой были мы с молодым Мазепой-Калядинским! Если бы смогла сосчитать, сколько первых призов получили мы на королевских балах! Но ты была бы непревзойденной и тогда, ты оттеснила бы меня в тень! Клеопатрой звали бы не меня, а тебя, и все мужчины были бы твоими Цезарями и Антониями...

Тетка говорила и говорила, а она, закрыв глаза, слушала и слушала. Конечно, все закончилось именно так, как и должно было закончиться, — она дала согласие стать помощницей тетки по вовлечению полковника Скоропадского в заговор Мазепы.

Поскольку тетка не любила откладывать дела в долгий ящик, то уже этим вечером на званом ужине у княгини Потоцкой состоялось ее знакомство с полковником. Возможно, тот был наслышан о Марысе как об одной из знаменитейших красавиц Варшавы от своих друзей, польских офицеров из армии короля Августа, может быть, ему нечто нашептали по наущению тетки Ганны, но Марыся вызвала у Скоропадского явный интерес, чего нельзя было сказать о других представленных ему женщинах, не уступающих ей ни в красоте, ни в знатности происхождения, ни в манере поведения. А может, Марыся оказалась очень похожей на его любимую Настю Марковну, тем более что она в полной мере использовала свой богатейший опыт понравиться мужчине уже в первые минуты и увлечь его, вскружив голову и вызвав к себе не просто любовь, а страсть.

Конечно, казачий полковник не соответствовал тому типу красавцев, что имели успех в варшавских салонах, но его дочерна загорелое, мужественное лицо с широкими скулами, крупным носом, уверенным взглядом серых внимательных глаз и роскошными усами, которым позавидовал бы самый родовитый шляхтич, было привлекательно той первозданной, грубой мужской красотой, которая, дарованная природой, так и продолжала существовать сама по себе, избежав подгонки под общий стандарт, диктуемый модой. Казацкое одеяние Скоропадского, не уступающее по качеству ткани и мастерству портных нарядам прочих участников ужина, тоже являло разительный контраст одежде шляхтичей, где польская историческая традиция соседствовала с новомодными французскими и английскими изысками, что должно было свидетельствовать об утонченности вкуса хозяина и его желании и умении идти в ногу с последними достижениями европейской моды.

Скоропадский оказался не похожим на предыдущих поклонников Марыси и в другом — она никак не ожидала, что он будет таким умным, интересным собеседником. Выяснилось, что он в совершенстве знал украинский, русский, польский и литовский языки, прекрасно читал и говорил по-гречески и по-латыни, бегло изъяснялся на турецком и татарском языках, понимал и мог поддерживать разговор по-французски, по-немецки и по-шведски. В разговоре она узнала, что украинский и русский были его родными языками, греческий и латынь в него вколотили батьки-наставники в Киевской Могилянской коллегии, польскому и литовскому его обучала первая жена-шляхтянка из боковой ветви рода литовских князей Радзивиллов, без знания татарского и турецкого нельзя было считаться полноценным запорожским старшиной, каковым Скоропадский пробыл добрый десяток лет после наскучившей учебы в коллегии. А прочие языки он изучил уже в годы своего полковничества на Гетманщине, сражаясь под русским знаменем.

Они начали разговор в приемной дворца, продолжили во время ужина, завершили на прогулке в дворцовом парке. Марыся имела слишком большой опыт в искусстве флирта, чтобы не заметить, что с каким бы увлечением и упоением полковник ни рассказывал о своих боевых делах и приключениях в бытность запорожским старшиной или стародубским полковником, он нет-нет да и бросал откровенно восхищенные взгляды то на ее полную, до половины обнаженную грудь, то на миниатюрные ножки в бархатных туфельках, когда она, переходя по камешкам протекавший по парку ручеек, поднимала подол.

И она, с удовольствием включившись в столь привычную, а на сей раз и доставлявшую ей удовольствие игру, старалась не ударить лицом в грязь и явить себя казачьему полковнику во всем блеске: то, изящно выгнув тонкий стан, наклонялась за цветком так, что грудь целиком выскальзывала из глубокого декольте, то, якобы споткнувшись, прижималась бедром к спутнику так, что у него от возбуждения тут же начинал дрожать голос, то, позволив ветру запутать свои длинные волосы в усах и оселедце полковника, принималась распутывать их, будто нечаянно нежно касаясь ладонями его лица и шеи. А однажды, целиком поглощенная своей игрой и слушая Скоропадского краем уха, она в середине его повествования о тяжкой доле казаков-невольников на турецких галерах рассмеялась настолько призывно и томно, что тут же вынуждена была оборвать смех и взять себя в руки — так женщины обычно смеются в предвкушении скорых утех с любовником, а чаще всего уже находясь с ним в постели.

Ганна и Марыся Дольские стоили друг друга. Если тетка добилась от племянницы того, что ей было нужно, то и Марыся с таким же успехом добилась на ужине у князей Потоцких того, для чего ее познакомили со Скоропадским. В том, что она достигла своей цели, Марыся не сомневалась — прощаясь и договариваясь о новой встрече, полковник посмотрел на нее взглядом, который она так жаждала видеть в глазах поклонников, который всегда повергал ее в трепет и вызывал учащенное сердцебиение.

Этот взгляд не ласкал ее, не молил об ответной любви, а грубо и откровенно говорил: ты красива и нравишься мне, поэтому я хочу тебя и добьюсь своего. Взгляд обжег Марысю, она почувствовала себя под ним словно обнаженной, а в голове зашумело так, будто она уже находилась в объятьях Скоропадского. Однако подобное состояние она испытывала не первый раз и оно было ей хорошо знакомо — это был сигнал, что она тоже хотела этого мужчину и смело готова была идти навстречу близости с ним. Поэтому, вскинув зардевшееся лицо, она спокойно встретила красноречивый взгляд полковника, какое-то время выдерживала его, затем медленно опустила ресницы и загадочно улыбнулась.

Этот взгляд ее поклонники истолковывали по-разному. Одни считали, что им она предупреждала о тщетности притязаний на ее тело и выражала презрение к глупцу, мечтавшему насладиться им; другие, наоборот, были убеждены, что он свидетельствовал, что сердце Марыси покорено, она всецело во власти любви и для обладания ею нужен всего шаг. Интересно, пан казачий полковник, как истолковал этот взгляд ты, муж первой красавицы Гетманщины?..

Следующим вечером они встретились в ее дворце, куда Марыся пригласила Потоцких и нескольких общих знакомых. После легкого ужина с токайским и белым рейнским, когда гости отправились прогуливаться по дворцовому парку, Марыся пригласила Скоропадского ознакомиться с дворцом. На этот раз полковник, едва они остались одни, даже не пытался скрыть или смягчить свой полный вожделения взгляд, и о чем бы они ни говорили, Марыся чувствовала, что чем дальше они удалялись от парадной лестницы в лабиринт залов и комнат, тем больше она играла с огнем.

Чувствовала, а ноги словно сами несли ее то в пустынный рыцарский зал, то в расположенную в дальнем крыле дворца охотничью комнату, то в большую гостиную с камином, где не было ни души, зато стояло несколько широких, удобных мягких диванов. И что бы Марыся ни делала: знакомила гостя с коллекцией старинного оружия, показывала трофеи многочисленных охот мужа, она не забывала обольстительно улыбаться полковнику, коснуться грудью, прижаться на миг бедром, а при удобном случае и просто принять соблазнительную позу.