Андрей Зарин - Живой мертвец Страница 10

А тот не терял времени. С помощью Воронова и подкупа он уже совершил ввод во владение и с ликующим видом путешествовал по Москве. Старый приказный Федулов принимал его снова с раскрытыми объятиями и шептался с ним целыми часами

— Сделаю! — говорил он. — Разве она посмеет выйти из послушания? Прокляну!..

При этих словах Дмитрий, как ни был жесток, вздрагивал. Он все же любил Машу, и ему хотелось жениться на ней без грубого насилия.

— Подождем! — отвечал он старику. — Мы лучше так сделаем. Вы с нею в Брыково переезжайте. Пройдет полгода, год и сама уломается!

— Можно и так, — соглашался старик, но все же по целым дням мучил бедную Машу. — Твой Семен умер, — твердил он ей, — возьми ты себе это в толк!

— Не возьму, — тихо, но настойчиво отвечала Маша, — я видела его, люблю его, он — мой жених!

— Дура! Он — покойник!

— Живой-то?

— Да, живой покойник! У нас царская воля — закон, матушка, вот что! Ежели царь говорит: "Ты умер", значит, так и есть!

— Здесь ошибка! Он к царю пойдет!

— Тьфу! Пускай идет! А ты пойдешь за Дмитрия!

— Никогда. Лучше смерть!..

Маша страдала невыносимо. Она знала теперь все: знала, что ее жених по бумагам считается мертвым, что он ограблен братом и что он действительно борется со смертью.

— Марфа! — со слезами говорила она старухе няньке. — Что я за несчастная? Что будет со мною?

— А что, голубка, не возьму я в толк, — шамкала нянька. — Мучает тебя барин-то, а ты плюнь. Вот как сокол твой выздоровеет, так и свадебку справим! Я сегодня у Иверской молилась.

— Ах няня, ведь он — мертвый.

— Как мертвый? С нами крестная сила! Убережет Господь, выздоровеет!

Маша не могла говорить с ней и оставалась одна со своим горем. Только раз, улучив час времени, она успела сбегать к Ермолину и взглянуть на своего жениха.

— Не волнуйтесь, — утешал ее славный Ермолин, — он поправится. А там мы его в Питер снарядим. До царя доберется и авось правду сыщет!

— Дай Господи! — набожно произнесла Маша.

У нее осталось одно утешение — молитва. И она молилась за здоровье своего жениха и за успех его дела, молилась за его и за свое счастье.

Сильный и молодой организм Семена Павловича победил болезнь. На девятый день он пришел в себя и стал медленно поправляться. Старый слуга не оставлял его ни на мгновенье.

Прошло еще две недели — и Брыков мог уже, не боясь волнений, говорить о своих делах.

— У тебя одно средство, — с жаром сказал ему Ермолин, — ехать в Петербург, увидеть царя и молить его.

— И в Сибирь?…

— Брось. Ведь это говорят больше. Поверь, ему доступны и участие, и сожаление. Я слышал, что он даже не сердится, если его ошибку укажут. Да и потом, — прибавил он, — ей-Богу, Сибирь даже лучше, чем твое теперешнее положение. Ну что ты теперь? А? Мертвец, да и только! Смотри, твой милый братец уже завладел твоим добром! У тебя ни имени, ни прав. Ты жить не можешь!.. А кроме того и твоя невеста!

Семен Павлович не выдержал.

— Ты прав! Я еду! Только, — и он грустно улыбнулся, — на что я поеду?

— Об этом не хлопочи! — сказал Ермолин. — Мы все тебе собрали на дорогу денег, а в Петербурге ты прямо у Башилова остановишься. Он уже уехал.

Брыков с благодарностью пожал руку Ермолину.

— Брось! — сказал тот. — Это — даже не услуга. Мы ведь знаем, что твое дело выигрышное, и попируем у тебя на свадьбе.

После этого разговора к Семену Павловичу вернулась энергия. Его здоровье крепло с каждым днем, и через два месяца он уже стал собираться в дорогу.

— Надо все-таки, чтобы твой братец ничего не знал о наших планах, — сказал ему Ермолин. — Ведь он просто убийц подослать может.

— Да, он отравлял меня, но ему не удалось, — ответил Семен Павлович.

— Тьфу, гадина!.. — плюнул Ермолин и, побеседовав еще немного, ушел.

— Сидор, — сказал Брыков в тот же вечер, — сделай мне доброе дело. Проберись сегодня к Марии Сергеевне. Скажи, что барин, мол, едут и вас повидать желают.

Старик только кивнул головой и тотчас взялся за картуз. Через час он вернулся и сказал:

— Ввечеру будут… как стемнеет.

— Я уйду на это время, — сказал Ермолин.

Семен Павлович благодарно пожал ему руку и с нетерпением стал ждать вечерних сумерек.

XII

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ. ОТЪЕЗД

Старая Марфа кряхтела и ворчала, с трудом поспевая за Машей, которая спешила на последнее свидание со своим несчастным женихом.

— Ох, грехи, грехи, — говорила старуха, — и виданное ли дело, чтобы девка сама к жениху шла! Ах ты, Господи! Коли сам узнает, что будет мне, старой? У, бесстыдница! Воротись! Право слово, воротись! Ведь срамота!

— Нянюшка, миленькая, — молящим голосом уговаривала ее Маша, — в последний раз ведь, золотая моя! Уедет он! Одна я останусь. Сама знаешь, что теперь за жизнь у нас.

— Ну, ну, — смягчилась старая нянька. — Бог даст, царь помилует да еще наградит. Нешто правды-то нет на свете? Есть, ласточка моя, есть! Знаешь ли ты дорогу-то?

Маша улыбнулась сквозь слезы и проговорила:

— Я у него была раз… когда он болен был.

Они прошли две улочки, и Маша, вскрикнув, ускорила шаги.

— Вот и дом их! Вот и Сидор стоит!

— Постой, постой, коза! Нешто догоню я тебя?

— Он! — воскликнула в это мгновение Маша и быстро побежала по пустынной улице.

Семен Павлович вышел на крылечко поджидать Машу и, увидев ее, не выдержал и сам побежал ей навстречу. Они сошлись и схватились за руки. Маша чуть не бросилась ему на грудь, но старый дворецкий да Марфа стесняли ее. Поэтому она лишь крепко сжала руки Семена Павловича и тихо сказала:

— Как изменился ты!

Он ответил ей нежным пожатием, сказал: "И ты похудела, Маша. Пойдем!" — и они вошли в дом.

Маша едва переступила порог горницы, как тотчас порывисто обняла Брыкова и крепко прижалась к нему.

— Милый, хороший! — страстно проговорила она. — Как я люблю тебя! Как я страдала!

Он крепко поцеловал ее и, посадив на диван, сел рядом с нею и взял в свои ее руки.

— А я? — ответил он. — И тогда, и теперь! Ну, будет, — перебил он себя и заговорил: — Я еду, Маша! Завтра уеду и хотел обо всем договориться с тобой. Прежде всего, — его голос дрогнул, — я тебя, Маша, не связываю. Я попал в несчастье, но ты… ты свободна!..

— Сеня! — с горечью ответила девушка. — Да разве я не люблю тебя?… Нет, нет, — порывисто произнесла она, — пока ты вправду не умер, я — твоя! Лучше в монастырь, чем за другого!.. — И она тяжело перевела дух и улыбнулась сквозь слезы.

Семен Павлович страстно обнял ее, и его лицо повеселело.

— Ну, теперь, — сказал он, — мне ничего не страшно. Не за себя я хлопотать поеду, а за наше счастье. — Он встал, прошелся по горнице, сел и снова сказал: — Ну, так поговорим теперь о деле. Мучают тебя?

— Очень. Отец грозит проклятием, а он все ездит с подарками и… — Маша вздрогнула, — все руки целует…

— Гадина! — воскликнул Семен Павлович.

— Они хотят меня в Брыково везти и там будут мучить!

Брыков тяжело перевел дух.

Маша тихо взяла его за руку и промолвила:

— Но ты не бойся! Я — сильная! Я не поддамся им! А если уж очень худо будет, то убегу… к тебе!..

Брыков молча кивнул головой.

— Что они могут сделать? — продолжала Маша. — Только приставать! Я отмолчусь от них. Жечь? Убить? Ведь этого не сделают.

Брыков тяжело перевел дух.

— Да, да, понятно, — заговорил он, — но как тяжело мне, Маша, оставлять здесь тебя одну!.. Пиши мне! У меня здесь лучшие друзья. Вот хоть Ермолин. Я скажу ему, и через него у нас будет связь. Все ему пиши, а он перешлет. И еще вот что: если тебе станет очень плохо, беги к нему. Он тебя ко мне переправит. Не бойся его!..

Маша кивала головою на его слова и не могла сдержать слезы, неудержимо катившиеся из глаз. Ах, то ли она ожидала от судьбы! И вот чем заменила действительность ее светлые грезы!

Семен Павлович тихо обнял ее и нежно заговорил:

— Маша! Сердце мое, не плачь! Не надрывай души! Мне так тяжко, так тяжко!

— Прости, милый, но я… но мне… — И она неудержимо разрыдалась.

Брыков торопливо подал ей воды и стал нежно утешать ее.

Эх, перемелется и мука будет! Они еще молоды! Счастье все впереди, перед ними. Не может быть, чтобы долго могла удержаться такая нелепость, какая случилась с ним. Царь и умен, и добр, и справедлив; правда выйдет наружу, и они еще посмеются.

— Не плачь, Маша! Не плачь, мое сердце! Смотри, пройдет два-три года, и мы сами посмеемся над этой историей.

Девушка немного успокоилась и улыбнулась жениху. Он снова обнял ее, она прижалась щекою к его щеке и они начали опять говорить о своих чувствах. Время летело, и они не замечали его. Свечка оплыла и едва мерцала под огромным нагаром, за дверями нетерпеливо ворчала Марфа; но молодые люди ничего не замечали и говорили без умолку, пока, наконец, Марфа сердито не окликнула своей питомицы. Тогда они очнулись, как от сна.