Александр Грязев - Рассказы и завязи Страница 10

— А как тетя Надя живет? Не болеет?

— Пока слава Богу. Ей что, рядом сын Анатолий. Все не одна.

— Толя-то не на пенсии еще?

— Собирается, ждет… Да вон он и сам… Легок на помине.

Александр Иваныч глянул в окно и увидел идущего по пешеходным лавам через реку к их дому двоюродного брата Анатолия, а скоро он и сам показался в дверях избы.

— Здорово, хозяева, — проговорил Анатолий, переступая через порог.

Александр Иваныч встал ему навстречу и они обнялись.

— Я давно к тетушке собирался, а сейчас сказали, что ты приехал, — говорил Анатолий, не ожидая вопросов. — Тонька Иванова с питерского поезда вместе с тобой в автобусе ехала. Ну, я и потопал.

— Вот и хорошо, что пришел. Раздевайся, сейчас обедать будем, — сказал Сушилов.

— Ой, — поднялась мать, — а что это я и вправду тебя разговорами-то кормлю. Ведь у меня и щи, и картошка в печке. Сейчас чайник поставлю.

Скоро на столе парила картошка и простая деревенская закуска, а посреди всего стояла бутылка водки со странным названием «Господа офицеры», которую Александр Иваныч прихватил из города.

— А ты все еще работаешь? — спросил Сушилов Анатолия.

— А зачем? Работы нет, а кто работает, тот второй год живых денег не получает. Так зачем на работу ходить, если денег за нее не дают? Вот я и не хожу. Мне до пенсии три месяца осталось. Как-нибудь дотяну.

— А что с колхозом бывшим?

— Все давно развалилось, Саня. Вот говорят, что раньше, мол, было колхозное рабство, а нынче демократы создали новую общность людей.

— Какую же?

— Свободные рабы. Те, кто гуляет без работы, и те, кто работает, а денег не получает.

— Неужели так все развалилось? Ведь крепкое хозяйство было.

— Еще этой весной кое-какая надежда была, а теперь… Никому ничего не надо. На ферме почти всех коров прирезали на мясо. Отсеялись весной хорошо, а убирать некому и нечем. Сто гектаров ржи, овса, да около того ячменя и рапса еще не убрано. Все, как в прошлом году, под снег уйдет… Вот такие дела.

— А что же ваше начальство?

— А что начальство? Оно в городе живет. Уж третий председатель себе дачу кирпичную строит.

— А вы? Вы-то чего молчите?

— А что тут сделаешь?

— Вот ты говоришь: никому ничего не надо. Но вам-то, сельским жителям, нужна достойная жизнь?

— Ясно, что нужна.

— Так зачем же выбираете таких председателей, которые разваливают хозяйство? Ведь их никто не назначает. Не молчать надо, а выступать.

— Эх, Саня, — вздохнул Анатолий и глянул на брата, как на малыша. — Кому выступать-то… В хозяйстве одни старухи, молодежь вся ушла работать, где деньги платят, или вон в палатках торговать. А те, кто остался… Говорю тебе — свободные рабы.

После разговора с Анатолием на душе у Александра Иваныча было горько и тревожно. Погостив у матери еще два дня, Сушилов поехал в райцентр…

Там Александр Иваныч прямиком направился к своему давнему приятелю, редактору районки Сереже Покатилову. Так делал он всегда, ибо знал, что вся нужная ему информация находилась в газете.

Напитавшись ею, можно было идти и к районному начальству…

Покатилов сидел за столом и Сушилов сразу же, как только вошел в его кабинет, почувствовал, что тот сильно чем-то озабочен.

Сергей не выбежал из-за стола, как бывало раньше, и не распростер руки для объятий.

— О чем задумался, детина? — спросил Александр Иваныч, здороваясь с Сергеем.

— Задумаешься, Саня, — мрачно произнес Покатилов. — Выпуск газеты остановлен, понимаешь! Впервые за шестьдесят лет существования. Уже неделю стоим.

— Что так?

— Типография отказалась печатать газету. Мы им должны на сегодня уже больше миллиона. И там людям нечем платить зарплату. Короче говоря — приехали…

…Конечно, Сушилов знал, что трудности в районных газетах начались не сегодня и не вчера, а гораздо раньше. И не один Покатилов со своим «Восходом» нынче сел на мель. Сперва в газете не стали платить авторский гонорар, да и авторы перестали писать — на конверты не было денег. У редакции тоже. Потом сократили число выпусков в неделю и правдами и неправдами уговаривали печатников поработать в долг под обещания областного и местного начальства.

— Ты ведь приезжал в область со своими проблемами? — спросил Сушилов.

— Да… И не один раз. И не я один. Всех нас там успокаивали, выдавали бумажные обещания о выделении денег и… тишина. Кстати, Саня, у тебя будет встреча с нашим начальством?

— Да, сейчас от тебя позвоню и договорюсь на сегодня или на завтра.

— Тогда у меня к тебе просьба: поговори о нас… Понимаешь, у меня подозрение, что деньга для нас из области пришли, но местная власть употребила их на другие цели. Нужда в деньгах у всех.

Александр Иваныч пообещал другу похлопотать и в свою очередь спросил:

— А как у вас вообще положение в районе?

— Положение лежачее, Саша. Мы не только не стоим на ногах, но даже и на четвереньках.

— Неужели все так безнадежно?

— Ну, как тебе сказать… — Покатилов взял со стола какую-то бумагу. — Вот послушай… За прошедшие семь месяцев в районе родились семьдесят три младенца и за это же время ушли из жизни двести с лишним человек. Страшные цифры, Саша. И они повторяются каждые полгода. Участились случаи самоубийства. Люди лишают себя жизни из-за безнадежности: то работы нет и не предвидится, то работа есть, но деньги годами не платят. Мужики пьют беспробудно, убивая себя алкоголем. Деревня вымирает, просто вымирает, Саша.

— Но это не является тайной, — сказал Сушилов.

— В том-то и дело, — согласился Сергей. — Никуда не денешься от мысли, что все это задумано кем-то. Ведь такое положение не только у нас, но и во всех районах, и в соседних областях. А если учесть, что сельское население сплошь русское, то можно говорить о вымирании русских вообще. Как это называется?

— Геноцид…

— Вот именно. Или война против нас, русских… Холодная… Вот послушай, если не читал, — и Покатилов взял в руки газету. — В «Труде» один деятель, называющий себя демократом, вполне серьезно пишет: «Наверно, молодое поколение вполне освоится в ужасной правде капитализма, только придется потерпеть, пока вымрет поколение тех, кто помнит прекрасную ложь социализма». Так-то вот. Разрушители России даже не стесняются в открытой печати говорить о своих планах… Ты знаешь, Саня, мне часто бывает стыдно за свою профессию… Боже мой!.. Сколько в газетах вранья, злобной иронии, пошлятины и прочей всякой грязи. А тележурналисты умудряются врать даже в программах новостей. И все это подается на уголовном жаргоне: приколы, наезды, прикиды, фени, тусовки, разборки, халява…

— А ты вот это читал? — спросил Сушилов и достал из сумки взятую в дорогу газету, а, развернув, стал читать: «Молодой парень желает познакомиться с мужчиной до тридцати лет для интимных встреч».

— Ну, это значит, что в редакции работают педерасты или, во всяком случае, им сочувствующие.

— Нет, Сережа, — не согласился с другом Александр Иваныч. — Все это и есть демократия. Педерастия — болезнь демократическая.

Ну, а насчет нашего брата-журналиста ты, конечно, прав. Много среди них людей с психологией «интердевочек». Что, однако, им не мешает считать себя четвертой властью.

— Те, кто так считает, выдают желаемое за действительное… Ты помнишь давнюю статью в «Журналисте», где тогдашний американский президентназывает своих журналистов «сукиными детьми»?

— Как же, помню.

— Господи, неужели наш народ достоин власти еще и «сукиных детей»? Это куда же мы идем, Саня?

— Мы не идем, Сережа… Нас ведут.

— Пусть так. Но куда?

— Назад к обезьяне.

Покатилов закурил и несколько успокоился.

— Да, пожалуй, — согласился он. — Как прав, пророчески прав был Николай Рубцов в «Видениях на холме». Ты ведь, Саша, лично знал его?

— Да, я Колю хорошо знал. А ты о каких строчках говоришь?

— А вот об этих: «И не леса мне видятся окрест, а лес крестов в окрестностях России».

— Но, в этом же стихе есть у Рубцова и другие строчки: «Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы со всех сторон нагрянули они, иных времен татары и монголы».

— Да, согласен. Это завет и предупреждение всем нам. Но кому хранить-то, Саша! — воскликнул Сергей. — Погляди — и телевидение, и газеты постоянно вдалбливают в сознание молодых мысль: родина там, где хорошо.

— А ты на своем месте вдалбливай другое. Не надо опускать руки, Сережа. Ты не прав, когда говоришь, что хранить Русь некому. Есть люди, для которых Отечество — не пустой звук. А пока они есть — будет жить и наша матушка Русь.

— Но как я сегодня буду проводить эту мысль? — спросил Покатилов.

— Словом, Сережа, словом. Через свою газету, которая начнет выходить все равно. Это и будет твое дело. Пойми: наше настоящее завтра будет прошлым, и что тогда скажут о нас еще не родившиеся правнуки, для которых мы храним завещанное?