Василий Ливанов - Богатство военного атташе Страница 10

— Привет, мосье! По-моему, нам давно пора познакомиться. Сделайте перерыв — идите сюда.

Второй огородник распрямился и, отвечая на приветливый тон соседа, улыбнулся ему. Это был Алексей Алексеевич Кромов. Голова его казалась еще более поседевшей, может быть потому, что кожа стала темной от загара. Небольшая окладистая борода и отросшие усы делали его лицо простодушным. Неловко переступая через грядки, он подошел, сохраняя на лице улыбку.

— Позвольте представиться. — Сосед Кромова протянул ему над перекладиной жилистую, коричневую от загара руку. — Майор Ланглуа. В отставке. Теперь просто папаша Ланглуа. — Он был заметно старше Алексея Алексеевича. — Командовал кавалерийской бригадой. Списали в связи с тяжелым ранением. В бедро. Ничего, я тоже успел крепко насолить бошам в двух атаках на Марне. Небось почесываются, вспоминая папашу Ланглуа!

Сухая темная кожа на его лице собралась в бесчисленные складки.

Кромов поспешно отряхнул перепачканные землей пальцы и крепко пожал протянутую руку соседа.

— Алекс.

— Вы купили этот участок или арендуете?

— Арендую.

— Я, признаться, исподтишка наблюдаю, как вы огородничаете. Вы в этом деле новичок?

— Да, вот решил попробовать.

— Всегда можете мной располагать. Вы француз?

— Нет.

— Выговор у вас как у истинного парижанина. Но не из немцев?

— Нет-нет, — Кромов рассмеялся.

— Были на фронте?

— Приходилось. Но я в основном работал в службе обеспечения. Я русский.

Майор в отставке Ланглуа, прищурившись, раскуривал коротенькую французскую трубку.

— Не курите?

— Составлю вам компанию. — Кромов достал сигареты, закурил.

— Значит, мы союзники! Это хорошо. Я однажды видел самого маршала Жоффра, правда, издали. Он приезжал в расположение нашей части. И вот с ним был русский военный атташе, полковник. Этот русский бравировал своей храбростью. Шел по брустверу под обстрелом и не кланялся пулям.

— Господин полковник! — крикнул кто-то по-русски. Кромов обернулся на голос. У калитки стоял человек под большим черным зонтом.

— Кого он зовет? — спросил у Кромова папаша Ланглуа.

— Господин полковник, ваше сиятельство! — снова позвал человек с зонтом.

— Это ко мне. Извините.

Кромов пошел открывать калитку. Пожилой бухгалтер Глеб Ипполитович смотрел на Кромова виноватыми глазами.

— Здравия желаю, ваше сиятельство…

— Глеб Ипполитович…

— Не извольте беспокоиться, Алексей Алексеевич, — забормотал бухгалтер. — Я тогда не по своей воле… Коллегиально, так сказать… Кто старое помянет… — Бухгалтер окончательно смешался.

— Входите же…

— Покорно благодарю.

Кромов повел нежданного гостя к дому. Тот семенил за своим бывшим начальником, предупредительно поднимая над ним зонт.

На пороге бухгалтер тщательно вытер ноги, сложил зонт и только тогда бочком ступил в комнату.

— Глеб Ипполитович, как вы устроились?

— Бог милует, Алексей Алексеевич, кости, так сказать, целы, а мясо нарастет. К французу на службу я не пошел.

— А предлагали?

— Имело место. Я ведь хорошо осведомлен по долгу службы, так сказать… Но ничего, кое-что скопил за годы беспорочной… Нам с супругой пока хватало… Много ли двум пожилым людям надо…

Кромов усмехнулся, вспомнив про несостоявшийся дележ. Гость истолковал его улыбку по-своему.

— Я не одалживаться, ваше сиятельство, боже упаси… Сейчас вакансия открылась: проводником на фуникулер.

— Какой еще фуникулер?

— В Монте-Карло. Перл, так сказать, Средиземного моря. Жалованье удовлетворительное…

— Чем же я здесь могу вам помочь?

— Сию минуту. — Гость полез в нагрудный карман, извлек какую-то бумагу и зачитал вслух: — «Настоящая справка дана господину Антонову Г. И. в том, что он считается в бессрочном отпуске без сохранения содержания до прекращения в России незаконной революции». — Он протянул листок Кромову. — Не откажитесь подписать, господин полковник. — Глаза его за стеклами очков казались огромными.

XIV. Ноябрь 1918 года. Майор и полковник

На фасаде дома папаши Ланглуа развевался трехцветным французский флаг. Флаги были укреплены на всех домах городка. Франция отмечала день 11 ноября 1918 года — победный конец войны.

Кромов и папаша Ланглуа стояли рядом у ограды.

Мужчины смотрели, как по улочке в сторону ратуши прошествовал местный оркестр. Звучала «Марсельеза». За оркестром бежали мальчишки, шла молодежь, старики. Кто-то из парней города гордо выступал в военной форме. Цветы, шутки, улыбки. Папаша Ланглуа поминутно снимал форменную фуражку, отвечая на приветствие. «Мир! Победа!» — неслись крики.

— Жаль, что вы не француз, мосье Алекс, и не можете в полной мере разделить наш праздник.

Вдогонку веселой процессии провезли калеку на кресле-каталке. Он размахивал костылем.

— Да здравствует Франция! — кричал он хрипло.

Глядя на калеку, папаша Ланглуа помрачнел.

— Помните, — сказал Кромов, — вы мне рассказывали про русского полковника, который шел по брустверу и не кланялся пулям?

— Конечно, помню.

— Этот полковник — я.

— Мой бог, значит, это были вы?..

Они молча курили. Издали доносилась музыка оркестра.

— Да, мой полковник, — сказал папаша Ланглуа, — бог простит меня, если я признаюсь вам: я иногда жалею, что не пал смертью храбрых за Францию. Тогда бы моя Мадлен получала пенсию побольше и могла бы поехать в горы лечиться. Этого требуют врачи.

XV. Июнь 1919 года. «Милый Жорж»

Уже начинало светать, когда Алексей Алексеевич подошел со своей тележкой к зеленному ряду. С фургонов, запряженных понурыми короткохвостыми лошадьми, заканчивали сгружать ящики и кули со снедью, протирали обитые жестью мокрые прилавки, разворачивали и натягивали полосатые тенты над торговыми рядами. Люди перебрасывались короткими бойкими фразами, тут и там в серо-коричневых сумерках вспыхивали огоньки сигарет. Компания богатых гуляк неверными шагами пробиралась через рынок. Странно было видеть черные смокинги и цилиндры мужчин, меховые накидки женщин между грудами красной моркови, ярко-зеленого салата, громадных оранжевых тыкв.

Чувствуя на себе любопытные, добродушно-насмешливые взгляды, женщины преувеличенно громко смеялись. Молодой франт в цилиндре обошел тележку Кромова, зацепил локтем корзину, обернувшись через плечо, бросил небрежно:

— Пардон.

И тут же остановился и уставился на Кромова бессмысленными пьяными глазами. Это был тот самый «милый Жорж», который подвизался в посольстве Временного правительства и «так мало разбирался в женской психологии» — по определению мадам Кромовой.

«Неужели узнает?» — подумал Кромов.

— Та-та-та, кого я вижу! — пьяно изумился Жорж. — Граф Кромов!

Алексей Алексеевич молча смотрел на него.

— Понимаю, понимаю, — зашептал Жорж, нависая над тележкой, — борода, камуфляж — конспирация. Молчу, молчу! А я, знаете ли, уезжаю из Парижа… Замуж вышел… То есть женился! — Жорж пьяно расхохотался. — На американке. Американцы — деловой народ, богачи. Да и я не дурак. Продал им кое-какие посольские бумаженции — пустячок, а заплатили не считая. Угощаете? — Жорж взял с тележки редиску.

— Джордж! — позвала рослая блондинка непрошеного собеседника Алексея Алексеевича.

— Жена! — Жорж ткнул в ее сторону надкушенной редиской. — А видите, с ней рядом брюнеточка? — Жорж подмигнул. — Тоже моя… Думаете, я не поддерживаю ваше белое движение? Уйму денег передавал! У меня все есть… Все решительно! Квартира в Нью-Йорке, в Калифорнии — вилла, автомобиль… лошадей завел… Я у них на хорошем счету: специалист по русскому вопросу… Устроился прекрасно. Ну, скажите, чего у меня еще нет?

— Совести. Совести у тебя нет. — Алексей Алексеевич толкнул Жоржа тележкой. — Пошел вон!

На рынке появились первые покупатели.

XVI. Апрель 1920 года. Вадим Горчаков

Алексей Алексеевич шел по тесно заставленной маленькими домишками улочке на самой окраине Парижа.

Грязно-розовый трехэтажный дом с потрескавшимися, давно не штукатуренными стенами, над входом грубо намалеванная вывеска: «Отель «Дофин».

Кромов достал из кармана смятый конверт, вынул записку, сверился с адресом.

По узкой железной лестнице поднялся на второй этаж. Полутемный коридор, обшарпанные двери с написанными желтой краской номерами. Из глубины коридора показалась женская фигура со сбитой набок высокой прической. Поравнявшись с женщиной, Кромов спросил:

— Извините, мадам, я ищу номер шестой…

— Мосье?

Женщина, придерживая на груди края широкой накидки, оперлась плечом о стену и рассмеялась. Она была пьяна.

Кромов пошел дальше, вглядываясь в номера на дверях. Вот он, шестой. Постучался.