Джерри Старк - Павильон Дружбы Страница 10

— Спасибо, что рассказала, — Фабр преувеличенно аккуратно сложил листок вчетверо, сунул в карман, ничего не ответив на ее вопросы. — Возвращайся в Павильон.

— Но… — заикнулась Либертина, ничего не понимая и от своего непонимания пугаясь еще больше. Фабра, к которому она привыкла и привязалась, на которого так надеялась, словно подменили — он словно захлопнул незримые ворота и поднял мосты над крепостными рвами, замкнувшись в себе.

— Ступай, — с едва заметным нажимом повторил Эглантин, и Либертина покорно побрела в сторону Павильона Дружбы, загребая ногами смерзшиеся листья и шмыгая носом. Дойдя, нерешительно обернулась: Фабр стоял на прежнем месте, сунув руки в карманы камзола и чуть сгорбившись. Ветер трепал каштановую гривку и кончик длинного трехцветного шарфа. Их Шиповник, их всеобщий любимец, неунывающий, жизнерадостный, душа компании…

«Он непременно что-нибудь придумает, — твердила про себя, точно заклинание или молитву, Либертина. — Фабр сообразительный. Он придумает, он не оставит своих пропадать в тюрьме. Он просто не может так поступить, ведь они же ни чем не виноваты. К нему прислушаются, и все будет хорошо.»

Как положено всякому уважающему себя злому духу, Колло являлся ближе к полуночи. Не по умыслу или склонности пугать окружающих, но просто оттого, что в это время заканчивались заседания в Комитете Общественного Спасения, а тащиться посреди ночи домой было неохота. Куда проще пройти заброшенными анфиладами Тюильри, выйти в сад и добрести до флигеля, где заправляет своим балаганом Фабр. Совместив приятное с полезным: перепалку с давним знакомцем и пусть холодный, но какой-никакой ужин. И в очередной раз полюбовавшись, как Шиповничек, вечно воротивший нос на сторону и слагавший о Колло пакостные стишата, бессильно скрипит зубами — но актерская закалка берет верх, вынуждая сохранять показное дружелюбие. Он даже огрызается порой, скалит зубы по прежней памяти. Хотя боится, наверняка боится, до кошмарных снов, тошноты и дрожащих рук. Все они боятся, все, кто раньше презирал Колло, высокомерно именуя его бездарностью и дешевым актеришкой из балагана, все они теперь или мертвы, или за решеткой… или боятся, как Фабр. Мог бы проявить сообразительность, сделать шаг навстречу старому приятелю — и жил бы себе, как за каменной стеной, а не якшался бы с кем попало и не лез в дурацкие аферы.

Колло уже не толком помнил, сколько лет он знаком с Фабром — десять или пятнадцать? Иногда ему казалось — всю его жизнь, с самой юности, поблизости болтался элегантный южанин с мягким выговором, язвительным нравом и смазливой мордашкой. Со своим идиотским прозвищем, золотым цветком-булавкой в шейном платке, и посмей только кто заикнуться, что никакой победы на памятном фестивале в Тулузе Фабр не одерживал. В лучшем случае на подающий надежды юный талант обратили пристальное внимание дамы-меценатки.

Теперь Фабру уже за сорок, как и ему самому, он ходит в друзьях жирной сволочи Дантона, устраивает дурацкие представления и думает, будто он все еще прежний Шиповничек. И так забавно злится, не в силах переступить через себя, хоть раз повысить голос…

В кои веки Эглантин убрал залежи бумаг со своего стола, оставив посреди зеленого сукна единственный листок и поставив рядом жирандоль с пятеркой зажженных свечей. Устроил эффектную сцену по всем театральным канонам и уселся дожидаться прихода Колло. Который из врожденного любопытства первым делом схватил загадочный листок, признав в нем собственное распоряжение и собственную же подпись — старательную, как у школьника.

— Уже донесли? — хмыкнул Колло, пренебрежительно помахав распоряжением относительно Театра Нации. — С доставкой на дом. Что, Шиповничек, решил заранее объявить траур по своим дружкам? Ой, только не начинай блажить: «Как у тебя рука поднялась, как ты вообще мог, мы же одна семья, одна гильдия!» Мне, если ты не позабыл за давностью лет, отказали в праве вступить в эту гильдию.

— А еще тебя сочли недостойным получать королевский пансион, — холодным, незнакомым голосом напомнил Фабр. — Хотя ты подавал прошение, я знаю.

— Ха, можно подумать, ты не рвался к дармовой капетовой кормушке! — не остался в долгу Колло. — Тебе тоже ответили кратко и ясно: «Утрись, перетопчешься!»

— Зато я хотя бы не мстил! — Фабра словно подбросило на сиденье.

— Да-а? — притворно удивился Колло. — Ну-ка скажи, умник: что есть вся наша революция, как не одна большая месть — всем высокородным засранцам, считавшим, что могут купить нас с потрохами, святошам, требовавшим зарывать нас за оградой, как паршивых собак, всем этим критикам из королевских академий, цензорам и прочим высокопоставленным идиотам!.. Скажешь, нет?

— Да! — почти крикнул Эглантин. — Да! Только где теперь все наши мечты о новом театре? Теперь мне приходится устраивать клоунады для народа, феерии, идиотские шествия, по театрам рассылают высочайше утвержденные Конвентом списки разрешенных пьес, а ты — не кто-то другой, не Робеспьер, не Сен-Жюст, а именно ты, Колло д’Эрбуа, бывший актер! — подписываешь распоряжение об аресте своих собратьев! Собственными руками уничтожаешь то, что мы пытались создать!

Пространство пустого стола и пустого танцевального зала, карие глаза напротив черных, отрывок из спектакля, который никогда не будет поставлен.

— Колло, ну скажи, что тебя надоумили и заставили… Это ведь Робеспьер затеял, сам бы ты никогда не додумался до подобного… Ведь так? Колло, мне хоть немного будет легче…

— Что ж ты столь низкого мнения о моих умственных способностях? — расхохотался Колло. — Какой Робеспьер, о чем ты? Наш Неподкупный трагедию от комедии не отличит. Ему нет дела до театра… пока нет. А мне — есть. Твои приятели из Театра Нации ставят откровенно промонархические пьесы и надеются, что это сойдет им с рук? Ну уж нет!

— Но их убьют!

— Убивают бандиты в подворотне. А заговорщиков и монархистов казнят по справедливому приговору революционного суда.

— Скажи как есть: по твоему навету!

— Как драматично, Шиповничек! Вероятно, в этом месте мне положено чистосердечно раскаяться и сказать: горе мне, по моему навету гибнут невинные! — циничная ухмылка Колло резала, как нож. — Но мы не на сцене, увы. Революция доверила мне…

— Заткнись! И убирайся отсюда! — почти взвизгнул Фабр. — Видеть тебя больше не могу… убийца!

— Когда захочу, тогда и уберусь, а ты придержи свой паршивый язык, — Колло наклонился вперед, опираясь обеими руками о край стола, говоря медленно и негромко, словно вбивая гвозди-слова. — Меня отправили в миссию — я ее выполнил. А ты, ты же за эти годы ни ногой из Парижа, только и знаешь, что составлять фальшивые накладные, воровать у страны, содержать шлюх да таскаться с недобитыми аристократами по меблирашкам!

— Не было этого… — Эглантин невольно отвел глаза, уступив в поединке взглядов.

— Ага, ты чист и невинен, аки садовый цветок по весне! — хохотнул Колло. — Жаль, не прихватил из канцелярии Вадье любопытный отчетец, специально для тебя. Сообщение касательно двух типов приличного вида, вчера снимавших комнату в нумерах мамаши Альберты, что совсем неподалеку отсюда, в переулке за Карузелью. Неужели так приспичило, что ты даже сбежал со свадьбы задушевного приятеля? Я ведь заходил сюда, твой припадочный дружок Камиль бился в истерике, а тебя не было — ни тебя, ни твоей поблядушки Сешеля. И теперь он сидит тут и блеет: «Не было, не было!». Хоть бы врать толком выучился…

Больше всего Колло ценил это мгновение — когда человек уже понимает, что сломлен, что уступит и скажет все, что требуется дознавателю, но еще бессильно трепыхается рыбешкой на крючке. Это ощущение било по нервам крепче удачно отыгранного спектакля, сильнее первой влюбленности и хорошей потасовки. Никогда прежде он не знал этого чувства, обжигающего и сокрушительного, и где-то в глубине души даже испытывал нечто вроде благодарности гражданину Робеспьеру, открывшему для него прежде неведомую сторону мира. Сладость безнаказанности и власти — и осознание того, что именно он, Колло, в состоянии сделать то, от чего брезгливо отвернутся другие. В состоянии добиться нужного результата и успеха. Что в Лионе, что здесь, в полутемном Павильоне, стоя напротив Шиповничка, который больше не строит из себя неприступную цацу и нервно теребит полоску кружев на рукаве сорочки.

Мысль, навестившая взбалмошную лохматую башку Колло, была остренькой, подленькой — и сулила большие выгоды. А заодно позволяла с успехом заткнуть пасть заклятым соратничкам по Комитету, считавшим Колло не более, чем туповатым исполнителем чужих распоряжений.

— Фабр, ты действительно хочешь их спасти? — вкрадчиво, даже отчасти нежно поинтересовался Колло. — Своих дружков с улицы Сен-Мартен?

— Они такие же мои дружки, как и твои… — бесцветно откликнулся Эглантин.