Кирилл Берендеев - Неизвестная война. Повести и рассказы Страница 10

– Нет. Местный звонок, – и не стала продолжать.

Я поднялся.

– Прости. Мне пора уходить.

– Ян….

– Я помню. Мне действительно пора.

Она только смотрела, как я иду к двери, отворяю, начинаю спускаться по лестнице. На улице проехала машина, внезапно взвизгнули тормоза. Я замер, вслушиваясь в наступившую тишину. И тут только заметил, что следом за мной вышла и так же вслушивается Линда.

Хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Я подошел к боковому окну, выглянул, вглядываясь в темноту пустынной улицы. Черный «Фольксваген» притормозил у самого цветочного магазина, из него вышел человек в форме, посветил фонарем в пространство перед собой. Затем произнес что-то – на русском. Я понял только одно слово «подойди».

И тут же уже на польском: «Доброй ночи, я Томаш Бердых, бывший командир…». Через мгновение Линда была уже подле меня.

Рядом с русским выросла еще одна фигура, на какое-то мгновение мне показалось, что говорила она – вопреки всякой логике, ведь голос шел из темноты. Быстрый обмен репликами на обоих языках, затем просьба предъявить документы – фигура долго сличала фото, словно не веря вошедшему в круг света Томашу. Едва завидев его, Линда вцепилась мне в плечо с удивительной силой, не замечая этой своей силы, и закусила платок, сцепила ткань зубами, чтобы не закричать. Томаш спокойно стоял возле русских, сверявших документы, почему-то улыбался. Затем спросил, все ли в порядке, и в чем заминка. Он спешит. Русский извинился, оглянулся на владевшего языком оккупированной земли товарища, и еще раз произнеся «пшепроше», заговорил о каком-то недоразумении, попросил проехать вместе с ними в комендатуру. Его коллега переводил. Еще один, я только сейчас заметил это, сидел на заднем сиденьи, ожидая всех троих. Он курил, поминутно поглядывая на часы.

Улыбка застыла на губах.

– Какая-то глупость, – произнес Бердых. – У вас что там, начальство сменилось?

– Совершенно верно. Мы специально разыскиваем вас. Полагаю, это не должно занять много времени.

– А до завтра что, подождать не может?

Русский покачал головой и снова указал на заднее сиденье. Выхода не было – если только не безумный выход. Но Томаш и не подумал о нем, подошел к машине, похлопав по крыше, спокойно стал садиться. Напоследок оглянулся с сожалением на светящиеся в темноте окна цветочного магазина. Улыбнулся, произнес что-то, я не разобрал слов. Линда с такой силой впилась пальцами в мое плечо, что я почувствовал, как ногти входят в плоть.

Говоривший на польском, сел рядом с Томашем, зажав его на заднем сиденьи между собой и курившим, и резко хлопнул дверью. В то же мгновение «Фольксваген», визжа шинами, развернулся и рванул прочь, набирая скорость. Пара секунд и он скрылся из виду. Еще несколько – и наступила тишина.

И только тогда я почувствовал, как у меня под рубашкой течет кровь. Вздрогнул и попытался обернуться, лишь в последний момент запретив себе делать это. И все же краем глаза увидел Линду, присевшую на ступеньки лестницы. Взгляд не выражал ничего. И снова глаза казались пустыми стекляшками серого цвета, неудачно подобранными к белоснежному девичьему лицу. Она почти перестала дышать, когда увидела садившегося в машину Томаша – и до сих пор сдерживает дыхание, не веря случившемуся. Ожидая возвращения машины. Исправления оплошности. Окончания будто специально разыгранного перед нею спектакля.

Я поднялся и стал спускаться по лестнице, медленно волоча разом отяжелевшие ноги. И когда рука уже ухватилась за ручку двери, сзади послышалось глухо: «Ян». Я остановился, придерживаясь за дверной косяк. Снова не дал себе обернуться.

– Подожди, – тихо произнесла она. – Хоть немного. Я прошу тебя. Хотя бы до утра. Подожди, Ян…

– Не могу, Линда. Мне надо идти.

– Но куда? – я механически пожал плечами, не сознавая жеста. Лишь потом вздрогнул, вспомнив. – Может быть, ты все же подождешь….

– Нет, не надо.

– Тогда ответь только на один вопрос, – я поспешно прикрыл дверь, щель черной глухой улицы сузилась и исчезла. – Ян, – но я не оборачивался, упершись взглядом в руку, что есть силы сжимавшую ручку двери. В потускневшем свете они сливались, плоть незаметно переходила в дерево.

– Томаш… он ведь вернется?

– Он же обещал.

Линда покачала головой, я мог не видеть жеста, но прекрасно чувствовал его.

– Ян, – ее боль запоздало пронзила меня. Как же запоздало. – Хоть ты не уходи. Подожди хотя бы недолго. Пережди ночь со мной. Я не могу… я не хочу, чтобы ты уходил таким.

– Я должен уйти таким, – пробормотал я. Наверное, она слышала. – Память скверная штука. Будет лучше, если она оставит тебе лишь это…

Я распахнул дверь и вышел. Дверь закрылась немедленно, обрезая прощальное «Ян», отрезая от круга света, в котором продолжала оставаться Линда. Я устало, не разбирая дороги, брел в темноте, с каждым шагом уходя от него все дальше.

Зверь

Неизвестный автор «Советские военнопленные»

«Овечка», натужно пыхтя, тащила поскрипывавшие деревянные вагоны к конечной, опаздывая почти на час. К концу пути ей удалось немного выбрать отставание, но поезд все одно добрался до райцентра в начале четвертого. В вагоне было душно и жарко, народу ехало много, судя по всему, возвращались на выходной. Вот только места рядом со старшим лейтенантом, вошедшим на сортировочной, пустовал, да и те старались держаться края лавок, словно Тихон был чем-то болен.

Паровоз остановился, не доезжая до вокзала – на нем, видимо, уже давно проводилась реконструкция перрона. Пассажирам пришлось спрыгивать прямо на насыпь, бросая чемоданы и узлы на черный, покрытый гудроном и сажей щебень.

Он сошел последним, дождавшись, когда столпотворение закончится. Маленький коричневый чемодан и планшет – все, что было с ним из вещей, отправившихся в долгое путешествие из Киева во Львов и далее на север, вдоль новой границы с Германией. И в неохотно расступающейся толпе старший лейтенант прошествовал сперва на вокзал, а затем на площадь перед ним. Керженец когда-то мог назвать этот тихий городок родным, но это было в те далекие, давно запамятованные времена, которые называют ранним детством: родители уехали отсюда, когда ему не исполнилось и четырех, а потому все воспоминания тех лет поблекли, растворившись в других, более поздних, связанных с другими городами и весями: Киев, Воронеж, Тула, снова Киев. И теперь ему почему-то казалось, стоит только сойти с поезда, как он начнет узнавать родные места. Ничего подобного. Не то за прошедшие два с половиной десятка лет здесь все столь разительно переменилось, что и глазу зацепиться не за что, не то его самые ранние воспоминания лгут, подменяясь другими картинками. Скорее, последнее.

Тихон огляделся. Сейчас ему следовало пройти до здания угро, а оттуда, представившись и сообщив о себе, связаться со штабом, но планы перепутал грузовик, медленно проезжавший мимо. За рулем полуторки сидел молоденький сержант в несвежей полевой форме, кого-то высматривавший в толпе. Изредка он бибикал на зазевавшихся, собственно, этим и обратил на себя внимание. Керженец наперерез подбежал к машине, «ГАЗ» неожиданно прибавил скорость, так что старлею пришлось кричать водителю и стучать по борту. Только так его заметили.

Вихрастая голова в пропыленной пилотке обернулась и замерла, впившись в синий форменный френч с нарукавным знаком госбезопасности. Дверь чуть приоткрылась, голова дернулась.

– Товарищ сержант, вы в лагеря? – Тот молчал, глядя на подбежавшего недвижными васильковыми глазами. – Вы сейчас в расположение дивизии едете?

– Да… так точно, товарищ старший лейтенант!

– Подбросите до штаба? Мне необходимо встретиться с полковником Кононенко…

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – голова скрылась. – Михей, быстро наверх!

Сапоги затопали, кресло скрипнуло. Солдат, попутчик водителя, ловко перепрыгнул на борт полуторки. Кажется, он там оказался не один, недовольный шепот донесся до уха Керженца. Он сжал губы, но ничего не сказал: похоже, возвращались уходившие на день в самоволку солдаты. Для шестой армии, для любой армии, расквартированной вдоль западной границы, это почти нормальное явление. Особенно в последние годы. Он только спросил, подберет ли сержант еще кого.

– Никак нет, товарищ…

– Тогда едем.

Полуторка добралась до расквартированной вблизи райцентра дивизии меньше, чем за полчаса. Бетонка скоро перешла в грунтовую дорогу, изувеченную тракторами и тяжелыми грузовиками, превращенную в колею, из которой выбраться легковушке, верно, и не под силу. Наверное, начштаба полковник Кононенко ездил на каком-то легковом вездеходе, вроде ГАЗ-61. У начальника Киевского особого военного круга Керженец недавно видел такое поворотливое чудо.